Я остановил увлекшегося самоуправством Черныша. Глянув назад, на проделанный путь, понял, что мы уже давно покинули лагерь. Ландшафт поменялся. Вокруг было поле, только-только чем-то засеянное. Пахло недавно распаханной землей.

       Я посмотрел на небо. Вот-вот должен был разразиться дождь. Судя по облакам - настоящий ливень. Вдалеке прогрохотал гром. Сверкнула молния, озарив землю мимолетным отблеском. На лицо упала первая робкая капля, затем еще и еще.

       Не став медлить я произнес заклинание. Мы с конем оказались внутри прозрачной полусферы, стенки которой слегка искажали пространство, как марь, поднимающаяся от земли в жаркие дни. Она препятствовала воде проникновению внутрь. Потоки дождя стекали по ней к земле. Основа заклинания называлась "демидиум пила", разновидностей подобного колдовства было множество: для защиты от воды, огня, ветра, и т.д.

       Впервые я столкнулся с подобным заклинанием, когда замерз на спине Лео, который летел по зимнему небу, и Каститас применила для согрева одну из вариаций демидиум пила. Я тяжело вздохнул, этот день казался таким далеким. Сколько прошло времени? Несколько месяцев. А мне чудиться будто бы пару лет.

       Надо возвращаться в лагерь. Ненастье может продлиться долго. Ветер, дождь, гром и сверкающие в темноте молнии и не думали останавливаться. Я создал еще несколько демидиум пила - для защиты от пронизывающего ветра и расползающейся под ногами земли.

       Забрался в седло и пустил коня шагом. Он осторожно пробирался по дороге, не совсем понимая лошадиными мозгами, почему на его копыта не наливает грязь.

       Через некоторое время непроглядная темень окутала землю. Только частые молнии разрывали ее черную, неосязаемую плоть. Я произнес еще одно заклинание - одно из самых легких в колдовстве. В пяти метрах впереди коня появился светящийся, ровным, белым светом шарик, полметра в диаметре. Он давал возможность хорошо рассмотреть дорогу.

       Колдовство подобное демидиум пила и вот этому шарику, основой которого было заклинание "пила", могли приобретать различные параметры, то есть в структуре заклинания были изменяющиеся звуки антикуа лингуа, которые позволяли задать заклинанию: размер, силу, время действия, точку отсчета координат в пространстве и т.д.

       Пока я мысленно блуждал в дебрях знаний, впереди показались огоньки - я приближался к стоянке армии. Осознавая, что подумают люди, увидев меня, я развеял все заклинания одной лишь фразой - она лишала заклинания и ретраитур связи, колдовство не получало подпитки силой и тут же исчезало.

       В тот же миг, когда последний звук антикуа лингуа покинул мое горло, на нас с конем обрушилась ярость небес. За секунды я вымок до нотки и продрог до костей. Черныш от резкой перемены обалдел и скакнул вперед. Я чуть не вывалился из седла. Но тут же конь вспомнил о своей флегматичности и перешел на шаг.

       Мы проникли на территорию лагеря, и Черныш пошел еще медленнее. Здесь дороги были еще более разбитыми, чем за пределами стоянки армии. Оно и понятно - дорогу гробили в пыль телеги, лошади, тяжелая инфантерия.

       Вдруг открылась одна из дверей не совсем обычного барака, и кто-то позвал меня сильным, проникновенным голосом:

       - Сын мой, двери этого дома открыты для тебя. Зайди сам, и спрячь коня от ненастья.

       Я не знаю, почему не проехал мимо, ведь до моего барака было не так далеко, и лишние задержки в пути мне не нужны. Что-то подтолкнуло меня послушать священника, и зайти внутрь, оставив Черныша под длинным навесом снаружи.

       - Ты совсем вымок, - произнес священник, глядя на меня изучающим взором.

       Я в ответ посмотрел на него, как на человека, не совсем умного.

       - Представляете, промок. С чего бы это? - иронично сказал я.

       Священник, почти лысый старик, с длинной седой бородой в черной рясе, подпоясанной простой веревкой и большим, болтающимся на тонкой цепочке серебряным кругом на груди, сел за стол и показал мне рукой на свободный стул. Я присел.

