– И все же капитан должен строго соблюдать правила воинского чинопочитания, – уже спокойно проговорил Стессель.

– В десятидневный срок окончим все работы, – доложил капитан.

– Перебросьте всех освобождающихся здесь рабочих на укрепление, чтобы окончить его в недельный срок, – распорядился Стессель. – Ну, я, Роман Исидорович, поеду к себе в штаб, – проговорил генерал.

Когда он уехал, Кондратенко ласково потрепал по плечу Шевцова.

– Не принимайте близко к сердцу, Алексей Владимирович, стессельокой выходки. Ведь вы знаете, он бранчлив, но отходчив. Не вы первый, не вы последний.

– Все это так, ваше превосходительство, но всему есть предел. На войне нервы иногда сдают, и тогда в ответ на брань он может подвергнуться также оскорблению, – взволнованно отвечал Шевцов.

– Твердо убежден, что ваши нервы не сдадут и вы сохраните свою всегдашнюю выдержку и спокойствие.

– Постараюсь, ваше превосходительство! Я хотел у вас просить на сегодняшний день прапорщика Звонарева, чтобы с ним посоветоваться по вопросам укрытия наших орудий.

– Если вы ничего не имеете против, я тоже приму участие в этом совете, – любезно проговорил генерал.

– Мы будем весьма польщены, – начал было Шевцов.

– Тогда пойдем сперва на форт номер три, а потом на ваше укрепление, – решил Кондратенко, и все трое двинулись.

Уже поздно вечером, усталый и голодный, Звонарев распрощался с Кондратенко и Шевцовым и заехал на Залитерную батарею. Работы там шли полным ходом при свете прожектора. Около батареи был разведен костер, возле, которого стояла походная кухня. Тут же возились Заяц и Белоногов. Поздоровавшись и отдав им свою лошадь, прапорщик спросил:

– Поручик где?

– На батарее. Ни днем, ни ночью сам не спит и другим не дает, – жаловались солдаты.

Подойдя к месту работы, Звонарев тотчас услышал зычный голос Борейко.

– Трамбуй, черти, веселей, крепче бетон будет! Добавь тут еще два вершка. Куда, голова елова, прешь, правей бери! – доносились крики с батареи.

– Здорово, Сережа! Что давно к нам не заглядывал? Возле Вари все сидишь? Надоест это потом, когда на всю жизнь пришит к ней будешь.

– Новое придумай, Боря, да что-нибудь поинтереснее, – обиделся прапорщик.

– Ладно. Вот что, друг, мои ребята надумали тут одну штукенцию, а только я не знаю – можно это делать или нельзя. Хохлы наши, Денисенко и Гайдай, предложили в бетон класть для большей прочности железные балки и рельсы. Меня же сомнение берет – не проржавеют ли они в мокром бетоне. Денисенко, поди-ка сюда! – окликнул он проходившего мимо матроса. – Расскажи-ка прапорщику, как ты хочешь связать между собой рельсы.

– Просверлить их подошвы и взять на болты. Лебедкин первую партию уже собрал, получается вроде железной плетенки, – объяснил матрос. – И проржаветь рельса не должна, – дюже она толстая, не скоро ее ржа проест.

– Посоветуюсь с инженерами, что они скажут, – осторожно ответил прапорщик.

К ним подошел Жуковский.

– Опять наш Борис Дмитриевич по-своему хочет делать. По-моему, эти рельсы только ослабят бетон. Он будет не монолитным, а весь пронизан железом и при первом попадании станет отваливаться по кускам. Как вы считаете, Сергей Владимирович? – обратился капитан к Звонареву.

– По-моему, выдумка не дурна, но все же я спрошу инженеров. Не плохо было бы и вам так же свою батарею переделать.

– Ой, что вы! Мы и так по вашему приказанию без малого всю батарею перестроили, а тут еще новая переделка. Бог не без милости, и на этих батареях выдержим осаду, если только японцы сюда доберутся. У вас там в высших сферах ничего не слышно о Маньчжурской армии? Что Куропаткин делает? Скоро ли нас освободят от японцев? – спросил Жуковский.

– Насчет Куропаткина пока ничего не слышно.

Звонарев справился, как обстоит дело с освещением, вентиляцией и другим оборудованием.

