– Воздерживаюсь. Да, кроме того, я уже позавтракал у генерала.

– Напрасно, без водки в Артуре не проживешь. Ради вашего приезда можно будет сегодня пропустить лишнюю чарку. – И Борейко один за другим выпил два стакана водки, густо крякнув.

– Не довольно ли будет, Борис Дмитриевич? – обратился к нему Жуковский.

– За ваше здоровье, простите, не знаю вашего имени и отчества, – сказал Борейко.

– Сергей Владимирович, – ответил Звонарев, протягивая свой бокал. – За совместную службу!

– Правильно! Вы мне сегодня сразу приглянулись на набережной, молодой человек, а у меня на людей глаз верный, – проговорил поручик.

– Я думаю, что я едва ли намного моложе вас, Борис Дмитриевич, – улыбнулся Звонарев. – Я успел уже Окончить институт и сделаться инженером.

– Так вы инженер? Особенно приятно иметь своим сослуживцем образованного и культурного человека, – обрадовался Жуковский.

– А я-то думал, что вы, как некая у нас особа, попали к нам из гвардии, – пробасил Борейко. – Очень рад, что ошибся. Сколько же вам лет?

– Двадцать три года.

– Значит, я старше вас на целых четыре года, – вздохнул поручик.

После обеда Борейко повел Звонарева на батарею С большим любопытством осматривал прапорщик знаменитый Электрический Утес, слава о котором уже широко разнеслась. Все здесь было просто и буднично, и ничто не говорило о героической борьбе, прославившей батарею. Звонарев ожидал увидеть лихих героев, выпяченные груди, залихватски заломленные фуражки и услышать речи, преисполненные пафоса Вместо этого он увидел солдат в потрепанных шинелишках, занятых различными хозяйственными делами Честь они отдавали вяло, без всякого геройского шика и далеко не производили впечатления чудо-богатырей, какими их изображали в официальных сообщениях.

– Смотри же, ребята, особенно фейерверкера, помогайте прапорщику. Он у нас «серый», пороху не нюхал и мало в артиллерии понимает, – своеобразно рекомендовал Борейко Звонарева солдатам.

Прапорщик был сконфужен такой характеристикой, но, заметив это, Борейко добродушно пояснил:

– Нет хуже, когда говоришь, что все знаешь и умеешь, а сам ничего не знаешь и не умеешь. Надо заслужить доверие солдат Они у нас в бою работают как черти, потому что верят в своего командира. Когда же они не верят своему офицеру, как некой кривоногой гвардии, тогда дело не клеится. Вот это самое «золотце» идет, – буркнул Борейко, указывая глазами на подходившего Чижа.

– Александр Александрович, знакомьтесь. Это наш новый прапор, – представил он Звонарева Чижу.

Прапорщик назвал свою фамилию.

Бледное, истасканное лицо Чижа с тусклыми серыми глазами и торчащими вверх холеными усами сразу вспыхнуло. Приложив руку к козырьку, он резко, крикливым голосом проговорил:

– Господин прапорщик, когда вы представляетесь старшему вас в чине, то потрудитесь это делать согласно уставу и быть по форме одетым. Своим видом вы должны показывать пример солдатам. – И, не подавая руки Звонареву. Чиж пошел дальше.

– Что он у вас, часом, не из психиатрички сбежал? – спросил прапорщик у Борейко.

– Хуже, переведен сюда из гвардии за шулерство. Индейский петух, пока тихо, а стоит показаться японцам – мигом превращается в мокрую курицу. Вы это близко к сердцу не принимайте, я сам поговорю с командиром.

Ознакомившись с батареей, Звонарев вернулся к Жуковскому, который любезно предоставил ему одну из комнат своей опустевшей после отъезда жены квартиры.

– Прошу у вас извинения за грубость Чижа, – встретил его капитан. – Завтра я сам переговорю с ним об этом, а теперь рекомендую лечь спать. Пока светло, у нас обычно спокойно, зато по ночам все время воюем с японцами. Когда ознакомитесь с нашей жизнью, включим вас в дежурство по батарее. Сегодня же я вам желаю хорошенько отдохнуть с дороги.

