Не успели они проехать и четырех домов от меблированной квартиры в центре Филадельфии и впереди было еще больше трех тысяч миль пути до Сан-Франциско, где их ждала Куртни, как Колин затеял одну из своих игр. Он преуспел в них. Нет, его игры не требовали широких площадок, специальной экипировки или большой подвижности. Это были игры, которые спокойно умещались в его голове: игры слов, идей, яркие фантазии. Для своих одиннадцати лет он был очень развитым и чересчур словоохотливым подростком. Худощавый, застенчивый в компании незнакомых людей, он страдал близорукостью и почти никогда не снимал свои очки с толстыми линзами. Может, поэтому он и не испытывал большой любви к спорту. Не было такого случая, чтобы он до упаду гонял мяч. Да и ни один из его физически более развитых ровесников не захотел бы играть с человеком, который спотыкается на каждом шагу, упускает мяч, не оказывая ни малейшего сопротивления. К тому же спорт был ему неинтересен. Он был неглупым мальчиком любил читать, и его собственные игры забавляли его куда больше, нежели футбол. Сидя на коленях на переднем сиденье большой машины, он смотрел через заднее стекло на дом, который покидал навсегда.

— За нами "хвост", Алекс.

— Ты думаешь?

— Ага, я видел его на стоянке возле дома, пока мы складывали в багажник вещи. А теперь он следит за нами.

Алекс Дойл лишь улыбнулся, поворачивая огромный "Тандерберд" на Лэндсдаун-авеню.

— Должно быть, черный лимузин?

Колин отрицательно покачал головой:

— Нет, фургон.

Алекс посмотрел в зеркало заднего вида:

— Я его не вижу.

— Он отстал, когда ты свернул, — сказал Колин, прижавшись к спинке сиденья и вытянув шею. — Вот он. Видишь?

В это время новенький фургон "Шевроле" выехал на авеню там же, где выехали и они.

В понедельник в пять минут седьмого утра других машин на дороге видно не было.

— Я думал, это будет лимузин. В кино если кого преследуют, так на большом черном лимузине, — сказал Алекс.

— Это только в кино. — Колин все наблюдал за фургоном, который так и держался от них на расстоянии одного дома. — В настоящей жизни ничего не бывает таким явным.

Деревья с правой стороны улицы отбрасывали длинные тени на дорогу, и на ветровом стекле то и дело вспыхивали яркие блики. Майское солнце всходило где-то далеко на востоке. Самого его еще не было видно, но в лучах его уже купались старые двухэтажные домики, и теперь они выглядели как-то свежее, моложе.

Взбодренный свежим утренним воздухом и запахом уже набухших почек, Алекс Дойл думал, что никогда он еще не был так счастлив, как сейчас. И предстоящее путешествие возбуждало его не меньше, чем Колина. Управляя тяжелой машиной, он наслаждался послушной ему мощью. Впереди их ждал длинный путь: много часов, много миль, — но лучшую компанию, чем впечатлительный и веселый Колин, вряд ли составит иной взрослый.

— Он все еще за нами, — не унимался Колин.

— Интересно зачем.

Колин пожал плечами и, продолжая наблюдать за их преследователем, ответил:

— Для этого может быть много причин.

— Назови хоть одну.

— Ну... возможно, он узнал, что мы переезжаем в Калифорнию. Везем с собой ценности. Семейные драгоценности, и все такое. Он выслеживает нас где-нибудь на безлюдной дороге, сталкивает в кювет своим фургоном и грабит.

Алекс рассмеялся:

— Семейные драгоценности? Да у тебя с собой только одежда. Все остальное мы неделю назад отправили машиной, и часть твоя сестра взяла с собой в самолет. И уж поверь мне, что из всех ценностей мои наручные часы — самая большая.

Смех Алекса нисколько не смутил Колина.

— А может, он твой враг. Хочет свести старые счеты, пока ты еще в городе.

— У меня в Филадельфии нет ни настоящих друзей, ни врагов. Даже если он хотел бы побить меня, то почему бы не сделать это, пока мы грузили чемоданы?

Впереди включился зеленый светофор, как раз тогда, когда Алекс уже собирался затормозить.

Немного погодя Колин заметил:

— Возможно, он шпион.

