Стадная паника была свойственна племени кентавров, и это приводило к трагическим последствиям. Так, лет за сто до последних событии народ беспечных конелюдей насчитывал несколько тысяч голов и в один дгнь вдруг сократился до одной тысячи.

Причиною послужило то, что в древнем кентаврском поселении наверху, в горной долине, где раньше проходила вольготная жизнь томсло-танопо (как они себя называли), появился некий сумасшедший по имени Граком.

Никто из кентавров до этого не знал, что значит сойти с ума, никому и в голову не приходило опасаться сивого Гракома, когда он вдруг принялся грызть и съедать свой собственный хвост.

Но однажды сивый начал биться головою о стену, прошиб насквозь глинобитный тын своего двора, выскочил на площадь и с диким визгом стал носиться по кругу.

К Гракому вмиг пристроился какой-то вороной бронзо-ковач с прожженной попоной, усатый и толстый. Затем еще кто-то примкнул — и вот посреди широкой площади закрутилась жуткая карусель из обезумевших от невнятного страха, дико орущих кентавров.

Граком наконец помчался вон из поселка, за ним последовали остальные — и вот по дорогам, соединяющим кентаврские деревни, понеслась бесконечно длинная, грохочащая тысячами копыт лава взбесившихся конелюдей.

Невдолгих все население страны кентавров мчалось вслед за сивым предводителем, обуянное единым безумием.

Затем долго падала со скалы в пропасть живая струя из кувыркаюшихся к воздухе кентавров. И уже давно первый из них, сивый Граком, упокоенно лежат внизу на камнях, разбившись в лепешку, а сверху все еще падали темные, дрыгавшие ногами тела. С той поры уие звали Мулу, с молодой черной шерсткой на боках, с ходу ухватил и дернул стрелу но она не поддалась.

И тут пробужденное болью конское тело кентавра начале судорожно биться, взбрыкивать задними ногами, крутить хвостом, отчего концевая оперенная часть стрелы вырвалась из руки Мулу и стала неуловим крутиться в воздухе.

Поблизости оказался кентавронец Хелеле, сын погибающего, такой же темно-гнедой, как и отец. Он увидел старание Мулу добыть стрелу и вми] возмутился. Лук и меч убитого отца он уже забрал, а на стрелу как-то не обратил внимания, и теперь этот Мулу, хардон лем?е, хотел забрать чужую добычу!

На мысках копыт тихонько иноходью подкравшись сзади, Хелеле пропорол отцовским мечом бок вороному, разворотил брюхо от ляжки до самого ребра, так что большая гроздь лиловых кишок вмиг вывалилась из кровавого разреза и закачалась над землею.

Испуская пронзительные вопли, Мулу кинулся в сторону поселка, но не смог далеко отбежать и вскоре лег на траву шагах в тридцати от гнедого отца Хелеле.

А этот юнец сам взялся за дело и, упершись передними копытами в грудь родителю, чтобы тот не дрыгался, выдернул стрелу, бросил в колчан и тоже направился к поселку. Он протопал рысью мимо поверженного Мулу, который с земли, чуть приподняв голову, с укором посмотрел на своего приятеля — еще утром они вместе бегали на водопой к реке.

Но Хелеле преспокойно обошел вороного, на боку которого громоздились вспученные кишки, и поскакал дальше, сильно встревоженный тем, что внезапно все взрослые кентавроны сорвались с места и понеслись галопом в направлении поселка. Вслед за ними устремились и кентаврята, собиравшие стрелы.

Это могло означать, что какая-то неведомая опасность надвигается на речную долину, где среди валявшихся трупов уже никого, кроме него, не осталось. И Хелеле завопил от страха, покрепче прижал к груди отцовский колчан с луком и стрелами, пустют струю ккапи и во весь опор помчатся вслед за другими.

А всеобщий внезапный рывок кентавров к поселку начался из-за охотника Гнэса, который, избавившись от своего лохматого соперника, решил первым добраться до пленной человеческой самки.

Но об этом же после боя с амазонками начали подумывать и многие другие распаленные кентавроны; и как только Гнэс рванулся вперед, так с дюжину солдат сразу же устремились вслед за ним.

