Я была на пределе. Постоянные волнения, мысли о том, куда же все-таки поступать. Перегрузки просто космически. У меня даже не оставалось ни сил, ни времени на приют.

Мясорубка, самая натуральная. И нет никакой возможности остановиться, перевести дыхание, собраться мыслями. Утешала только одна мысль — скоро все закончится.

Зато мы с Максом завели манеру переписываться перед сном. Да-да. Лежали в соседних комнатах и строчили друг другу сообщения. Глупо, конечно, но была в этом какая-то своя романтика.

«Ты — несносный гад!» — Я ругала его за очередную пошлую шуточку, относительно наших учителей.

«Тссс, это секрет».

«Секрет? Да об этом знают все!»

«Неправда, все уверены, что я милейший парень.»

«То есть, это ты только для меня сделал исключение и показал свою гадскую натуру?»

«Видишь, как я тебя ценю. Всю правду раскрываю. А ты меня не любишь».

Сердце ударилось о ребра, отскочило назад и провалилось вниз, в желудок. Слово «любовь» в исполнении Ершова вызвало у меня состояние близкое к панике. На секунду, на миг, но все-таки прострелило, лишая способности логически думать. Пришлось напоминать себе, что он просто так болтает, что ничего это не значит.

«Спасибо за оказанную честь»

«Да, пожалуйста. Давай сыграем в игру?»

«Какую?» — я улеглась поудобнее, натянула на себя одеяло и приготовилась. Вряд ли он предложит что-нибудь доброе. Наверняка, будет очередное хулиганство.

«Будем делиться страшными секретами. По очереди. Если ты, конечно, не боишься?»

«Окей. Ты первый»

«Я уже признался в том, что гад. Это был первый секрет».

«Хорошо. Тогда я признаюсь, что занудливый ботан».

«Так не честно»

«Ничего не знаю. Дальше давай.»

Макс прислал мне сердитый смайл.

«Хорошо. Я терпеть не могу фирменный пирог матери. Меня от него тошнит».

Тут же вспомнила, как он ел его в выходные. Уминал за обе щеки и со слезами на глазах нахваливал. Сдается мне, что слезы были вовсе не от радости. Бедняга.

Я уткнулась в свои ладони, пытаясь громко не ржать.

«Жду твой секрет».

«Я боюсь ездить по кольцу».

«Трусиха»

«Сам, можно подумать, ничего не боишься».

«Боюсь. Собак. На меня в детстве соседская овчарка бросилась, у меня до сих пор мороз по коже, если рядом появляется большая псина»

«С Персиком справлялся».

«Я пытался произвести на тебя впечатление. На самом деле мысленно рыдал и кричал: помогите! Ты не представляешь, каких кирпичей я там наложил, пока его морду держал».

Про Персика грустно вспоминать, но я уже смирилась. Макс прав. Не всем можно помочь. Не всех удается спасти. Надо просто не опускать руки и двигаться дальше.

«Твоя очередь».

Я задумалась. Мы писали друг другу глупости, бессмыслицу, что-то легкое, а мне внезапно захотелось поделиться тем, что действительно давило многотонной плитой, лишая спокойствия и уверенности в себе.

Во рту пересохло. Я смотрела на чистую строчку с мигающим курсором, на предыдущее сообщение Макса, и чувствовала, как меня затопляет страх, словно перед прыжком с высоты. Набрала воздуха полную грудь и пока не передумала, настрочила ответ.

«Я не умею читать»

«В смысле?»

Черт, как глупо.

«Не то, чтобы совсем. Но у меня с этим трудности. Я — дислексик.»

«Да ладно тебе врать. Ты ж отличница, все время ботанишь. Сутками сидишь над книгами…черт. Ты столько времени проводишь с учебниками именно поэтому?!»

«Да. У меня легкая форма. Я читаю, но медленно, приходится продираться сквозь буквы, но это не критично. Зато, когда нервничаю, начинается приступ. Поэтому я пользуюсь диктофонами, поэтому рефераты на цветных листах — мне так легче воспринимать текст, поэтому столько репетиторов и встречи с психологом. Поэтому я всегда все учу наизусть. Мне проще услышать и рассказать по памяти, чем прочитать текст».

Ну, вот и вывалила ему свой самый страшный секрет.

