— Но это же очевидно, — ледяным тоном заметил кореец.

— И все-таки я тогда еще не был уверен. И окончательно убедился в своей правоте, лишь когда вспомнил, как ты указывал на юг. Но ты ничего не уточнял. Ты просто махнул рукой. Таким образом, уличить тебя во лжи вроде бы нельзя.

Учитель промолчал.

— Кроме того, я знал, что ты никогда не солжешь, ведь на карту поставлена моя жизнь! — продолжал Римо.

Мастер Синанджу молча пошел на нос судна и застыл там как деревянное изваяние, вглядываясь вдаль. Афины и ярко освещенный Акрополь, сияющий, словно маяк в ночи, приближались.

Поворочавшись еще немного на жестких сетях, Римо Уильямс уснул глубоким сном.

Перед ним стоял маленький человечек с довольно приятным азиатским лицом, в одежде, которую обычно носят корейцы-горожане. Вокруг простирались пологие холмы, сплошь покрытые розовыми цветами. На западе их называют розой Шарон, у корейцев же — муганг-хва.

Человечек вежливо, согласно древним корейским традициям, поприветствовал Римо:

— Пам гоу-ссоу-йо?

— Да, я уже ел рис сегодня, — ответил по-корейски Римо.

— Хорошо, — отозвался незнакомец. На лице его появилась улыбка. Веселая и очень заразительная, несмотря на то что во рту мужчины не хватало передних зубов. И Римо, не удержавшись, улыбнулся в ответ.

А затем вдруг этот маленький азиат сделал резкий выпад и попытался ударить Римо головой. Тот избежал удара только потому, что благодаря длительным тренировкам реагировал мгновенно.

— Эй! В чем дело?

— Я второй.

— Второй кто?

Маленький человечек вежливо поклонился.

— Мое имя Ким.

— Эка невидаль! Так зовут каждого третьего корейца.

У вас поразительная реакция, — заметил азиат.

— Благодарю. Но зачем вы только что пытались убить меня?

— Хотел убедиться, правда ли то, что о вас говорят.

— А что говорят?

— Что какой-то большеносый и круглоглазый белый стал настоящим мастером Синанджу.

— Ну а вам-то что? — удивился Римо.

— Но ведь затронута честь семьи!

— О какой семье вы толкуете?

— О вашей семье, о вашей. — С этими словами кореец отвесил ему еще один поклон. Такой низкий, что исчез с глаз долой, точно сквозь землю провалился, издав при этом хлопок — типа того, что издает вылетевшая из бутылки пробка.

Когда Римо проснулся, Чиун все еще стоял на носу и смотрел на залитые огнями Афины.

— Как звали второго мастера Синанджу? — спросил его Римо.

— Я же тебе говорил, — холодно отозвался учитель. — Сам знаешь.

— Ким?

— Мастеров с таким именем Ким — пруд пруди. Самое распространенное у меня на родине имя. В переводе оно означает «металл». Ну, как у вас Смит[14], к примеру.

— Не увиливай от ответа, папочка.

— Были Ким-младший, Ким-старший, Ким-маленький, Ким-большой и еще несколько менее выдающихся Кимов. Но второго мастера Синанджу действительно звали Ким. Ким-маленький.

— Он мне только что приснился.

Чиун довольно долго молчал. Затем вдруг резко повернулся и отстраненно произнес:

— Мы уже причаливаем, а потому у меня нет времени выслушивать разные небылицы про твои пустяковые сны!

Ученик, обидевшись, так и застыл на палубе.

Обида не прошла и тогда, когда они с Чиуном поднялись на Акрополь и скользнули взглядами по белым скалам подножия.

Кореец затем стал расхаживать среди руин, пока наконец не нашел нужное место.

— Копай вот здесь!

Римо взглянул на каменистую почву.

— Откуда ты знаешь, что копать надо именно здесь?

— Копай! — строго повторил мастер Синанджу.

Пришлось подчиниться. На этот раз Римо использовал большой палец ноги и не опустился на колени до тех пор, пока в земле не блеснул металл.

— Ну вот, нашел вторую монету! — объявил он.

— Драхму.

Римо тщательно очистил ее от грязи.

На аверсе красовался профиль мужчины в шлеме с маленькими крылышками.

