– Расхвастался, черт! Смотри, как бы японцы тебе кишки не выпустили.

– Куда им! Не доберутся! Больно я толстый стал от зоновских харчей.

– Что, березовую кашу своего Зона никак забыть не можешь? – спросил Родионов.

Через четверть часа команда подошла к небольшому лагерю, разбитому за позицией на южном склоне сопок.

Звонарев пошел представиться командиру роты штабс-капитану Высоких, а солдаты остановились у палаток в ожидании дальнейших приказаний. Их тотчас же окружили.

– Откуда? Из какой роты? Кто командир? Сколько вас всего? – посыпались вопросы.

– С Электрического Утеса! Сорок человек да один прапор, – за всех ответил Блохин.

– Значит, пороху уже нюхали достаточно?

– Да, видать, не нанюхались, что сюда притопали.

Солдаты разошлись по палаткам, расспрашивая о жизни на позиции.

– Житуха у нас пока была тихая. Пушки ставили да снаряды возили. Харч, правда, плохой. Только когда у китайцев свиньей разживешься, еда как следует. С водой плохо. Колодцы нарыли, а вода в них горькая. Много и в жажду не выпьешь, – рассказывали солдаты вновь прибывшим.

Пока солдаты знакомились с новым местом, Звонарев сидел в палатке у Высоких.

Штабс-капитан принял его запросто и предложил чаю. Выслушав подробный доклад прапорщика, он ознакомил его с планом цзинджоуских позиций, расположением батарей и предположениями относительно предстоящих боев.

– Вам я поручу левый фланг. Там шесть батарей легких и старых китайских пушек. Сам я командую батареями центра. Здесь расположены все тяжелые орудия, правым флангом будет командовать поручик Садыков. А Известковой батареей, что за железной дорогой, – поручик Соломонов. Завтра вы со всеми познакомитесь. Солдат ваших я тоже направлю к вам, за исключением артельщика и кашевара, которых оставим тут. Ваш фейерверкер знающий? – спросил Высоких у Звонарева.

– Прекрасный солдат и вполне надежный фейерверке?

– Вот и отлично! Мне надо назначить кого-либо понадежнее на батарею, что у северных ворот города. Там всего четыре старые китайские пушки и по пятьдесят снарядов на орудие, назначать туда офицера незачем. Задача батареи-прямой наводкой обстреливать подступ к городу, а затем, бросив пушки, отойти сюда.

– Мне приказано связаться также с инженером Шевцовым.

– Завтра с утра увидите его на позициях. Он заставит вас заняться прожекторами, которые у нас не в порядке.

– Разрешите пойти посмотреть, как расположились мои люди, – попросил Звонарев.

– Выйдем вместе, заодно и позиции обойдете. На ночь я всегда сам осматриваю, все ли в порядке на батареях.

Вышли из палатки. Кругом все было окутано мягкой ночной темнотой. Только внизу, за главной позицией, светились казармы стрелкового полка да окна офицерского собрания, откуда доносилась бравурная музыка.

– Здесь с самого утра гремит эта музыка и не умолкает до глубокой ночи, – пояснил Высоких.

– Веселый, значит, полк и бодрое настроение у офицеров, – иронически заметил Звонарев. – Вы давно здесь?

– С первого мая! Хотя позицию стали укреплять с начала войны, но работа шла через пень колоду, а когда японцы высадились в Бидзиво, то мы сразу запороли горячку. Сформировали наскоро нашу роту, причем в нее ротные командиры поспешили сплавить всех самых плохих солдат и фейерверкеров.

Около артиллерийского лагеря, состоящего из полутора десятков палаток, они несколько задержались.

– Родионов! – окликнул Звонарев.

– Я, ваше благородие! – вынырнул из темноты Родионов.

Звонарев сообщил Родионову о его новом назначении.

– Справишься, не боишься?

– Отчего не справиться? Не страшней будет, чем у нас на Утесе бывало! – спокойно ответил фейерверкер.

Отпустив Родионова, прапорщик зашагал вместе с Высоких дальше. Вдоль всех батарей шел ход сообщения. Рядом на столбах был протянут телефон. В темноте чернели невысокие брустверы батарей, кое-где офицеров окликнули дневальные.

Обойдя батарею, офицеры вернулись обратно.

Едва рассвело, как Высоких уже поднял роту. Наскоро умывшись и прибрав палатки, солдаты поспешили в столовую, где их ожидал чай, заваренный прямо в кипятильниках. Заяц с Белоноговым уже хлопотали около шести больших котлов, в которых варился обед для всей роты.

