– Поживем – увидим. Макаров прежде всего известный боевой командир, и я уверен, что он будет настоящим командующим флотом, – горячо проговорил Малеев.

– Кто будет рад приезду Макарова, так это наш Юрасовский, – вмешался в разговор Акинфиев. – Они старые знакомые, авось и ему теперь по службе повезет.

– Да, больше двадцати лет проплавать, чтобы получить в командование миноносец! Его сверстники давно крейсерами командуют.

– Почему же затирают Юрасовского? – спросил Сойманов.

– Дело тут старое. В молодости вздумалось ему поиграть в политику. Ну вот, до сих пор забыть ему этого не могут. Чуть ли не за революционера считают, – пояснил Малеев.

– Разве он такой? – удивился Андрюша.

– Конечно, нет. Просто человек справедливый, матросов не бьет, не обкрадывает, начальству спуску Не дает. Его и затирают, чтобы глаза начальству не мозолил.

– Нет, наш Вирен черен, как ворон, – вставил Сойманов.

– Не люблю я Вирена, – проговорил Малеев, – и на «Баяне» служить бы не хотел. Слов нет – один из лучших кораблей в эскадре. Там порядок и четкость в работе, но матросы забиты, офицеры задерганы.

– Вирен никогда не дерется и, если матрос виновен, отдает под суд, офицерам тоже промахов не спускает, – заступился Сойманов за своего командира.

– За пустяки у него матросы под суд идут. Поэтому и не любят они Вирена, а боятся, да и в кают-компании его не особенно одобряют.

– Что же, по-твоему, лучше на «Новике» у Эссена[59]?

– Всякий любящий свое дело моряк почитает за честь служить на «Новике»; там настоящая морская школа для офицеров и матросов. Хотя на берегу больше всего всегда буянят матросы с «Новика», да и господа офицеры на берегу тихим нравом не отличаются.

– Команда – сброд со всей эскадры. Надо только удивляться, как Эссен умеет их держать в руках.

– Зато в бою нет командира более смелого и лихого, чем Эссен. Всегда во всех боях он был первым, на разведках тоже.

Их разговор прервал Борейко.

– Друзья! Не спеть ли нам что-нибудь русское, задушевное? – предложил он.

– Споем, затягивай, Ермий, – подхватило несколько человек.

– Да, но что? Для начала споем поминальную, в память погибших моряков и сухопутных.

Малеев звучным баритоном запел:

Торжественный, печальный мотив заставил всех сделаться серьезнее и мысленно вернуться к происходящей войне. Когда пение кончилось, все несколько мгновений сидели тихо.

– Эй, чого, хлопщ, славт молодш, смутш – не весела – проговорил Борейко. – Дайте-ка я вас разутешу. – И он запел «Есть на Волге утес». Сильный и в то же время мягкий бас наполнил всю комнату; казалось, что песня несется откуда-то сверху.

Борейко распелся и исполнил еще несколько песен.

– Теперь станцуем, – скомандовал он. – Кто за рояль?

Андрюша поспешил к стоящему на эстраде инструменту.

– Русскую!

Андрюша заиграл.

– Скорее, это не похоронный марш, – крикнул Борейко и, когда темп ускорился, вдруг, свистнув, пустился в пляс. Плясал он, как и пел, страстно: бешеная чечетка сменялась вихрем присядки, то пол ходил ходуном под каблуками, то танцор, как мячик, подскакивал едва ли не до потолка и затем неслышно плыл по полу.

– Эх, ну и танцует, черт! – восхищались моряки.

За русской последовал гопак, и вскоре все в зале танцевали.

После пляски всем захотелось есть, опять сдвинули столы, и вино полилось рекой.

Поезд пришел в Артур рано утром. Начинался пасмурный, серый, холодный день. На перрон высыпали пассажиры, сопровождаемые носильщиками-китайцами с чемоданами и свертками.

В числе приехавших находился высокий артиллерийский прапорщик в огромной маньчжурской папахе. Судя по его новенькой серой шинели, блестящим пуговицам и погонам, он только недавно надел офицерскую форму, которая, видимо, еще стесняла его: он то и дело цеплялся шпорами и при этом сердито чертыхался. Его молодое розовое лицо краснело еще больше, а серые глаза под густыми бровями вспыхивали от раздражения.

