* * *

Телегу я заметил издалека. Сначала подумал, может случилось что, а потом, по суетливым движениям возницы понял в чем дело. Застрял. Оно и не удивительно, в общем-то. Возница суетится вокруг телеги, пытается приподнять заднюю часть, покрикивает на лошадь. В его голосе раздражение понемногу уступает место отчаянью.

— Приветствую, добрый человек! — прокричал я подойдя поближе, — Мне кажется, или вам бы не помешала помощь?

Мужик встрепенулся, сделал шаг назад и рефлекторно потянулся к кинжалу на поясе, но рассмотрев меня не нашел ничего угрожающего.

— И в самом деле, странник, сами видите — застрял! Поехал за зерном для посева яровых, думал успею до весенней распутицы, а вот нате… Ранняя в этом году весна, поплыли дороги. И ведь совсем немного не доехал! К вечеру уже был бы дома. А теперь не знаю что делать. Бросать телегу и идти за подмогой в деревню — боязно. От этого зерна посевная зависит и весь наш будущий урожай. А если задержусь тут, то ночевать на лесной дороге тоже не лучший вариант, волков-то в наших краях-то немало!

— Да… не простая ситуация… Ну, давай вдвоём попробуем дернуть телегу, может что и выйдет.

— Благодарствую, мил человек! Оно и в самом деле лучше чем одному!

Первая попытка ожидаемо оказалась безуспешной. Сколько он туда загрузил-то? Уж с полтонны-то точно! И это без учета веса самой телеги. Глянул я на состояние здоровья лошади. Да… скотинка знатно под. утоми. лась на этом аттракционе.

Тут мне очень кстати вспомнился анекдот, когда в деревню въезжает телега гружёная углём и возница кричит: «Набегай, народ! Я вам угля привез!», а лошадь поворачивает голову, смотрит на него и говорит: «Ага, бл. ин, ТЫ привез…»

Потрепав лошадь за гриву, я утешительно прошептал ей на ухо: «Ничего, родная, справимся!» и одновременно прогнал через ее тело целительную волну. После предложил своему новому знакомому сделать еще одну попытку, уже всерьез…

Тут мы взялись, можно сказать вчетвером. Лошадь тянула, мы, вдвоём толкали, поднимая заднюю часть телеги из грязевого плена и одновременно я ухватился за заднюю ось телекинезом и тоже тянул вверх. И четвертая составляющая нашего «квартета» сыграла свою решающую роль. Мне даже пришлось сдержаться и убавить силы, чтобы не оторвать телегу от земли, а то это выглядело бы… подозрительно.

Телега, освободившись, рывком проехала несколько метров, а мы, не удержавшись, плашмя полетели прямо в жидкую грязь. Неприятно, конечно, но это мелочи, по сравнению с тем, с каким восторгом вскочил возница и начал прыгать рядом с телегой и восхваляя Девятерых, что послали ему помощь (в моем лице) в столь нужный для него час.

Приведя себя в относительный порядок далее мы решили идти пешком, чтобы лишний раз не нагружать и без того перегруженную телегу. Мой попутчик, Аддвильд, вел лошадь, а я, следуя чуть позади, приглядывал за телегой, иногда подскакивал к ней и подталкивал, когда она была готова застрять снова.

По дороге, само-собой, разговорились. Многое было сказано и про погоду и про дорогу, виды на урожай и качество мёда в их трактире. Последнее, к слову, меня и самого заинтересовало, поскольку это была одна из тех, необходимых для жизни вещей, чем я не мог обеспечить себя самостоятельно, и о чем, откровенно говоря, скучал холодными зимними вечерами в своей пещере.

Разумеется, речь не могла не зайти о моих ожогах и о том, куда я держу путь. Тут я ответил заготовленной заранее «легендой». Не знаю, насколько она покажется убедительной, но чего-то более правдоподобного придумать не смог.

— Однажды ночью дом, в котором я жил вместе с младшим братом, загорелся. Проснулись, когда уже все пылало. Надышались дымом и, нечего не соображая метались в огне в поисках выхода, пока на нас не рухнула крыша. Обгорели оба, да так, что нас еле выходили отпаивая зельями. Вот только брату моему на голову упала балка, и он после того удара чудить начал. Перестал всех узнавать, потерял дар речи, и лишь что-то непонятное бормочет, да все норовил куда-то пойти. Однажды я не уследил за ним и он сбежал. Вот, год уже разыскиваю его.

