— Я с удовольствием расскажу. Я здесь, чтобы выяснить, что вы задумали с Бойничем. Вокруг этой старой шахты слишком много телодвижений, да еще его желание выдать за тебя свою дочурку, довольно странное, надо сказать. А еще я точно знаю, что эта ветвь Савельевых — императорское отродье. Когда император или наследник призывал свой проклятый дар, мало какая женщина могла устоять. Уж не знаю, с чем это связано. Эти камни, плюс капля голубой крови в твоих жилах — Бойнич хочет посадить тебя на трон, сделать свою дочурку императрицей, а самому править, потому что бывший школьник вряд ли сможет что-то сделать с такой огромной страной.

— А тебе завидно, что такой гениальный план не пришел в твою светлую голову, — я незаметно развернул правую стопу, приготовившись атаковать.

— Что? Нет! Я ненавижу императоров и их прислужников — Совет кланов. И я сделаю все, чтобы революция свершилась!

— Угу, земля-крестьянам, фабрики-рабочим, а тебя на броневик и вперед к светлому будущему, — пробормотал я, резким движением перехватывая его руку, в котором был зажат нож. Вывернув на болевой, вытащил из ослабевших пальцев оружие и толкнул его, заставляя идти к тому самому проходу, откуда он выскочил. — Ничего, если я тебя слегка разочарую? Эта шахта стоит немалых денег, а Бойнич, прежде всего, бизнесмен и, прикинув вероятную прибыль, он едва капли не начал пить, поэтому-то все вокруг шахты и закрутилось.

— Я тебе не верю, — прохрипел Громов, я же вывернул его руку за спиной еще больше, заставляя идти в согнутом положении.

— Это твое право, — равнодушно бросил я, осматривая маленькую круглую пещерку, которая была явно естественного происхождения.

Стены поблескивали, яркими искрами, в которых я разглядел блеск камней от падающего на них приглушенного света. Михалыч лежал на полу, а под его рукой находился заполненный доверху мешок. У стены стояла клеть, предназначенная для складирования породы. Подтащив Громова к клети, я заставил его туда залезть и запер дверь, отшвырнув ключ от замка в сторону. После чего подскочил к Михалычу. Бригадир был жив, но без сознания. Подхватив его подмышки, я вытащил его в большую пещеру, после чего вернулся за мешком. Громов в клетке сыпал проклятьями и пытался выломать прутья. Унеся мешок, еще раз осмотрев Михалыча и придя к выводу, что он может немного потерпеть, потому что рана в боку была болезненной, но не смертельной, похоже, Громов хотел проткнуть печень, но промахнулся, я снова вернулся к этому уроду. Судя по его безумному взгляду и дерганным движениям, я пришёл к выводу, что он шатается по пещерам уже довольно длительное время, тем самым, постепенно слетая с катушек. Ну, или есть такой вариант, что после приема определенного рода пилюлек, он периодически приходит в себя, и в минуты просветлений ваяет ролики в поддержку светлого будущего. Может сейчас у него очередное обострение, и именно поэтому его никто не может найти? Спрятался ото всех и приходит в норму, болтаясь где ни попадя. Я усмехнулся собственным мыслям, ведь в каждой шутке есть доля шутки. Найдя на полу пустую бутылку, поднял ее, одновременно призывая дар, секунду подумал и слился со стихией. Наполнив бутылку водой, швырнул ее в клеть и произнес тем чужим, холодным голосом, который всегда прорезался у меня во время слияния.

— Всегда было интересно посмотреть, как действуют активные адамантины на неодаренных, которые проводят в их присутствии длительное время. Наслаждайся, через двое суток тебя отсюда вытащат, — разорвав слияние и пережив секундную дезориентацию, я выскочил к Михалычу, поздравляя себя с тем, что научился управлять вагонеткой заранее. Пока я тащил тяжелого и начавшего постанывать по дороге бригадира по боковому рукаву, то постоянно думал над тем, что изменится, после исчезновения одного из лидеров этих революционеров недоделанных, потому что, что-то явно должно будет произойти.

— Когда мы можем спуститься в шахту? — я оторвался от размалывания адамантина и повернулся к Николаю Бронникову, который за последние два часа успел мне надоесть до колик.

