— С кем я, по-твоему, должен был отрываться?

Не просто же так она на меня набросилась!

— Просто проверяю. За тобой глаз, да глаз нужен!

— Ма-а-ам!

Она отмахнулась и пошла на кухню:

— Идем, накормлю. Спортсмен ты мой, горемычный.

Я ничего не понял, но напрягся. Она прекрасно знала, что я не подарок и у меня, что ни день, то новый косяк, но вот так на моей памяти набрасывалась впервые.

Расспрашивать ее было бесполезно, поэтому, теряясь в догадках, я молча поел и ушел к себе. Правда у Янкиной двери задержался. Из-под нее пробивался свет и доносилось тихое бормотание. Принцесса снова что-то наговаривала на диктофон. Что за мода такая?

Не знаю зачем, но я постучался. Бубнеж тут же затих, скрипнул стул, и раздались быстрые шаги.

— Кто?

— Это я, Красная шапочка, принес пирожков для бабушки. Пустите переночевать.

Блин, что за бред я несу. Янка, по-видимому, думала так же. Щелкнула замком, приоткрыла дверь и в образовавшуюся щель спросила:

— Макс, ты совсем дурак?

— Возможно, — смотрю на нее и улыбаюсь во весь рот. Само выходит.

— Чего тебе надо?

— Ничего, просто соскучился.

Она открыла дверь пошире, шагнула ко мне и положила прохладную ладонь на мой лоб:

— Странно, жара нет, а бредишь.

Мне приятно ее мимолетное прикосновение. Настолько, что хочется перехватить руку и прижать к себе, даже если будет сопротивляться, но снова сдерживаюсь. Мы только начинаем выходить из состояния холодной войны, если начну напирать, она точно меня пошлет. Поэтому включаю пай-мальчика и спрашиваю:

— Да, я просто насчет лекарства хотел узнать. Получила?

— Нет, — ее шипы тут же улеглись, — завтра перед школой заеду, заберу.

— Потом в приют?

— После уроков.

— Возьмешь с собой? — не то, чтобы я горел желанием снова работать уборщиком и грузчиком, но ради того, чтобы колючка оттаяла, был готов на любые жертвы.

— Ладно, — Белецкая немного удивленно кивнула, — возьму.

— Ну и славно, — я пошел к себе. Правда не удержался и ляпнул, — картинку кстати на твой звонок поставил. Так что звони, не стесняйся.

Подмигнул и скрылся в своей комнате, а когда вышел из душа, то обнаружил еще одно сообщение с очередным неприличным рисунком и подписью: «а это я на тебя поставлю».

Хулиганка. Но радует, что сама первая написала.

POV Макс

Когда я спускаюсь к завтраку, Яны дома уже нет.

Как и планировала, она с утра пораньше укатила за лекарством для Персика. Неугомонная девка. Другая бы в постели продолжала валяться, а эта уже на другом конце города, покупает собачью радость.

В школу я ехал в хорошем настроении. Во-первых, погода сегодня отличная, весна разгулялась во всю, уже можно без курток ходить. Во-вторых, сегодня ни одной контрольной, и я, в кой-то веке, сделал домашку по математике. Так что есть шанс не облажаться у доски. А, в-третьих, после уроков мы едем с Белецкой в приют.

Вот кто бы мне раньше сказал, что буду с таким восторгом ждать похода на псарню, я бы только у виска покрутил.

Первые два урока прошли совершенно без напряга. На литературе нам включили фильм о декабристах, под который очень хорошо дремалось на задней парте, а после перемены географичка сначала велела читать параграф, а потом раздала контурные карты, и весь урок мы рисовали стрелочки, галочки и прочую фигню. Художник я еще тот, но вроде даже что-то получилось.

На большой перемене я понял, что хочу жрать, и заскочил в столовую, столкнувшись там с Егором. Естественно, вместо еды мы обсуждали следующую тренировку, в итоге я опоздал на биологию. Но когда подошел к кабинету, выяснилось, что все толпятся возле закрытой двери — звонок прозвенел, а училки все еще нет. Не скажу, что кто-то по этому поводу расстроился. Наоборот, все веселые, бодрые, чего-то гогочут.

Левина смотрела на меня, не отрываясь, с укором. Наверное, ждала, что упаду на колени и начну вымаливать прощение. Ага, сейчас. Вместо этого повернулся к ней спиной и нашел взглядом Белецкую.

