– Найду. – Тревельян отвел руку Шри-Кора, вытащил лютню из мешка и повесил на плечо. Потом сказал: – Не тревожься за меня. Второе «или» означает не мой полет со скал, а большие неприятности для этих мерзавцев. У них, наверное, есть вождь? Знаешь ли ты его имя?

– Я с ним не встречался, но слышал, что его зовут Лакасса. Не знаю, что за человек, но боюсь, что больше мы с тобой не увидимся. А жаль! Ты мне понравился, рапсод Тен-Урхи.

– Ты мне тоже, туан Шри-Кор. Да хранят тебя Трое!

Кивнув на прощание, Тревельян полез наверх по едва заметной тропинке, что тянулась по склону ущелья. Вскоре он перевалил за гребень, и телеги, лошади, солдаты и возницы исчезли внизу. Пропала и тропа. Теперь перед ним высился хаос остроконечных скал, рваных гранитных глыб величиною с дом и осыпей, свергавшихся с вершин утесов. Тут можно было пройти, без сомнения можно, раз горцы прошли с лошадьми и тяжелым грузом, но количество дорог исчислялось тремя десятками, и, вероятно, двадцать девять из них вели в тупики. Тревельян гадать не стал, а, закрыв глаза, сосредоточился и послал в пространство ментальный призыв. Вскоре над ним зашелестели крылья, и на плечо опустился Грей.

– Придется тебе поработать, малыш, – сказал Тревельян, скармливая зверьку горсть сушеных фруктов. – Видишь, Даута у нас увели… Ищи, где Даут! Найдешь, покажешь мне.

Грей взмыл в воздух, поднялся над скалами, сделал несколько плавных кругов, что-то высматривая на земле, потом скрылся, метнувшись вниз. Тревельян сел, откупорил фляжку, глотнул вина и принялся обдумывать, чем и как напугает горцев. Голопроектор в его лютне хранил пару десятков изображений, и самыми мерзкими являлись тиранозавр, чудовищный спрут и тварь под названием дикокрыс, полурастение-полуживотное с планеты Селла. Крыса он здесь еще не демонстрировал, уж больно жуткое было чудище. Это с одной стороны, а с другой, за конокрадство полагалась самая страшная кара. Остановившись на крысе, Тревельян проверил, что лазерный хлыст на месте, и отпил еще глоток. Тучи разошлись, выглянуло солнце, и стало жарковато.

Вернулся Грей, запищал, заметался, посылая ментальные импульсы тревоги. «Иду, иду», – буркнул Тревельян, поднимаясь и вешая флягу на пояс. Его крылатый проводник уверенно полетел к узкому проходу меж двух утесов, и там нашлась пропавшая тропа – кое-где в мелкой щебенке даже виднелись отпечатки подошв и копыт. Поблуждав в лабиринте среди нагретых солнцем глыб, Тревельян вышел на огромную гранитную плиту, одним краем повисшую над пропастью, а другим упиравшуюся в горный склон, где, кроме мха, росли жалкие деревья с искривленными стволами. Следы снова пропали, но Грей устремился вперед, вернулся минут через двадцать и показал дорогу. За плитой, выпиравшей из земли словно панцирь чудовищной черепахи, опять началось нагромождение скал, перемежавшихся с осыпями и трещинами, которые надо было то перепрыгивать, то обходить. Но Тревельян шел легко и быстро – путь, доступный лошадям, не требовал большого напряжения от выносливого человека. Дважды он замечал места, очень подходящие для засады, но сторожей там не было; один раз набрел на ключ, бивший из глубокой расселины, – вода в нем оказалась холодной, как кометное ядро в облаке Оорта.

Была середина времени Заката, когда Тревельян, проблуждав едва ли не пять часов, очутился на пологом горном склоне, где рос невысокий обглоданный кустарник и темнели отверстия нескольких пещер. В кустах бродили косматые анши, местный аналог коз, а у пещер, вокруг лошадей с мешками и бочонками, толпилась тьма народа – сотни, должно быть, полторы. Женщины, дети, мужчины… Кто разгружал животных, кто тащил в пещеры груз, а кто, на радостях, вышибал затычку из бочонка. Несколько мужчин окружили Даута – двое повисли на поводьях, пригибая голову коня к земле, остальные снимали с него поклажу, стараясь не подходить сзади. При виде этой сцены сердце Тревельяна возрадовалось.

– Похоже, старина Даут внушил им уважение, – пробормотал он и начал быстро спускаться. Грей, тревожно свистнув, спланировал к гранитной глыбе рядом с тропой, закружился, предупреждая хозяина об опасности. Над камнем мелькнула дубинка, зверек увернулся от нее, заверещал, растопырив лапы и выпустив коготки. «Назад, – мысленно приказал Тревельян. – Это тебе не зверь и не птица, а человек. Двуногую скотину не напугаешь».

Из-за глыбы выступил сторож, настоящий гигант – в парне было метра два, и столько же – в толстой дубинке, которой он воинственно размахивал. Как все представители континентальной расы, он был безусым и безбородым, но с длинными густыми бакенбардами, заплетенными в косицы и связанными под челюстью узлом. Плечи у него были такими, что на них мог улечься матерый клыкач, а шея походила на ствол не первой молодости дерева. Что до рожи, то она показалась Тревельяну знакомой.

– Не тебе ли я засветил бочонком? – спросил он, приближаясь.

– Так это был ты, кал анши! – обрадовался великан, перехватывая поудобнее дубину. Затем он пригляделся к гостю и в удивлении наморщил лоб: – Эй, а кто ты такой? Что за ублюдок? Не солдат, не купец, не возница… Кто, спрашиваю?

– Рапсод.

– Ра-апсод? Это который песни поет и байки сказывает? Никогда таких не видывал!

– Что ты вообще видел, кроме гор и коз, – вполголоса пробормотал Тревельян. – Ну-ка, приятель, отведи меня к Лакассе, вашему вождю. Есть у меня до него дело.

– Лакасса не с каждым будет говорить. Сам понимаешь, большой человек! – Великан отложил дубину и упер в бока огромные кулаки. – Опять же, бочонком ты в меня швырнул, а это не по правилам. Нельзя кидаться!

– А из пращи камнями можно?

– Так то в скалу! А ты в меня! Бочонком! Бочонок-то треснул, и вино дорогой вытекло!

– Ну, и чего ты хочешь? Другой бочонок?

– Не. – Страж выпятил грудь и напряг могучие мышцы. – Попробуй, столкни меня с дороги!

– Это мы быстро, – пообещал Тревельян, толкнул его в левый бок, толкнул в правый, но парень стоял как скала. Тогда он сделал вид, что хочет схватить противника за руку, а сам присел, зацепил его под коленями и опрокинул на землю.

– Не по правилам! – завопил великан, но сапог Тревельяна уже упирался ему в грудь, а у горла поблескивало лезвие кинжала. Грей с победным писком спланировал на хозяйское плечо, заверещал и оскалил зубы.