– Слухай, ребята, что я вам скажу! – обратился «солдатам Родионов. – Мне нужно с собой на передовую позицию пять человек. Кто из вас хочет?

Желающих оказалось больше, чем надо.

– Тогда, значит, я сам выберу по своему вкусу: Купин, Блохин, Ярцев, Булкин и Гайдай, – перечислил фейерверкер.

– Мне с тобой нельзя? – подскочил к нему Заяц.

– Кухарить тебе здесь приказано! Смотри без меня корми наших с Утеса как следует! – поучал Родионов. – За меня старшим в нашей команде остается Лебедкин, его и слушайте, как своего батьку!

Подошел Звонарев.

– Встать, смирно! – скомандовал Родионов.

Прапорщик поздоровался.

– Садись, – приказал он и присел к столу около Родионова. – Кто же с тобой идет? – спросил он.

Фейерверкер назвал фамилии.

– Ладно! Как кончите есть, зайдите за мной в палатку, вместе пойдем.

С северо-запада на юго-восток, перегораживая узкий перешеек между двумя заливами, тянулась гряда невысоких сопок от берега Цзинджоуского залива и до залива Хунуэза. Высота их на севере достигала шестидесяти саженей над уровнем моря, а на юге несколько снижалась. Как раз посередине между ними, верстах в двух впереди позиции, высился обнесенный трехсаженной каменной стеной городок Цзинджоу. Здесь же расположилась китайская деревушка, являющаяся как бы пригородом Цзинджоу. По другую сторону Цзинджоской долины сразу начинались крутые отроги горы Самсон, закрывающие весь горизонт с севера. Все они поросли густым гаоляном, чумизой и кукурузой. В этих зарослях свободно могли незаметно передвигаться целые полки. Только около самых вершин хребта виднелись скалистые голые пространства.

Окопы вкруговую опоясывали все сопки. Внизу, у самой подошвы, шел первый ряд траншей, прикрытых спереди широкой полосой проволочных заграждений. На половине горы был расположен следующий ярус окопов с колючей проволокой, тоже охватывающий позицию со всех сторон.

Наконец, на самом верху расположились десять люнетов[110], обращенных своими фасадами на все четыре стороны. Таким образом, только расположенные между люнетами и позади них батареи стояли фронтом на север и на северо-восток, откуда ожидались главные атаки противника. Такое устройство позиции превращало ее в ловушку для занимающего ее гарнизона в случае прорыва японцев в тыл, ибо при этом всем частям пришлось бы отступать к узкому, двадцатисаженному проходу в проволочных заграждениях, устроенному за крайним правым флангом. Это же обстоятельство затрудняло эвакуацию раненых во время боя и делало невозможным вывоз орудий при отходе.

– На какой бой рассчитана эта позиция? На оборонительный или наступательный? – спросил прапорщик у Высоких.

– На любой, кроме наступательного! Вперед с этой позиции не выйдешь.

– Короче говоря, позиция заранее предопределяет нашу пассивность в бою!

– Нам и дана задача оборонять Квантунский полуостров с севера! Мы попробуем задержать здесь японцев, и если это удастся, то пробудем тут до прихода помощи из Манчжурии, а если нет, отойдем к Порт-Артуру.

Позавтракав, Звонарев с солдатами двинулся в Цзинджоу.

Вблизи стены города оказались далеко не такими внушительными и прочными, как выглядели издали. Во многих местах они потрескались и осыпались, ворота были деревянные. Узенькие, донельзя грязные, кривые улички, мелкие китайские лавчонки, масса ребятишек, копающихся в уличном мусоре, и удушливый запах кунжутного масла, чеснока и падали – были «достопримечательностями» Цзинджоу.

В центре города было расположено несколько двухэтажных домов полуевропейского типа, но с китайскими черепичными крышами с загнутыми вверх углами. Здесь же была кумирня, окруженная жалким подобием сада. На небольшом расширении улицы, игравшем роль площади, столпились китайские арбы со всевозможными продуктами. Тут же высился столб для объявлений, около которого стоял глашатай, время от времени под треск барабана доводящий до всеобщего сведения о последних распоряжениях местного китайского губернатора-даотая – и русских властей. Шумливая и подвижная базарная толпа то напирала на него, притискивая к самому столбу объявлений, то отходила к краям площади, и тогда глашатай усиленно звал ее к себе барабанным боем.