— Шпион? — переспросил Алекс.

— Ну, русский или еще какой-нибудь.

— Я думал, что мы сейчас с русскими друзья. — Алекс взглянул в зеркало заднего вида. — Но даже если мы с ними и не друзья, то с чего это вдруг шпион заинтересовался нами?

— Нетрудно догадаться. Он просто спутал нас с кем-нибудь из нашего дома.

— Ну, таких глупых шпионов я не боюсь, — сказал Алекс, включая кондиционер. Через секунду в душной машине было уже прохладно и свежо.

— Нет, вряд ли он шпион, — сказал Колин. Все его внимание, казалось, было сосредоточено на этом невзрачном фургоне. — Он, должно быть, кто-то другой.

— Например?

— Надо подумать, — произнес мальчик.

Пока Колин раздумывал, кто же этот человек в фургоне, Алекс Дойл смотрел вперед, на дорогу, но мыслями был уже в Сан-Франциско. Для него этот холмистый город был не просто точкой на карте. Для него он был синонимом будущего и олицетворял все, что человеку надо в этой жизни. Там его ждала новая работа в одном из рекламных агентств, которое поддерживало молодых талантливых художников. Там был и новый дом рядом с Линкольн-парком: три спальни, захватывающий вид на пост Золотые Ворота и пальма у крыльца. И конечно же, там была Куртни. Без нее ни дом, ни работа ровным счетом ничего не значили. С Куртни они познакомились в Филадельфии, полюбили друг друга, там же и поженились. Ее брат Колин был самым почетным гостем на свадьбе, машинистка из департамента юстиции — необходимым по закону совершеннолетним свидетелем.

После этого Колина отправили к тетушке Алекса в Бостон, а молодожены провели свой медовый месяц в Сан-Франциско. Там Алекс встретился со своим работодателем, с которым до этого общался лишь по телефону. Там же они с Куртни подыскали дом, в котором теперь будут жить вместе. В Сан-Франциско будущее казалось гораздо более многообещающим и определенным, чем в Филадельфии. Теперь Сан-Франциско — это их будущее. Мысли о Куртни неизменно переплетались в его сознании с мыслями об этом городе. Куртни ассоциировалась у него с Сан-Франциско, а Сан-Франциско — с будущим. Она была обожаемой, интригующей, даже несколько экзотичной. Прямо как Сан-Франциско. И сейчас, когда он думал о Куртни, перед ним возникали картинки то голубого залива, то улиц, бегущих с пригорка на пригорок.

— Он все еще следует за нами, — Колин прервал его мысли.

— По крайней мере, он пока не пытался столкнуть нас в кювет, — сказал Алекс.

— Он и не будет.

— Да? — удивился Алекс.

— Он лишь следит за нами. Он из разведслужб.

— Из ФБР?

— Думаю, да, — сказал Колин, покусывая губу.

— Что же ему от нас надо?

— Наверное, он нас с кем-нибудь спутал. С какими-нибудь радикалами. Он увидел наши длинные волосы и подумал, что это они.

— Да, видимо, наши шпионы не намного умнее русских. Как ты думаешь? — поинтересовался Алекс.

Лицо Дойла расплылось в улыбке. Он улыбался потому что сейчас ему было чертовски хорошо и потому что он знал, что улыбка идет ему. За все тридцать лет ему никто ни разу не делал комплиментов. Несмотря на то что на четверть он был ирландцем, с его волевым подбородком и романским носом он бы скорее сошел за итальянца. Как-то месяца через три после их встречи, когда они уже спали вместе, Куртни призналась ему: "Дойл, не могу сказать, что ты красив, но ты очень, очень привлекателен. И когда ты говоришь, что я неотразима, мне бы хотелось сказать тебе то же самое. Но я не могу лгать. Однако твоя улыбка... Сейчас она просто великолепна. Когда ты улыбаешься, ты даже чем-то похож на Дастина Хофмана". К тому времени они уже были слишком честны друг с другом, чтобы он обиделся. Такое сравнение даже польстило ему: "Дастин Хофман? Ты уверена?" Она посмотрела на него оценивающе, взяла за подбородок, повернула его голову туда-сюда, как бы пытаясь получше разглядеть при слабом свете ночника. А потом сказала: