В три часа в комнату Энди зашел Лес попрощаться перед отъездом. Он настаивал, чтобы она поехала раньше к Лайону Рэтлифу, но Энди наотрез отказалась.

– Когда ты вернешься? – спросил он.

– Когда будут подписаны бумаги.

От раздражения рыжие волосы Леса встали дыбом. Чтобы внести ясность, Энди сказала:

– Я не знаю, какая там ситуация и что меня ждет. Может быть, там до сих пор полицейский заслон. Я не уверена, удастся ли мне вообще приблизиться к ранчо. Постараюсь вернуться как можно быстрее.

Энди сказала старине Лесу правду. Она действительно не знала, что ее ждет на ранчо, только в глубине ее души жила слабая надежда, что ей все-таки удастся туда попасть. Она с ужасом думала, что ей придется встретиться лицом к лицу с Лайоном. Гораздо меньше она боялась полицейского заслона.

Когда Энди подъехала к воротам, полиции уже не было, только один охранник, тот самый, которого она видела, когда пробиралась на ранчо в грузовичке владельца питомника. На дороге были разбросаны сотни живых цветов. Энди подъехала к сторожке и опустила стекло.

– Здравствуйте, – сказала она.

– Добрый день.

Энди заметила, что у парня покрасневшие глаза, и ее сердце сжалось.

– Я миссис Мэлоун. Я была…

– Да, мэм. Я знаю, кто вы.

– Нельзя ли мне ненадолго заехать на ранчо?

Он снял шляпу и поскреб затылок:

– Не знаю. Мистер Рэтлиф велел никого не впускать.

– А не могли бы вы позвонить в дом? Скажите ему, что это очень важно. Я долго его не задержу.

– Думаю, это я могу сделать.

Он исчез в глубине сторожки, но Энди видела, как он набрал номер и разговаривал по телефону.

Выйдя из сторожки, охранник направился к электрической кнопке, открывающей ворота.

– С мистером Рэтлифом мне не удалось поговорить, но я разговаривал с Грейси, и она сказала, что я могу вас впустить.

– Большое вам спасибо.

Энди нажала на газ и въехала на территорию. Дом и наружные постройки казались нежилыми. Она не увидела рабочих по ранчо. Даже коровы, которые паслись на холмах, казалось, тоже двигались неестественно медленно.

Энди еще не успела позвонить в дверь, как та распахнулась, и ей на шею бросилась Грейси:

– Слава богу, что вы приехали, Энди. Я не знала уже, что мне с ним делать. Он в своем кабинете. По-моему, он пьет. А как хорошо он держался! Но как только все разъехались, он точно с ума сошел. Он отказался есть и чуть ли не швырнул мне в лицо поднос, когда я хотела его покормить. Если бы он был не такой здоровый, я отстегала бы его розгами. Вы ведь поговорите с ним, правда?

Энди со страхом посмотрела на дверь кабинета Лайона:

– Грейси, я не думаю, что смогу помочь ему. Он не захочет меня видеть.

– А мне кажется, что он ведет себя так как раз потому, что вы уехали.

Энди в полном недоумении посмотрела на Грейси:

– Он только что потерял отца.

– Он этого ждал со дня на день в течение года. Конечно, он очень переживает, в этом я не сомневаюсь. Но у него болит сердце не только из-за смерти отца.

Плечи Грейси задрожали от сдерживаемых рыданий, и Энди бросилась к ней, чтобы успокоить:

– Мне очень жаль, Грейси. Я знаю, как вы любили его.

– Да. Мне так его не хватает. Но я рада, что он больше не мучается. А теперь прошу вас, пойдите позаботьтесь о Лайоне. Он теперь единственный, о ком я переживаю.

Энди оставила свою сумочку на столе в холле, а вместе с ней и документы на разрешение трансляции интервью.

– Вы сказали, что он пьет и отказывается есть?

– Ни кусочка в рот не взял с тех пор… Я даже не помню с каких пор.

– Ну хорошо. Первым делом принесите мне еду, которую вы приготовили для него.

Через минуту Грейси вернулась с подносом, на котором были жареная курица, картофельный салат и кусочки хлеба с маслом. Энди взяла из ее рук поднос и подошла к двери:

– Грейси, откройте, пожалуйста.

Быстро открыв дверь и пропустив Энди, Грейси поспешно отпрянула назад, словно боялась, что из комнаты вырвется сноп огня. В комнате царил полумрак. Тяжелые шторы на широких окнах не пропускали солнечного света. Чувствовался сильный запах спиртного. Кожаная мебель, массивный дубовый стол и книжные полки довершали эту мрачную картину. За столом, уронив голову на согнутую руку, сидел Лайон.

Даже не пытаясь заглушить звук шагов, Энди подошла к столу. Лайон зашевелился и поднял голову.

Было видно, что с его губ готово сорваться проклятие, но крайнее изумление при виде Энди пересилило. Посмотрев на нее мутным взглядом, он пробормотал:

– Что ты здесь делаешь?

Энди едва сдерживалась, чтобы не кинуться к нему, утешить, унять нестерпимую боль, которую он испытывал. Но, боясь, что это еще больше оттолкнет его, она решила вести себя сдержанно.

– Мне кажется, это вполне очевидно. Я принесла тебе поесть.

– Ничего не хочу. Особенно видеть тебя. Уходи. Немедленно.

– Послушай, ты затерроризировал Грейси, но меня легко не запугаешь. Веди себя как и подобает цивилизованному человеку. Съешь то, что тебе приготовили. Грейси с ума сходит от беспокойства за тебя, а я беспокоюсь за нее. Лично мне все равно – можешь напиваться тут до одури. Итак, где ты будешь есть? – Не дожидаясь ответа, она поставила поднос перед ним на стол.

– Что-то я не видел тебя сегодня утром среди этих стервятников. Проспала?

– Можешь оскорблять меня, если от этого тебе станет легче, мистер Рэтлиф. У тебя это хорошо получается. А также тебе хорошо удается быть грубым и упрямым. Только я не знала, что ты, ко всему прочему, еще и трус.

Он вскочил со стула, но ему пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

– Ты сказала «трус»?

– Да. Ты трус, потому что считаешь, что страдаешь только ты один. Что из всего множества людей на несправедливые страдания обрекли только тебя. Да ты вообще не знаешь, что такое настоящее страдание, мистер Рэтлиф. Я разговаривала с человеком, у которого нет кистей рук и стоп ног. Знаешь, чем он занимается? Марафонским бегом. – Голос Энди звучал жестко. – Я брала интервью у женщины, которую парализовало после полиомиелита. Она так плоха, что может только лежать на спине со специальным прибором, который выполняет функции легких. Пока я с ней разговаривала, она не переставала улыбаться. Эта женщина так гордилась своими произведениями искусства. Да, ты не ослышался, именно произведениями искусства. Она рисует, держа кисть в зубах.

– Подожди минутку! Кто тебя уполномочил быть судьей над моей совестью?

– Я сама.

– Ну что ж, можешь сложить с себя эту обязанность. Я вовсе не считаю, что нет людей, которым хуже, чем мне. – Он снова опустился на стул.

– Когда от тебя ушла жена, ты стал упиваться ролью страдальца и затаил злобу на весь белый свет. И все из-за нее. – Энди наклонилась к столу. – Лайон, твоя скорбь по отцу естественна, – тихо сказала она, – но не уходи в себя, не береди еще больше свои раны. Ты слишком ценный человек для этого мира.

– Ценный? – злобно усмехнувшись, спросил он. – Джери так не считала. Она была мне неверна еще до того, как уехала.

– Роберт тоже.

Лайон поднял голову и долго смотрел на нее. Потом потянулся за бутылкой с ликером. Энди затаила дыхание. Но Лайон, завинтив крышку, убрал бутылку в ящик стола.

– Передай, пожалуйста, цыпленка, – попросил он с видом провинившегося мальчишки.

Энди улыбнулась и подтолкнула к нему поднос. Лайон засмеялся:

– На сколько человек это рассчитано?

– Грейси сказала, что ты давно не ел.

– Ты будешь есть?

– Здесь только одна тарелка.

– Мы можем обойтись и одной.

Когда Энди принесла пустой поднос, Грейси так резко встала из-за стола, что едва не опрокинула чашку с кофе.

– Как он?

– Наелся до отвала. – Энди засмеялась. – Уничтожил все без остатка, правда, я ему немного помогла. Он хочет чего-нибудь попить. Только не кофе. Я думаю, мне удастся заставить его немного поспать.

– Я приготовлю холодный чай.