– Во втором один осколок застрял в орудийном щите, остальное в порядке.

Звонарев подошел к этому орудию. Солдаты столпились слева от пушки, разглядывая торчащий из щита стальной осколок величиной вершков в шесть, с острыми зазубренными краями.

– Не было бы щита, небось кого-нибудь убило бы, – проговорил Родионов.

– Меня, Софрон Тимофеевич! – отозвался наводчик. – Как он трахнул по щиту, я аж присел. Взглянул, а он через щит просовывается. Мать свою вспомнить не успел, а он уж застрял. – И наводчик широко улыбнулся своим скуластым лицом.

Осмотрев оба орудия, Звонарев убедился в их полной исправности и доложил об этом Жуковскому.

– Здорово они, сейчас накрыли батарею! Я думал, половина людей и материальной части выбудет из строя, а на деле мы не понесли даже повреждений, – возбужденно радостно проговорил капитан. – Постараемся сейчас отплатить им сторицей.

Батарея опять загрохотала залпами. Японцы легли на обратный курс и, несколько приблизившись к берегу, продолжали обстреливать Утес. Но поднявшееся на небе солнце мешало точности их наводки, и снаряды делали то недолеты, то перелеты. То же солнечное освещение теперь помогало Электрическому Утесу. Со второго залпа вышел из строя крейсер «Токива». Около него задержались и другие суда. Это дало возможность Жуковскому дать три залпа при одном и том же прицеле. Сразу вспыхнули пожары еще на трех кораблях. Японцы поспешили опять вытянуться в кильватерную колонну, но тут вступили в бой батареи Золотой горы, Стрелковая и расположенные на Тигровке, которые ранее бездействовали вследствие дальности расстояния.

Попадания в неприятельские корабли участились, и адмирал Того поспешил отойти в море, упорно продолжая все же обстреливать Электрический Утес.

На вершине Золотой горы, в прочном бетонном каземате, собралось все порт-артурское начальство: только что приехавший наместник, который после смерти Макарова принял на себя командование флотом, Стессель с Никитиным и Белый. Тут же была и Варя. Превосходительные собеседники время от времени рисковали выглядывать наружу и с высоты птичьего полета наблюдать за обстрелом Электрического Утеса. До него было более версты, но даже и отсюда жутко было смотреть, «как батарея то и дело окутывалась гигантскими фонтанами черного дыма. Телефонная связь с Утесом давно была прервана, и поэтому действительное положение дел на нем не было известно, разворачивающаяся же картина жестокого обстрела заставляла предполагать наличие на нем больших потерь.

– Все орудия целы, – громко заявила Варя при очередном залпе, – я отчетливо видела пять взблесков.

– Зато люди-то уж, наверное, далеко не все целы, – угрюмо заметил Никитин. – Но какие молодцы, ваше превосходительство! Одна батарея против всего японского флота. Почему бы нашей эскадре не выйти и не помочь ей?

– После гибели «Петропавловска» она настолько слабее японской, что мы должны беречь ее как зеницу ока, – наставительно проговорил Алексеев.

– Тогда лучше всего ее отправить на хранение в Морской музей в Питер, – не унимался Никитин.

Видя, что разговор принимает неприятный характер, Стессель поспешил отослать своего друга.

– Владимир Николаевич, я попрошу тебя позаботиться о восстановлении связи с Электрическим Утесом.

– Слушаюсь! Сию минуту. – И Никитин отошел.

– Он, кажется, малость того? – недовольно спросил Стесселя наместник, вращая пальцем около своего лба.

– Редкого мужества человек, но есть у него грешок – любит за галстук заложить.

– Оно и заметно: до адмиральского часа еще далеко, а он уже на взводе.

Варя решила сегодняшний день ознаменовать какимлибо героическим поступком. В ее пылкой голове проносились картины, одна фантастичнее другой. То она воображала себя отважно перевязывающей «его» под градом японских снарядов, то оба они гибли от одной и той же бомбы, то, наконец, она героически исправляла телефонные провода (чего, однако, делать не умела) и получала из рук наместника Георгиевскую медаль. Она потихоньку спустилась вниз, где за прикрытием стояла ее Кубань, и, вскочив на нее, вскачь понеслась по дороге на Утес.