Она чуть в стороне от остальных. Стояла, прислонившись пятой точкой к подоконнику, и что-то увлеченно набирала в телефоне. Я с надеждой прислушался, а не загудит ли телефон в рюкзаке, но увы. Чтобы там Яна ни писала, это явно предназначено не для меня.

Прошло еще пару минут, а биологичка все так же не спешила на свое рабочее место.

— Сейчас она, как обычно, прискачет, вытаращив глаза, и начнет орать, — сокрушался Рыжий, которому регулярно попадало на ее уроках, за то, что много болтал.

— Она весной всегда на своих клумбах задвинута, — отмахнулась Катька, — ждите, скоро всех на огородные работы погонит.

— Вон пусть Белку заставляет, — ухмыльнулся Меньшов, — она у нас главная по лопатам. Ей что клумбы копать, что в говне барахтаться.

Придурок, блин.

Дальше все происходит, как в дурацком кино. Белецкая поднимает взгляд полный слез, растерянно смотрит на одноклассников, а потом убегает.

— О, за навозом побежала.

— Заткнулся на хер! — рявкаю так, что полкласса просто присело, а вторая половина еще и кирпичей наложила от испуга.

Глядя на мою перекошенную от бешенства морду, Ден пятится.

В гробовом молчании я проскочил мимо него, взглядом обещая жестокую расправу, и бросился за Белецкой, которая уже успела скрыться в переходе.

Я нашел ее на втором этаже, в «детском» крыле. Она стояла у окна и рыдала, уткнувшись лицом в свои ладони.

— Ян, ну ты чего? — я подошел к ней.

Услышав меня, она сжалась, судорожно вздохнула.

— Хватит, — попытался развернуть ее за плечи, но она дернулась, вырываясь из моих рук и старательно пряча зареванное лицо, — ну-ка прекрати!

Снова без толку. Только сильнее всхлипнула и головой замотала.

Я не особый мастер утешать, и вообще женские слезы воспринимаю исключительно, как раздражающий фактор, рычаг, к которому они прибегают, когда хотят чего-то добиться. Но Белецкая настолько искренне плакала, что внутри все перевернулось.

— Прекрати. Он просто дебил и не стоит ни одной твоей слезы, — мысленно подписываю Меньшову приговор. Я с него шкуру спущу, за то, что Янку довел, — ты же знаешь это. Не надо из-за него расстраиваться.

Она замирает, потом поднимает на меня покрасневшие от слез глаза:

— Это не из-за Дениса, — икая и судорожно хватая воздух, — мне плевать, что он там бредит.

Тогда я ничего не понимаю.

— Мне Игорь написал. Персику ночью совсем плохо стало. Его…его… усыпили. — и снова в слезы.

Эх, ты ж блин.

Стою рядом с ней, и не знаю, что сказать. Слова напрочь все отшибло, в голове только эхо и бестолковый звон.

— А ведь я лекарства ему купила, — всхлипывает Белецкая, — и не успела. Надо было экспресс доставку брать, чтобы быстрее привезли. Или другую аптеку… Или…

— Ян, ну не надо. Ну, что ты, —смущенный ее горем, я беспомощно мямлю и чувствую себя полным кретином.

— Это все я…

— Прекрати, ты сделала все, что могла. Просто…просто не всех можно спасти. Ему слишком сильно досталось.

Она отчаянно мотает головой:

— Я должна была не тянуть и заказать это лекарство сразу, как только он попал в приют. Тогда бы успела.

— Ты не знала, что так выйдет. Ты не врач.

— Я дурааа, — горько стонет она.

А-а-а, к черту все. Ей плохо!

Хватаю ее в охапку и прижимаю к себе несмотря на то, что сопротивляется.

— Отпусти меня! Максим!

— Не могу.

Не хочу.

Она дергается еще несколько раз, а потом сама цепляется за рубашку и утыкается мне в грудь, продолжая реветь.

Я глажу ее по спине, несу какую-то непонятную ласковую хрень, чувствую, как ткань промокает от ее слез. Они прожигают насквозь, оставляя за собой бушующий ураган. Ладони от прикосновений горят, кровь по венам бежит бешеным потоком.

Я продолжаю ее держать и порву любого, кто посмеет сунуться и забрать.