Когда Звонарев заехал на расположенную невдалеке батарею литера Б, он застал там Жуковского. Со свойственной ему хозяйственной деловитостью капитан обходил укрепление вместе с Лепехиным, взвод которого обслуживал позицию. Батарея была сооружена еще до начала войны, и теперь ее только слегка усовершенствовали: подсыпали земляные брустверы, углубили рвы и стрелковые окопы, устроили козырьки от шрапнельных пуль; в казармах и погребах провели электричество, настлали деревянные нары для спанья, оборудовали кухню.

– Отлично, что надумали нас проведать, – приветствовал Звонарева капитан. – У меня к вам есть коекакие вопросы. Нам для лучшего укрытия людей придется углубить котлован, для чего необходимо разобрать орудийные платформы, вновь их настелить и установить на них орудия, а это займет не меньше двух недель.

– Дадим рабочих-китайцев, сделаете за два дня.

– Лучше мы попотеем, да все сами переделаем. У Борейко как идут дела? Я еще к нему не заходил сегодня.

– По моему совету переносит свою батарею вниз, за гору.

– Кто это вам разрешил?

– Я попытаюсь уговорить Кондратенко.

– Выдумщики вы оба; все что-то изобретаете и придумываете; работали бы по старинке – проще и спокойнее.

– Старинка эта нас заедает в Артуре: все оглядываются на Севастополь, когда были гладкостенные орудия и каленые ядра к ним, а в наш век скорострельных нарезных, орудий этот пример уже не годится.

Попрощавшись с Жуковским, прапорщик поехал с штаб Кондратенко, расположенный в Новом, городе.

Не застав генерала в штабе, Звонарев поехал в Управление артиллерии, где надеялся встретить Кондратенко, обычно заглядывавшего к Белому в часы занятий.

Проезжая мимо домика Ривы, он не устоял против соблазна и, спешившись, постучал к ней. Дверь отворила заспанная Куинсан.

– Барышня дома? – спросил он у служанки.

– Спи с Андрюша, – зевнув, ответила горничная.

Мрачный и угрюмый, ехал Звонарев по улицам города, машинально отдавая честь офицерам и солдатам. Около «Этажерки» его окликнула шедшая по тротуару Варя.

– Здравствуйте, ваша мрачность, что вы смотрите не то самоубийцей, не то приговоренным к виселице?

– Все в порядке, за исключением моего желудка. Видимо, чем-то объелся, – мрачно ответил Звонарев, слезая с лошади и идя рядом с Варей.

– Олеум рицини пять ноль, и все будет в порядке. Но это вы выдумываете и не хотите мне сказать, что вас огорчило.

– Право, ничего.

Варя недоверчиво покачала головой и, желая его развлечь, весело заговорила об его успехах на последнем совещании.

– Даже папа и тот с вами согласился, а раньше и слышать не хотел о закрытых батареях. На Тахателова же вы не обращайте внимания: он побурчит, а потом сам вас хвалить будет.

За завтраком у Белых Варя как бы вскользь упомянула, что солдаты с Утеса еще не получили наград.

– Это те молодцы, что остались на батарее до конца боя, – спросил Кондратенко, – и которых я тогда встретил ночью?

– Они самые.

– Вас, Василий Федорович, поздравить можно, что у вас есть такие солдаты и офицеры. Орлы! Сегодня же напомню о них Стесселю, – пообещал Кондратенко. – Завтра назначено заседание на броненосце «Севастополь» по вопросу о взаимодействии с флотом. Я прошу вас на нем присутствовать, – обратился он к Звонареву.

– Никитин тоже будет? – спросил Белый.

– Он ведь личный «генерал-адъютант» Стесселя, без него дело не обойдется.

– Раз он будет, скандала с моряками не избежать. Еще тринадцатого мая, во время боя в Цзинджоу, он подбивал Стесселя выгнать моряков в море огнем с береговых батарей, насилу тогда его угомонили.

– Он отчасти был прав; ведь выяснилось, что командиры канонерок «Гремящий» и «Отважный» умышленно разобрали свои машины, чтобы не идти на помощь «Бобру».

– Витгефт об этом знает?