С Золотой горы ее заметили только тогда, когда она проскакала больше половины дороги.

– Ваше превосходительство! – сообщили Белому. – Ваша дочь поехала на Электрический Утес.

– Сумасшедшая девчонка! Чего ее туда понесло? – сердито проговорил Белый и поспешил наверх. За ним тронулись и остальные.

– Казачья кровь сказывается, Василий Федорович! – произнес Стессель, обращаясь к Белому. – Даром что женщина, а в бой так и рвется!

Алексеев только качал головой, не то от удивления и восхищения, не то в знак порицания и осуждения.

Сверху было прекрасно видно скачущую всадницу, но вот около нее взметнулось несколько столбов дыма, и она скрылась из глаз. Белый вздрогнул и нервно затеребил свои усы. Остальные испуганно ахнули. Порыв ветра отнес дым в сторону, и вместо растерзанного трупа все увидели бешено мчавшуюся наездницу.

– Браво! Браво! Вас можно поздравить с такой дочкой, – одобрил наместник.

Благополучно добравшись до Утеса, Варя подъехала к кухне, около которой копошился кашевар Заяц, и, бросив ему поводья, взбежала на батарею. Она ожидала бурных проявлений восторга по поводу ее храбрости, восхищения ее героизмом, но на нее никто не обратил ни малейшего внимания. Когда же она попалась навстречу Борейко, то он сердито пробурчал:

– Только вас тут еще не хватало! Отправляйтесь на перевязочный пункт, он там, в первом каземате. – И поручик рукой указал ей дорогу.

– Но я хотела… – начала было Варя.

– Марш на место, сестра! – так рявкнул Борейко, что ноги Вари сами быстро понесли ее в нужном направлении.

В довершение всего, когда она проходила мимо Звонарева, тот ее даже не заметил. Рассерженная Варя добралась до перевязочного пункта – и тут, обливаясь слезами, упала в объятия Шурки Назаренко, которая одна оценила по достоинству ее поступок.

– Сестра Назаренко, – официальным тоном произнес Мельников, – накапайте сестре Белой двадцать капель тинктуры валериани-эфири.

Варя явилась единственным лицом, которому в этот день была оказана медицинская помощь на Электрическом Утесе.

Выпустив около двухсот тяжелых снарядов, японцы скрылись за Ляотешанем. На батарее все облегченно вздохнули.

– Отбой, – скомандовал Жуковский. – Сергей Владимирович, осмотрите все орудия и составьте дефектную ведомость!

– Пробанить сейчас же орудия, пока пороховой нагар не затвердел, – добавил от себя Борейко.

После пережитых волнений солдаты весело бросились осматривать свои пушки.

– Небось ты не раз сегодня своего ангела-хранителя вспоминал? – спросил Кошелева один из солдат.

– Не ангела-хранителя, а адмирала Тогова матом вспоминал почитай целый час без передышки.

– Поди икалось ему сегодня!

– Не только икалось, но и до ветру не раз, должно, бегал, как ты в его орудию свою наводил!

Осмотрев орудия, Звонарев доложил, что только в двух из них пробиты небольшими осколками щиты, в одном перебит трос от снарядного кокора и в одном разбит блок подъемной стрелы. На всех щитах много вмятин и царапин от камней и осколков.

– Дешево отделались! После полуторачасового обстрела всей эскадрой можно было ожидать больших поражений, – сказал Жуковский. – Интересно, сколько по нас было выпущено снарядов?

– Пахомов, сидя в погребе, насчитал полтораста упавших непосредственно у батареи, а всего не меньше двухсот, – сообщил Борейко. – Мы же израсходовали всего ею двенадцать снарядов! Почти вдвое меньше.

– Результат: у нас повреждений на батарее нет, если не считать выбитых стекол и разбитой черепицы, а у них один крейсер совсем выбыл из строя и четыре корабля получили повреждения, – подводил итоги Жуковский.

– Мы в очевидном и большом барыше, – заметил Звонарев.

– Для меня совершенно ясно, что, несмотря на высокую технику артиллерии, в японском флоте пользоваться ею не умеют. Дали бы мне их двенадцатидюймовки, так сегодня ни один бы корабль от Артура дальше морского дна не ушел! – похвалялся Борейко.