«И давно у тебя так?»

«После смерти матери. Был нервный срыв. Я начала заикаться и перестала понимать, что написано. Отец вовремя спохватился, подключил специалистов, но школу пришлось менять. Надо мной там смеялись. Я больше года была на домашнем обучении, пока наконец не выработала свой алгоритм и смогла вернуться к нормальной учебе. Мы даже переехали на другой конец города, чтобы никто об этом больше не узнал».

«Почему ты это скрываешь?»

«Ты шутишь? Чтобы надо мной опять смеялись? Называли тупицей? Неучем? Ну уж нет. Эта постыдная тайна умрет вместе со мной. Или с тобой» — добавила угрожающую картинку расчлененки.

Макс в ответ молчал, и мне внезапно стало страшно.

Вдруг он прочитал это мое признание и ржет? Или скрины всем рассылает. Дескать, ребята, а Белка-то у нас дефективная.

Зачем я ему сказала? Кто меня дернул за язык?!

Я подскочила с кровати и начала метаться по комнате, нервно заламывая руки.

Боже, ну и дура. Идиотка клиническая. Чуть отношения потеплели и все, растеклась лужицей, выболтала то, что умудрялась хранить в секрете столько лет.

Телефон снова загудел, вызывая приступ паники. Мне до одури страшно смотреть, что он там прислал. Задыхаясь от волнения и внезапно накативших слез, я все-таки взяла мобильник в руки и нажала на конверт.

«У меня все спина в шрамах. Я и крылья-то набил только потому, что раздеваться было стыдно».

Я присела на край кровати и долго пялилась на это сообщение. Здесь нет шуток и издевок, здесь своя черная тайна.

«Откуда они у тебя?»

«Не помню. Мать говорит хулиганы напали. Мне лет семь было. Представляешь, я это просто забыл. Защитная реакция, наверное. Так что не у одной тебя был страшный стресс».

«Говорят, шрамы украшают мужчину» — я попробовала пошутить, но получилось криво, поэтому сразу отправила еще одно сообщение с извинениями.

«Не такие. Там не просто шрамы. Там слово. Плохое. Свести не удалось. Поэтому я забил всю спину татухами. При желании рубцы все равно можно нащупать, но по крайней мере не разберешь, что именно там написано».

Мне хотелось узнать, что это за слово, но задать вопрос я так и не осмелилась.

«Мне жаль, что тебе так досталось».

«А мне, что тебе приходится постоянно бороться со своими трудностями».

Этой ночью между нами что-то безвозвратно изменилось.

На следующей неделе стало еще сложнее. Приходилось прилагать все усилия, чтобы просто выдержать этот бешенный ритм и не протянуть ноги раньше времени. Интересно, во всех школах такая засада перед экзаменами или только нам повезло?

В субботу я все-таки вырвалась в приют. Мне было жизненно необходимо потискать кого-то лохматого и несчастного, почесать за ухом, пожалеть. Я даже лопату встретила, как старую подругу. Черенок привычно лег в руки и понеслось. Потом мне удалось побыть ассистентом у Степана Константиновича — мы перевязывали кота, изодранного собаками. Выглядел он страшно, но прогнозы были оптимистичными — внутренние органы серьезно не пострадали, хребет не сломан. Заодно пригодилось лекарство, которое я когда-то покупала для Персика.

Из приюта мы снова уходили вместе с Игорем. И снова он посеял у меня в душе сомнение. Мне хотелось учиться на биологическом, тянуло туда, но я боялась, что не смогу, что из-за моей проблемы учеба превратится в бесконечные испытания.

— Ян, ты все-таки подумай. Я тебя очень прошу. Хочешь, встретимся и поговорим на эту тему?

— Не знаю.

Иногда мне казалось, что он не против перевести наши отношения из дружеских в совсем другую плоскость, но его внимание никогда не было навязчивым. Воспитанный, приятный, увлеченный тем, что делает. Он мне нравился, но только как друг.

— Позвони мне, если будешь сомневаться, — снова предложил он, — у меня сердце кровью обливается, когда вижу, как ты губишь свою мечту.

Очень жизнеутверждающе и очень волнительно.

Губишь свою мечту.

По дороге домой, я ни о чем другом и думать не могла.