Пропустив мимо себя пассажиров, офицер подхватил на руки походную кровать-чемодан – последнее достижение тогдашней военно-походной техники, и вышел на привокзальную площадь. Ни извозчиков, ни рикш поблизости не оказалось. Приходилось идти в город пешком в сопровождении китайца-кули, несшего вещи.

Поражали пустота и тишина улиц. Прохожих почти не было, только по мостовой шагали военные патрули. Наглухо заколоченные магазины, выбитые окна, разрушенные заборы и бродячие собаки на пустынных дворах говорили о войне, разрухе и бегстве жителей из города. С начала войны прошло не больше недели, а живой, многолюдный портовый город оказался совершенно вымершим.

Уже пройдя довольно далеко по набережной, прапорщик вспомнил, что даже не знает, куда ему идти. Было еще слишком рано для явки на службу, а гостиниц в Артуре, по его сведениям, не было. В это время на улице, торжественно восседая в маленькой колясочке, влекомой китайцем-рикшей, появился артиллерийский офицер. Прапорщик рискнул остановить его.

– Разрешите, господин поручик, узнать, где находится Управление Квантунской крепостной артиллерии?

Поручик, видимо дремавший, встрепенулся и оглядел спрашивающего.

– Вы назначены к нам в артиллерию? – вопросом же ответил он.

– Да, в крепостную артиллерию.

– Значит, к нам. Будем знакомы – Борейко. Я вас сейчас туда подвезу. Кладите в ноги вещи и садитесь рядом со мной.

– Звонарев, – представился прапорщик. – Но я, право, не привык ездить на людях, тем более вдвоем, да еще с вещами, – смутился он. – Им будет тяжело везти нас.

– Пустяки, они и не такие грузы таскают, – возразил Борейко.

Носильщик Звонарева, положив вещи в колясочку, тоже впрягся, и оба китайца бегом понеслись по ухабистой мостовой.

– Откуда вы к нам попали? – спросил Борейко.

– Из Читы, по мобилизации, – ответил прапорщик, внимательно оглядев монументальную фигуру поручика.

– И не успели там еще осмотреться, как попали к нам в Артур. Здесь, надо думать, вы пробудете несколько подольше. Война только что началась и скоро не кончится.

– Скажите, пожалуйста, почему порт-артурская артиллерия называется Квантунской? – осведомился Звонарев.

– Артур расположен на южной оконечности Квантунского полуострова. Поскольку, помимо Артура, предполагается создать еще береговые батареи в городе Дальнем на Цзинджоуском перешейке и в других местах, – артиллерийское Управление и именуется не Порт-Артурским, а Квантунским, – пояснил Борейко.

– Уныло у вас в Артуре?

– Да, красотой Артур не блещет…

Пока они разговаривали, китайцы пробежали всю набережную и небольшой, расположенный террасами, бульварчик со скудной растительностью, называвшийся в Артуре попросту «Этажеркой», и поравнялись с доком, в котором стоял большой военный корабль с пробоиной у самой ватерлинии. Сквозь нее было видно, как внутри судна вяло копошились два-три рабочих-китайца. На палубе в беспорядке были свалены какие-то вещи, искривленные лестницы, тряпки и мусор. Ни матросов, ни офицеров на корабле не было видно.

На корме корабля Звонарев разглядел выведенное золотом славянскими буквами название – «Паллада». Дальше от берега виднелся массивный броненосец с двенадцатидюймовыми башнями на носу и на корме. Прапорщик по знакомым фотографиям узнал «Цесаревича». Там и вовсе не было заметно людей.

– Тут, я вижу, с работой не торопятся, – поделился своим впечатлением Звонарев.

– Еще не раскачались морячки. Больше выпивают за упокой душ потонувших, а до своих кораблей у них руки не доходят. Экипаж свезли на берег, корабли сдали в порт, а сами засели в кабаре и ресторанах. Да что моряки! Мы шесть лет владеем Артуром и тем не менее на сухом пути пока не удосужились выстроить ни одного укрепления. Темпы здесь свои – артурские. Авось война нас раскачает, – ответил Борейко.