Ивенкар, как всегда, взвешивал и оценивал силы. Его войско к следующему разу получит новое оружие. А природная мощь леса сдерживается самой медлительностью природных изменений. Естественному прогрессу никогда не угнаться за техническим. Только на это и надежда. Ведь фирексийцы пока не слишком преуспели. Страшно подумать, что сказал бы Кроаг, окажись он свидетелем подобного поражения.

Вот снова показался воин-эльф верхом на огромной птице. Наездник правил с таким искусством, что невольно приходило в голову: эти двое управляются единой мыслью. Этот эльф разительно отличался от других, замеченных Давволом в те краткие моменты, когда он успевал следить за сражением. Отличался и ростом, и видом. Он врезался глубоко в порядки фирексийцев и метался среди них в танце, полном смертоносной грации. Даввол поморщился от боли: машины Твердыни отозвались на его усилии снова перестроить образ чужого мира, когда дубовая роща наконец исчезла в огненном вихре. Взрыв мгновенно скрыл от ивенкара бешеного эльфа. Но темноволосый воитель успел бросить взгляд в сторону Даввола.

Вдруг с леденящим кровь кличем эльф бросил своего скакуна вперед – и ступил на текучий камень Ратха.

Даввол в ужасе отшатнулся. Хотя его солдаты легко пересекали границу слившихся воедино миров, ему никогда не приходило в голову, что враг может сделать то же по собственной воле. А ведь этого следовало ожидать. Машины Твердыни поддерживали мост, но не различали живых существ, проходивших по нему. Враг, узнавший о существовании Ратха! Он должен быть уничтожен любой ценой.

Эльф, как видно, был поражен не меньше наместника, но изумление мгновенно исчезло с его лица. Глаза снова вспыхнули ненавистью и боевым задором. Мысленным усилием Даввол коснулся его разума, отыскивая связь с вождем или магом, расшатавшим мост к Явимайе.

Эльф, Рофеллос – и Явимайя. Эти имена, вырванные из сознания эльфа, открылись Давволу.

Мост, лишившийся большой доли внимания создателя, не выдержал. Рофеллос разрывался надвое: отступить вслед за своим уходящим миром или броситься на чужака.

Последняя деталь головоломки со щелчком встала на место. Даввол понял. Явимайя – часть эльфа, потому что сам Явимайя – живое и мыслящее существо. Лес проявляет себя в своих созданиях. Лес властвует над своей землей. Сам Явимайя противостоит Давволу, мешает ему удержать мост. В то время как Даввол прощупывал Явимайю подвластными ему войсками и механизмами, лес тоже испытывал пределы его власти над механизмами переноса. Даввол мысленно отозвал своих воинов, захватил павших, сколько сумел удержать, и коротким взмахом руки приказал охраннику-чистильщику уничтожить эльфа.

У того едва хватило проворства, чтобы спасти свою жизнь. Скатившись со спины птицы, прикрывшись ее телом от метнувшегося к нему расплывчатого пятна – потому что движение чистильщика было слишком быстрым для глаз, – эльф кувырком перекатился назад и скрылся в зарослях текучего камня, смешавшихся с чащей Явимайи. Даввол рванулся за ним в решимости вонзить мысленные клыки в его сознание и принудить вернуться, но эльф уже исчез, укрытый плащом мыслящего леса.

Фирексийские солдаты скопились по эту сторону порога. В текучем камне оформлялись тела убитых. Разрывая канал между мирами, Даввол проклинал свою медлительность, подарившую эльфу жизнь.

Только позднее, вспомнив кровь и смазку, струившуюся по зеленому клинку, Даввол задумался, как могло бы обернуться дело, если бы эльф не промедлил.

На другом конце Доминарии Мултани корнями ощутил перемену. В то время он пребывал на Горящих островах, где возродившаяся гильдия корабельщиков без устали сводила леса на строительство судов. Дух природы ходил из селения в селение, обучая тех, кто, не заботясь о будущем, сбывал гильдии бревна, беречь свою землю и объясняя, какие беды они готовят потомкам. Уже теперь на островах выпадало меньше дождей, и пересыхали ручьи и речушки, питавшие своей водой мелкие деревни. Землю прорезали овраги, а пыльные бури засыпали города.