Все остальные, ничего не знавшие о пленнице или позабывшие о ней, кинулись вскачь вследствие внезапной паники. И сзади всей лавы несущегося галопом кентавриона грохотал тяжелыми сбитыми копытами военачальник Пуду, выглядевший вдвое больше обычного кентаврского воина.

Стадная паника была свойственна племени кентавров, и это приводило к трагическим последствиям.

Так, лет за сто до последних событии народ беспечных конелюдей насчитывал несколько тысяч голов и в один дгнь вдруг сократился до одной тысячи.

Причиною послужило то, что в древнем кентаврском поселении наверху, в горной долине, где раньше проходила вольготная жизнь томсло-танопо (как они себя называли), появился некий сумасшедший по имени Граком.

Никто из кентавров до этого не знал, что значит сойти с ума, никому и в голову не приходило опасаться сивого Гракома, когда он вдруг принялся грызть и съедать свой собственный хвост.

Но однажды сивый начал биться головою о стену, прошиб насквозь глинобитный тын своего двора, выскочил на площадь и с диким визгом стал носиться по кругу. К Гракому вмиг пристроился какой-то вороной бронзо-ковач с прожженной попоной, усатый и толстый.

Затем еще кто-то примкнул — и вот посреди широкой площади закрутилась жуткая карусель из обезумевших от невнятного страха, дико орущих кентавров.

Граком наконец поV(чался вон из поселка, за ним последовали остальные — и вот по дорогам, соединяющим кентаврские деревни, понеслась бесконечно длинная, грохо-ч\шая тысячами копыт лава взбесившихся конелюдей.

Невдолгих все население страны кентавров мчалось вслед за сивым предводителем, обуянное единым безумием.

Затем долго падала со скалы в пропасть живая струя из клвыркаюшихся к воздухе кентавров. И уже давно первый из них, сивый Граком, упокоенно лежат внизу на камнях, разбившись в лепешку, а сверху все еще падали темные, дрыгавшие ногами тела. С той поры уже кентавры не стали жить наверху, а спустились звериным ущельем в долину и поселились возле широкой, спокойной реки.

Зверолову Гнэсу не удалось первым доскакать до поселка, нашлись ноги порезвее. Но когда трое, далеко опередившие кентаврион, выскочили на площадь и подскакали к земляной тюрьме, где обычно держали пойманных страу-соъ-мереке, то увидели, что яма пуста.

На краю же площади старый бездельник Пассий и с ним еще один, старичок Хикло, давно уже не ходивший на войну, прикрутили к дереву пленницу и текусме ее гинди бельберей калкарай! Вернее, это делал желтолицый Хикло, а толстый Пассий топтался рядом, с завистливым видом наблюдая за действиями приятеля.

— Хар-р-дон лемге! — выругался один из прискакавших кентавронов, раздосадованный тем, что гнусные старики опередили. — Калкарай малмарай!

Услышав грозный крик, старики оглянулись оба разом и обмерли со страху.

Затем подхватили попоны за концы и резво махнули прочь, мотая елдораями. Кто-то из солдат оглушительно свистнул, и старики попытались пуститься вскачь, но Пассий с огрузлым брюхом, достававшим почти до земли, споткнулся о камень и, валясь с ног, снес кусок глиняной стены, мимо которой пробегал.

Хикло же успел завернуть за угол и скрылся в проулке.

Один из тройки прибывших кинулся было их преследовать, размахивая дротиком, направленным тупым концом вперед, но, спохватившись, не доскакал десятка шагов до Пассия, который вяло копошился среди обломков стены, — резко осев на задницу, солдат затормозил и развернулся назад.

Возле столба уже шла драка — и с такими тяжкими взаимными ударами, что оба дерущихся попеременно глухо охали, получив плюху в скулу или пинок копытом в брюхо.

Коротко пережидали, кружась друг возле друга, готовясь сделать новый выпад или, наоборот, отразить таковой. Воспользовавшись их боевым ослеплением, третий хитрый кентаврон живо задрал попону и, привстав на задние ноги, беспрепятственно чиндо бельберей лемге в текус привязанной амазонки.