Прошло дней десять со дня приезда Звонарева в Артур. Он постепенно привык к жизни на Электрическом Утесе. Утром часов в восемь, если ночь проходила спокойно, прапорщик вместе с Жуковским отправлялся в обход на батарею. Жуковский, как хороший хозяин, сам ежедневно заглядывал во все углы и был в курсе всей жизни роты.

В роте ежедневно производилось учение при орудиях, которое вел Борейко. С присущей ему энергией и увлечением он учил солдат простейшим приемам зарядки и паводки орудий, внося собственные новшества.

– Николай Васильевич, – еще издали кричал он Жуковскому, – даю залп через две минуты десять секунд вместо пяти минут по уставу, но можно и еще ускорить. Родионов с первым взводом умудряется давать залп через одну минуту пять секунд. Думаю, что сумею добиться и одной минуты тридцати секунд для всей батареи. Скорострельная батарея будет у нас, Николай Васильевич, с моряками сможем потягаться, хотя у них все электричеством движется, а у нас вручную.

Борейко сиял от радости, солдаты стояли красные и потные от беготни, тоже радостно возбужденные.

– Умеете вы, Борис Дмитриевич, увлекаться сами и увлекать людей, – похвалил Жуковский.

– Дело артиллерийское люблю. Не поверите – ночью проснусь, и то думаю, а нельзя ли что еще усовершенствовать на батарее. Да и солдаты помогают: недавно придумали раздельную наводку производить. Наводчик только в цель наводит, а угол возвышения придается пушке по квадранту[60] на цапфе. Тут рядом и подъемные дуги и тормоза – очень удобно получается, только вот наводчику иногда цель закрывают. Думаю стрелу железную к цапфе привинтить, а в конце стрелы полку для квадранта устроить. Тогда стрела с орудием будет вращаться, и по ней можно придавать пушке нужный угол возвышения. И люди за бруствером будут внизу укрыты. Так миром да собором и мозгуем.

Солдаты с увлечением обсуждали различные предложения по усовершенствованию способов наводки орудий. Борейко всех внимательно выслушивал.

– Золотой человек, да сильно пьет. А как напьется, забуянит, сладу с ним никакого нет, – задумчиво говорил Жуковский о Борейко.

С батареи шли вниз в помещение для электродвигателя. Там хозяйничал старший мастеровой Лебедкин, до службы работавший на одном из уральских заводов смазчиком на силовой станции. В Артуре он кончил курсы подготовки электромехаников для прожекторных команд и попал на Утес. Под его командой было двое молодых солдат, до службы бывших механиками на паровых молотилках у помещиков. Они глаз не сводили со своего начальника, то хвалившего их, то награждавшего при ошибках тумаками.

Жуковский сразу же по приезде Звонарева назначил его заведовать прожекторной командой. Лебедкин встретил новое начальство недружелюбно и начал с того, что разладил машину «для проверки» Звонарева.

Прапорщику пришлось повозиться с регулировкой золотников и стуком в подшипниках, пока он не заметил, что все неполадки, устраненные накануне, опять возникают на следующий день. Произошел короткий, но выразительный разговор с Лебедкиным, и авторитет Звонарева был признан на прожекторной станции.

Из силовой Жуковский шел в кухню и неизменно тащил за собой Звонарева. Тут обычно с утра орудовал фельдфебель Назаренко, который следил и за качеством пищи и за правильностью раскладки хлеба, мяса, круп, лаврового листа. Официально артельным хозяйством роты ведал Чиж, но он считал ниже своего достоинства заниматься этим и целиком все передал Назаренко. Звонарев с удивлением узнал, что кислая капуста в Артур доставляется из Владивостока и ее очень бережно расходуют, что гречневая каша, как лакомство, дается солдатам только в праздники, а в прочие дни солдаты получают рисовую кашу, которую весьма не одобряют. Рыбу давали только в великий пост.

– Но ведь море-то под носом? Отчего бы не организовать рыбную ловлю и вволю кормить солдат свежей рыбой, а не интендантской полупротухшей солониной? – удивился Звонарев.

– Нет у нас ни лодок, ни сетей. Да кто их знает, какая здесь рыба ловится. Покупаем иногда у китайцев, а сами рыболовством не занимались, – уклончиво ответил Жуковский.