– Конечно, но он все-таки хотел замять дело и ограничиться выговором им, да кто-то рассказал обо всем Никитину. Не долго думая, он арестовал обоих командиров на улице и доложил Стесселю. Тот предал их военнополевому суду по обвинению в измене. Витгефт запротестовал. Перепалка не кончилась и сейчас. Очевидно, будут доругиваться.

– Следовательно, заседание будет боевое?

– Боюсь, что слишком даже. – Кондратенко стал прощаться, собираясь вместе с Звонаревым в объезд строящихся укреплений. По дороге к батарее их встретил крайне расстроенный инженер-капитан Лилье.

– Ваше превосходительство! – вздрагивающим от волнения голосом обратился он к Кондратенко. – На Залитерной батарее я подвергся сейчас грубым оскорблениям.

– Что же у вас произошло?

– Во-первых, командующий батареей поручик, фамилии его не знаю, самовольно перенес позицию в тыл, во-вторых, на мое замечание о недопустимости его действий грубо оскорбил меня и угрожал арестом. Я так работать не могу, – жаловался Лилье, багровый от негодования.

– Не ваш ли это приятель, Сергей Владимирович?

– Он самый, – крутоват бывает под горячую руку.

– Разберем сейчас все на месте, капитан. Вам же так сильно волноваться при вашей полноте вредно, – успокоительно ответил Кендратенко и двинулся за Звоиаревым, поехавшим вперед.

Борейко встретил генерала оглушительной командой «смирно». Поздоровавшись с ним и солдатами, Кондратенко спросил:

– Что вы тут, поручик, делаете?

– Трассирую позицию Залитерной батареи, ваше превосходительство.

– Что вы думаете делать на этой позиции?

– Стрелять, ваше превосходительство.

– Как же вы будете стрелять по невидимой цели?

– Так же, как японцы стреляли по нас под Цзинджоу, ваше превосходительство.

– Но у них были для этого специальные приспособления, которых у нас нет!

– Мы не глупее их, ваше превосходительство, и сами сумеем их сделать.

– Кроме того, у нас нет практики стрельбы по закрытым целям.

– Пока японцы подойдут к Артуру, успеем не один раз попрактиковаться, а затем по ним попрактикуемся еще лучше.

– Я вижу, у вас на все ответ имеется, поручик. Что у вас произошло с капитаном Лилье?

– Пожалуйте, ваше превосходительство, полюбуйтесь на этот, с позволения сказать, бетон постройки военного инженера, но, несомненно, японской, а не русской армии. – И Борейко зашагал к месту прежней позиции батареи.

Все двинулись за ним. Подойдя к одному из бетонных казематов, поручни стукнул кулаком по своду и, ухватившись рукой за его край, отломил большой кусок бетона, который и поднес генералу.

– Цемента здесь почти нет, одна только глина да песок. И в этих-то «бетонных» казематах должны были сидеть люди и храниться порох и снаряды. Что это, недосмотр или предательство? Кто он – невежда в строительном деле или изменник и японский шпион? За одну эту постройку его следует расстрелять на месте, – закончил Борейко свою пылкую речь.

– Это мы всегда успеем сделать, – возразил Кондратенко. – Чем вы объясните это явление, капитан? – обратился он к Лилье.

– Случайный недосмотр десятника, я взыщу с него за это, – ответил капитан. – В свою очередь, прошу, ваше превосходительство, оградить меня от оскорблений со стороны этого полусумасшедшего офицера.

– Полусумасшедшего! – заорал Борейко. – А это тоже недосмотр? – кинулся он к соседнему каземату и легко обломил кусок его стены. – И это? – бросился он дальше.

– Очевидно, все постройки батареи имеют тот же дефект… – начал было Кондратенко.

– На батарее Б та же история, на Куропаткинском люнете то же, на Заредутной батарее то же…

– А на форту номер два? – спросил генерал.

– Там этого нет. Его строил честный офицер Рашевский, а не Лилье, – отрезал Борейко.

– Спокойнее, поручик! Я здесь старший, и я сам разберусь и приму какие надо меры, – остановил Борейко генерал. – Пойдемте по всем указанным поручиком фортификационным сооружениям и проверим состояние бетонаБорейко водил их по укреплениям и молчаливо тыкал пальцами в негодный бетон. Звонарев легко отламывал куски от указанного места и завертывал их в бумагу, подписывая сверху, откуда взята проба. Заявление Борейко подтвердилось полностью.