Мултани увлекся своим делом и почти не замечал того, что творилось вдали, в родном лесу. Конечно, он уже много лет знал о появлении фирексийцев. Боль леса отзывалась болью в его душе и теле. Он знал, что грядут перемены, и не удивился, когда его облик стал изменяться в соответствии с обликом Явимайи. Тонкая кора тела уже давно обрела твердость железного дерева. Мултани был доволен переменами, как доволен был Явимайя. Но дух природы забыл о существовании Рофеллоса.

Настал день, когда Мултани заметил, что жители деревни, где он остановился, странно косятся на него. Он проследил их взгляды и посмотрел на собственные плечи. Сквозь мягкую гриву пробивались шипы острого гребня. Такие же шипы показались на локтях, коленях, лодыжках. Конечности удлинялись, пальцы-корневища стали жесткими и прямыми, а пальцы на руках превращались в жесткие деревянные когти. Природный дух никогда особенно не заботился о своей внешности, но сейчас ему не понравилось то, что он увидел.

Тогда-то он и услышал шепот Рофеллоса, вплетающийся в голос леса. Мултани постарался раствориться в мыслях Явимайи, чтобы лучше понять происходящие изменения. Обычно ему без труда удавалось влиться в поток сознания, породивший его, но сегодня он почувствовал сопротивление – и напрягся.

Рофеллос не отвечал.

Исследуя стену, выросшую в сознании мыслящего леса, дух природы ощутил призыв Явимайи: «Возвращайся». Он ушел в ближайшую рощицу – и распался.

Видимый облик духа – древесина, кора, мох – был всего лишь скорлупой, надетой для того, чтобы легче общаться с народами Доминарии. Теперь эта скорлупа лопнула, осыпалась на землю дождем веток, сучьев, чешуек жесткой коры. Разум, истинная суть Мултани, растворился в сознании Явимайи – но не коснулся той части, которую лес делил с Рофеллосом. Очутившись на редине, природный дух мгновенно наполнился силой, скрывавшейся в мягком перегное и густом подлеске. Ускоренное развитие не только не истощило лес – но сделало его во много раз сильней.

Мултани выступил из мощного ствола дерева, выросшего на побережье, – одной из многих сторожевых башен, поднимавшихся высоко над кронами окрестных деревьев. Новая плоть мгновенно одела его – молодая кора и яркая зелень моховой гривы. То, чего не сумело дать ему дерево, быстро нарастало, черпая пищу в огромных запасах новой силы Явимайи.

Эльф Лановар ждал его в тени гранатового дерева. Плоды на ветвях стали много тяжелее тех, что они рассматривали много лет назад.

– Явимайя желает нашего телесного присутствия, – сказал он.

Мог бы не говорить, потому что Мултани получил это знание одновременно с услышанными словами. Земля рядом с ними раскололась, мощные корни открывали им путь в подземные глубины. Они спустились туда вместе.

Рофеллос, казавшийся карликом рядом с новым могучим телом Мултани, не выказывал смущения. Лишь на миг он скользнул взглядом по лицу духа, словно ожидая вызова, и тут же отвел глаза. Сейчас он больше напоминал прежнего вольного эльфа, словно Явимайя на время отпустил его.

В длинные пряди волос были вплетены колючие гибкие побеги. Лицо, лишенное обычной боевой раскраски, украшено голубым пятном под левым глазом и красно-синими кругами на правой щеке.

– Давно не видел тебя, Рофеллос, – заговорил Мултани, спускаясь в полумрак пещеры. Он успел заметить висевший за спиной спутника лук и колчан с ясеневыми стрелами. – Ты хорошо сражался с фирексийцами.

– Моя жизнь – служение.

Мултани не возразил вслух, но в душе он знал, что это неправда. Служением была жизнь природного духа, исполнявшего волю Явимайи во внешнем мире. Жизнь Лановара – война. Эльф был оружием Явимайи, подчиненным им ради его знаний и опыта. Мултани попытался пробиться этой мыслью к сознанию эльфа, напомнить тому о его личности и снова наткнулся на разделявшую их стену…

Подземелье было освещено живыми факелами светящихся растений, не дававшими тепла. Тонкие побеги вились вдоль стен, двигаясь вместе с путниками. Многие светились цветами толарианских волшебных шаров: бело-голубым и светло-зеленым. Один факел в глубине горел редким золотым оттенком. Рофеллос и Мултани остановились под ним. Оба знали, что золотистый огонь обозначает конец их пути. В деревянной стене открылась новая дверь, и они шагнули внутрь.