       В пламени свечи я видел, как он не перестает буравить меня взглядом, словно год за годом просматривает мое прошлое. Я занервничал, вдруг он поймет кто я? Облизал губы, готовый в любой момент произнесли какое-нибудь летальное заклинание, но священник тяжело вздохнул и проникновенно произнес:

       - Я вижу печаль на твоем челе и кровоточащие раны на сердце.

       - Быть того не может, - сказал я, скрывая облегчение. - Я полностью здоров.

       - Ранено не физическое тело, а более важное - духовное.

       Я понял, о чем он и резко проговорил:

       - Это не ваше дело.

       Священник молча налил две кружки чаю и одну пододвинул ко мне. Горячий напиток пришелся очень кстати.

       - Ты еще дитя и первые страдания твоей души, кажутся тебе невыносимыми, но Единый дал тебе это испытание, чтобы в будущем ты действительно ценил то, что у тебя есть.

       - Я и сейчас ценю.

       - Искренние молитвы помогут тебе обрести душевный покой и веру в Единого.

       Я скептически посмотрел на священника и сказал:

       - Спасибо за чай, мне пора, дождь почти прекратился.

       - Постой, - произнес он и начал рыться в небольшом сундуке.

       Священник протянул мне деревянный круг на веревочке.

       - Возьми. Он тебе пригодиться.

       Я хотел отказаться, но в Северном Мысе мы уважали старость. Я протянул руку и взял круг.

       Покинув барак, влез на Черныша и направился к себе. Священник, стоя на пороге, провожал меня взглядом и творил знамения святого круга вслед.

       Я сдал коня на попечение удивленного от моего ночного визита конюху, и пошел в свой барак. Прошлепав расстояние, которое меня отделало от него, я тихонько открыл дверь и проник внутрь. Измучавшиеся за день адъютанты спали беспробудным снов. Я разделся и лег на кровать.

       Сон не шел, а наоборот, мозги развили бурную деятельность, подкидывая всё новые думы. За отца сердце болело. Как он там один управляется? Яков никак не желал меня прощать. Я видел его несколько раз мельком, он даже бровью не повел в мою сторону - то ли не узнал, то ли умело игнорирует. Каститас куда-то пропала. Как теперь изменяться наши отношения после ночи любви? И, конечно же, свадьба Велены. Есть шанс, что виконтик не доживет до нее, но только если стараниями равнинников - я не буду марать руки в его крови.

       Лицо Велены, как наяву, встало у меня перед глазами. Сердце опять защемило, стало трудно дышать. Я вскочил с кровати и начал надевать штаны. На пол из кармана выпал святой круг. Я поднял его и поднес к глазам, затем кинулся к сундуку и достал молитвенник, подаренный леди Женевьевой.

       Я вышел из барака. Дождь прекратился пару минут назад, и только припозднившиеся редкие капли падали на землю. Сел на крыльцо, туда, где суше. Тучи разбрелись по небу, обнажая полную, яркую луну. Ее света было достаточно, чтобы разобрать строчки в молитвенники. Я открыл его на первой попавшейся странице и тут же закрыл. Неужели я буду молиться унуситскому богу? Как мне могут помочь эти бессмысленные строки, лишенные всякой силы?

       Я посмотрел на круг, лежащий на раскрытой ладони. Что в тебе такого, что в тебя верит столько людей? Ты же не колдовство, результат которого можно увидеть. Ни заклинание, способное обогреть или забрать жизнь. Молитвы это всего лишь набор звуков. Антикуа лингуа способен влиять на примум вис, а на что способен ты?

       Крепко, до боли, сжал круг в руке. Воспоминания нахлынули внезапно, я снова очутился в той деревне, в том доме с сумасшедшей женщиной. Это было заклятие подчинения. Колдовство средней руки, но уже ближе к высшему. Каститас накрыла им весь дом, но поддалась только оставшаяся безымянной женщина, и то, только после того, как Велена сняла с нее круг. Сильные люди независимо от веры с трудом подпадают под действие этого заклятия, а часто оно совсем на них не действует. Я был сражен наповал глазами женщины, ретранслирующими заклятие, и только молитва леди Женевьевы вывела меня из подчинения. Может в этих бездарно сложенных, словно детские считалочки, строках, есть какая-то глубинная сила невидимая на первый взгляд?