— Почему вы все еще здесь? Я же уже дал ответ, что не раньше, чем я уеду обратно в Тверь, — я с силой стукнул пестиком и остатки камня превратились в легкую, черную с серебристым отливом пыль. Ссыпав эту пыль в специально приготовленный для этих целей мешок, я схватил новый камень и бросил его в ступку, чтобы сделать из него будущее покрытие для боеприпасов. Активированный камень решил проявить характер и стоящий на письменном столе дырокол подпрыгнул и полетел в мою сторону. Я понятия не имею, как именно влияют адамантины на разум людей, но во мне они вызывали ни с чем не сравнимое раздражение, особенно тогда, когда я извлекал камни, к которым ни разу до этого не прикасался. Скорее всего, так и нужно, чтобы хозяин этих самых ископаемых не проникся их тлетворным влиянием и мог спокойно с ними работать, а не пускать слюни, возводя их в Абсолют. Словом, нет ничего удивительного в том, что воспитывать их приходится кнутом, словно усмиряя вздорный характер, который проявлялся каждый раз, когда я активировал камень. Схватив пестик, я ударил по камню так, что на нем появилась трещина, и он перестал испускать магнитные волны, а тяжелый дырокол упал на пол, не долетев до меня примерно половину пути. Я очень надеялся, что он упадет на ногу стоящему на пути его полета Бронникову, но удача как всегда повернулась ко мне задом. Раздавшийся звук, который издал упавший дырокол, словно вывел Николая от некоего гипнотического транса. Он оторвал от камня мутный взгляд, переводя его на меня, и постепенно заполняя осмысленными мыслями.

— Но почему? — вскричал Николай, заливаясь краской злости, полностью приходя в себя.

— Потому что я так хочу! А я, если вы еще этого не забыли, являюсь хозяином шахты, — размеренные движения пестиком как ни странно успокаивали, отвлекая от внешних раздражителей, хотя я уже порядком задолбался размалывать адамантины, превращая и в пыль. — И вы так и не сказали мне, чем именно вы так заняты, что просто горите желанием вернуться в недра земли, если все расчеты и замеры, оказывается, уже произведены и зафиксированы в отчете? — я схватил лежащий рядом со мной отчет и потряс им в воздухе, после чего бросил его туда, откуда взял, и с удвоенной силой принялся долбить камень.

Отчет этот мне прислал Бойнич в ответ на мое гневное выступление по поводу его людей, которые болтаются, где ни попадя, а у меня потом вилки серебряные пропад… это слегка из другой оперы, но суть все поняли. Ульмас выразил недоумение, пообещал разобраться и выяснить причины того, почему его люди, вместо того, чтобы готовиться к модернизации шахты, заказывая новое оборудование и предоставляя проекты, на самом деле занимаются не пойми чем. При этом Бойнич выглядел действительно удивленным и раздраженным, что позволяло не сомневаться в его искренности.

— Вы не понимаете, Виталий Владимирович, — пробормотал Бронников и уставился в пол.

— Нет, не понимаю, и именно сейчас, вы делаете все для того, чтобы вход в шахту для вас был закрыт навечно.

— Но, вы не можете…

— Ну-ка, ну-ка, — я прищурился, бросил пестик и шагнул к попятившемуся инженеру. — Что я не могу?

— Я должен туда спуститься, должен, понимаете, — Бронников сложил руки в молитвенном жесте.

— Я уже сказал, что не понимаю. Зачем вам туда возвращаться? Я был в шахте, ничего веселого и вдохновляющего я там не заметил.

— Это сложно объяснить, — Бронников вздохнул.

— А вы попытайтесь, думаю, что еще немного времени я сумею выдержать, — и я схватил пестик и вернулся к прерванному делу.

— Адамантины весьма странные камни, но вы и без меня это знаете, — Бронников задумался, затем продолжил говорить. — Они могут влиять на разум… Это сложно описать словами, похоже на шепот, раздающийся прямо в голове. В общем, мы, можно сказать, «подружились», и они указали мне и моим помощникам более простой путь к алмазной трубке.