— Да, да… Слыхал я о нем. Проходил тут прошлым летом. Неушто на второй круг пошел?

— Похоже что так. Последний раз его видели в Ривервуде. Пошел к Фолкриту — его там не видели. Значит пошел через перевал, на восток, к вам, в Рифт.

— Да… Вот так история… Приедем на ферму, поспрашиваем. Вот только боюсь, как бы не сгинул он… Зима была, сам знаешь, холодная. А в безлюдной местности о нем некому было позаботится. Удивительно уже то, что он год продержался…

— Сам уже не знаю… Если его и тут не видели, то куда он мог еще подеваться? Не в Сиродил же рванул… Так там, говорят, в этом году перевалы опять снегом засыпало, не пройти.

— Будем надеяться на лучшее, — утешил меня Аддвильд, — Приедем на ферму, там и узнаем.

* * *

До деревеньки мы добрались часам к восьми вечера. Последний отрезок пути преодолели уже в темноте, освещая дорогу факелом и ориентируясь на горящие на горизонте огни. Факел… вызывал неприятные ощущения, с которыми сложно было справится… Но я держался позади телеги и смотрел больше под ноги, так что мне удавалось держать себя в руках.

На въезде нас встретила жена моего попутчика, что немало переволновалась за него и устроившая весьма эмоциональную встречу. Глядя на обнимающихся и лепечущих что-то друг другу супругов я вспомнил свое возвращение из талморского посольства и мое настроение окончательно рухнуло «ниже плинтуса».

Так что когда Аддвильд поинтересовался у Леонары о моём «братце» и получил отрицательный ответ мне не пришлось изображать скорбь о «безвременно почившем», мне реально было хреново. И когда, уже в доме за ужином поднимали чашу вина за «моего брата», я думал о Лидии. И совесть моя была в общем-то спокойна, не так уж я и обманул этих отзывчивых людей.

Впрочем, Аддвильда я и в самом деле здорово выручил, так что и их утешение и их гостеприимство принял без сомнений в сердце.

Тем не менее, на утро, чтобы не утруждать молодожёнов, я «съехал», решив остановится в трактире. Денег не было, но мой товарищ не только показал мне трактир, но и порекомендовал меня его хозяину, попутно рассказав ему мою «легенду» и то, как я ему помог.

Расчувствовавшийся трактирщик был готов дать мне приют бесплатно и чуть ли не на неопределенный срок, но тут уже воспротивился я. Мне не хотелось «есть хлеб» даром и я попросил его просто о возможности заработать себе на пищу и кров.

Деревенский быт таков, что работа там есть всегда. И даже в обычные дни, когда не стоит остро вопрос с посевной или сбором урожая, люди заняты целый день. Никакой автоматизации, никаких коммунальных удобств в виде воды из крана или газа горящего в плите. Только вручную, только хардкор.

Кухня таверны потребляла дрова в немыслимых количествах, так что их рубка стала для меня едва ли не основным занятием. Конечно, я мог бы рубить их телекинезом в разы продуктивнее, чем топором, тем более не имея привычки навыка в махании оным производительность моего труда поначалу была так себе, но я по-честному махал тяжелым колуном лишь слегка придерживая чурбан телекинезом и направляя удар по верной траектории.

Тут я во-первых не желал демонстрировать свои магические способности, что в среде нордов не встречают уважения, а во-вторых я получал удивительное удовольствие от физической нагрузки и приходящей с ней усталости.

При рубке дров задействуется все тело, каждая мышца. Ноги твердо стоят на земле, поясница, спина, руки — работают. Под истончившейся кожей видны перекатывающиеся мышцы, невеликого впрочем размера, и каждое сухожилие, что крепит их к костям. Рубка дров в моём исполнении из банальнейшей бытовухи превратилась в занятие художественной гимнастикой, танец.

И когда вечером, после трудного дня я сидел в таверне и, плотно перекусив, хлебал из кружки мёд, слушая, как трактирщик в очередной раз рассказывает зашедшим отдохнуть и поболтать селянам мою историю, я был почти счастлив. Почти.