– Все сделаем. На батареях у нас будет не хуже, чем на Электрическом Утесе. Водопровод и тот проведем. Нашли небольшой родничок, расчистили, завели его в трубу, получилось чисто и хорошо. Днем жарища, солнце палит немилосердно, а у нас под руками всегда свежая вода, и работать веселее, – хвастался Борейко. – Если бы все батареи были такие, как моя Залитерная, никогда японец не взял бы Артура; строю я ее вместе с солдатами, с ними обо всем советуюсь, и они из кожи лезут, чтобы все было покрепче да получше.

Звонарев пообещал исполнить все данные ему поручения и, сев на лошадь, тронулся в Артиллерийский городок.

На квартире он застал обед, присланный от Белых.

– Мария Фоминична предлагает нас с вами взять к себе в нахлебники, – пояснил ему Гобято. – Вернее, конечно, – вас, а меня только из приличия к вам пристегивает.

– Поэтому я решительно отказываюсь.

– Увы, я уже дал согласие и за себя и за вас и даже внес сто рублей, – улыбнулся Гобято, который заранее договорился обо всем с Варей.

Звонарев сердито вздохнул, но больше не протестовал.

Через день, когда Звонарев днем проезжал по Новому городу мимо домика Ривы, она окликнула его в окно.

– Сережа, поверните хотя бы голову в мою сторону, а то я на вас обижусь. Загордились, сил нет. Еще бы, не сегодня-завтра станете генеральским зятем! – смеялась она.

– Ривочка, хоть вы пощадите меня. Мне и так нигде не дают проходу, – взмолился Звонарев, останавливаясь у окошка.

– Слезайте-ка с лошади, поставьте ее во дворе и заходите к нам, – пригласила Рива.

Прапорщик въехал во двор, спешился, отпустил подпруги и, привязав лошадь чумбуром около сарая, весь пропыленный и пахнущий конским потом, развалистой походкой кавалериста, с плеткой в руках, вошел в комнату.

– Андрюша вас зовет, – сказала Рива из-за двери спальни.

Звонарев вошел в спальню. Акинфиев лежал на кровати.

– Что это ты валяешься среди дня? – удивился Звонарев.

– Собираюсь с силами перед походом.

– Каким походом?

– Завтра с рассветом выползаем наконец из Артура.

– Опять надуете?

– Нет, теперь уже без обмана. Вылезли бы на свет божий еще сегодня, да Зацаренный, командир «Победы», заболел желтой лихорадкой. Вместо него с «Паллады» назначили временно Сарнавского, а на «Палладу» – с «Амура» Иванова. Пока командиры приняли свои новые корабли, прилив прошел и пришлось ждать новой высокой воды до завтрашнего утра, – пояснил Андрюша.

– Как же это так? – изумился Звонарев. – Перед самым выходом корабля в бой на него назначают нового командира? Не проще ли было заболевшего командира заменить его старшим офицером?

– Что ты! Этого никак нельзя. Вышло бы, что броненосцем командует капитан второго ранга Рухлов, а капитан первого ранга Сарнавекий – всего только крейсером. Им было бы очень обидно, – совершенно серьезно возражал Акинфиев.

– В боевой обстановке не приходится считаться с личными обидами. Старшие офицеры знают всех и вся на корабле, и их все знают, поэтому было бы рациональнее им и поручить командование кораблем в бою, раз заболел командир.

– Ты рассуждаешь по-сухопутному. У нас, моряков, такой порядок не принят.

– И очень жаль. Завтра заболеет лихорадкой или просто медвежьей болезнью еще какой-нибудь командир, и опять начнется перетасовка всех командиров на эскадре.

– У нас иначе нельзя, – пытался было еще возражать Андрюша, но сам понял несостоятельность своих возражений и замолк.

– Думаете вернуться назад в Артур или попытаетесь прорываться во Владивосток или нейтральные порты?

– Как наш Виля решит, а решит он в зависимости – какая из мозолей у него будет больше болеть: правая или левая. Я думаю, что даже сам бог не знает, что ему взбредет в голову.

– Интересно знать, кому же взбрело в голову назначить его командующим эскадрой?

– Наместнику. Но мы ждем приезда в Артур нового командующего флотом, адмирала Скрыдлова, да он застрял где-то по дороге. Совсем было уже садился в поезд, да в это время какому-то матросу в Николаеве приснилась чудотворная икона божьей матери, которая будто бы должна спасти Артур. Сообщили об этом в Питер Победоносцеву. Тот решил, что прежде чем эта икона не будет написана, освящена и поднесена Скрыдлову, ему ехать сюда нельзя. Теперь не то икону эту пишут со слов сновидца-матроса, не то возят ее по каким-то мощам для освящения, а Скрыдлов в ожидании прохлаждается в Питере.