— Надо же! Прямо двадцатицентовик с изображением головы Меркурия. Еще в детстве видел такие.

Чиун приподнял бровь.

— Ты узнал Меркурия?

— Конечно. Он был греческим богом... Или нет, погоди... римским?

— Римляне позаимствовали богов у греков.

— Да, точно. А откуда греки взяли своих?

— Да отовсюду понемногу, с мира по нитке. В основном у египтян и корейцев.

— Что-то не припомню никаких корейских богов. За исключением разве что того медведя, который был первым человеком.

— Ты, как всегда, все перепутал. На этой монете высечен Гермес. Римляне называли его Меркурием.

— Ага, теперь вспомнил! Зевс был Юпитером, Арес — Марсом, Геркулес был... как его там?

— Бездельником и пьяницей.

— Да нет, я не о том. Как его звали греки?

— Геракл.

— Дурацкое имя, — заметил Римо. — Лично я предпочитаю называть его Геркулесом.

— Во всем виноваты девственницы-весталки, воспитывавшие тебя. Забили тебе голову всякой ерундой! Ты и ни одной корейской сказки не знал бы, если бы не я.

— Ну что ты без конца придираешься, а? Какой смысл?

— В любом случае ты в силу своей тупости не способен его осознать, — огрызнулся Чиун и стал спускаться с горы.

Ученик последовал за ним.

— Что все это значит? — спросил он. — Лезем на гору, роем землю, находим старинную монету и снова в путь?

— Именно.

— А что, если остановиться передохнуть в каком-нибудь отеле? Я страшно устал.

— Ты проспал целых шесть часов. С чего бы тебе уставать?

— Старею, наверное.

— Как же! Ты просто совсем обленился. Не будет тебе никаких отелей. Мы едем в Гизу.

— Это в Японии?

— В Японии Гинза. А я говорю о Гизе. Гиза в Хемете.

— Сроду не слыхивал ни о каком Хемете, — проворчал Римо. Обернулся, бросил последний взгляд на Пантеон и подумал: «Как все это похоже на Вашингтон, округ Колумбия».

— Хемет в переводе означает «черная земля», — пояснил мастер Синанджу.

— Все равно не слышал.

— Это потому, что правители Хемета некогда потеряли головы и разучились думать.

Римо вопросительно взглянул на учителя, но кореец не счел нужным объясниться.

В самолете Римо уснул.

Все вокруг погрузилось во мрак. Затем тьма колыхнулась, заклубилась, и навстречу Римо шагнул мужчина в одеждах древнего египтянина и со скорбным лицом фараона. Тем не менее он, по всей видимости, был корейцем.

Губы его приоткрылись, и мужчина печально и глухо произнес:

— История меня забыла...

— Кто ты? — спросил Римо.

— Раньше меня звали Во-Тай.

— Раньше?..

— Я служил фараону Пепи Второму на протяжении всей его жизни.

— Что ж, поздравляю.

— А прожил он девяносто шесть лет. И поскольку меня наняли ему в телохранители, я больше не был в родной деревне. Мир до сих пор помнит фараона Пепи Второго, но не знает, что такую долгую жизнь ему обеспечил Во-Тай.

— Как называется это место? — поинтересовался Римо, озираясь по сторонам. Со всех сторон их обступала чернота — такая густая, что, казалось, она вибрировала.

— Это Пустота.

— Насчет пустоты я и сам бы догадался. Очень мило... И что же, все мастера Синанджу обречены кончить свои дни в таком мрачном месте?

— Здесь нет места горечи и сожалению, если, конечно, умерший не принесет их с собой. Когда погибнет твое тело, сделай так, чтобы вся горечь осталась тлеть с твоими костями.

— Постараюсь запомнить, — сухо отозвался Римо.

Хрустнув суставами, Во-Тай вскинул узловатые скрюченные руки.

— А теперь сразимся.

— С чего бы это?

— Потому, что ты меня не узнал.

— Ну и что? — огрызнулся Римо. — Ведь я первый раз тебя вижу.

— Это не оправдание. — И тут Во-Тай сделал резкий выпад, но Римо успел перехватить его руку. Тогда противник попытался нанести удар другой рукой. Римо железной хваткой пресек попытку. А затем на шаг отступил.