— Ну, только если ты готова его вернуть, — присвистнув, отвечает Рори. — Он за такими вещами следит, ничего не выкидывает. Парни ждали, пока он уйдет домой, чтобы выкинуть то, что уже совсем никуда не годится, иначе мы бы еще пару комнат коробками заставили. Если бы он знал, что я отдал тебе ту папку, то я бы отсюда в момент вылетел.

— Так значит, я никогда не узнаю правду… — театрально вздохнув, сетует Элли.

— Какую правду?

— Что же стало с моими любовниками, коим суждено было родиться под несчастливой звездой.

— Она отказала ему, — предполагает Рори.

— Да ты неисправимый романтик!

— Ей есть что терять…

— Откуда ты знаешь, что письмо адресовано женщине? — наклонив голову набок, спрашивает его Элли.

— Женщины тогда особенно не работали, кажется.

— Письмо датируется тысяча девятьсот шестидесятым — суфражистки давно в прошлом.

— Ну-ка, дай сюда. Ладно, может, у нее и была работа, — признает Рори, перечитав письмо. — Но там что-то написано про поезд. Мне кажется, вряд ли женщина уезжала куда-то на поезде, потому что сменила работу Вот, смотри, — показывает он на нужную строчку, — он просит ее уехать с ним. Женщина не стала бы просить мужчину уехать с ней — не те времена были.

— У тебя очень стереотипные представления о мужчинах и женщинах.

— Нисколечко. Просто я слишком много времени провел здесь, погрузившись в истории былых лет. Считай как в другой стране побывал.

— Может быть, письмо адресовано вовсе не женщине, — дразнит его Элли, — а другому мужчине.

— Вряд ли: гомосексуальные связи тогда были запрещены законом. Он писал бы более скрытно…

— Письмо и так скрытное…

— Да это самый обычный адюльтер, чего тут говорить.

— О, какие познания! Личный опыт?

— Э, нет, я в такие игры не играю! — восклицает он, отдавая ей письмо и допивая чай.

У Рори длинные пальцы с квадратными ногтями — руки рабочего, а не библиотекаря, рассеянно отмечает она. Хотя, с другой стороны, откуда ей знать, как выглядят руки библиотекаря?

— Значит, у тебя никогда не было романа с замужней женщиной? Или ты женат, но никогда не изменял? — спрашивает она, поглядывая на его безымянный палец.

— Ответ: нет и еще раз нет. Я в такие истории не ввязываюсь. Мне нравится, когда в жизни все просто, а такие штуки, — кивает он на письмо, которое она как раз убирает в сумочку, — добром не заканчиваются.

— По-твоему, все любовные истории завершаются трагически, если они не просты как три копейки?! — возмущается она, чувствуя, что его слова задели ее.

— Я такого не говорил.

— Говорил. И еще ты сказал, что она наверняка отказала ему.

— Мы закончим минут через десять, — говорит Рори, комкая стаканчик и кидая его в мешок для мусора. — Так что хватай что можешь. Покажи, что не успела просмотреть, я постараюсь отложить до завтра. И кстати… — замечает он с непроницаемым лицом, пока Элли собирает вещи, — бьюсь об заклад, мне все-таки кажется, она ему отказала. Но кто сказал, что это худший из возможных вариантов?

О такой жизни многие могут только мечтать. Элли Хоуорт часто напоминает себе об этом, просыпаясь в своей маленькой идеальной квартирке, где никто в ее отсутствие не раскидывает вещи, с похмельем от выпитого накануне белого вина и новым приступом меланхолии. Вообще-то, она очень хочет завести кошку, но боится, что ее станут называть «одинокой дамой с котиками». Элли работает журналистом в национальной газете, ее волосы легко поддаются укладке, тело стройное в одних местах и пышное — в других, она достаточно симпатична, чтобы привлекать внимание мужчин, но притворяется, что это ее оскорбляет. Остра на язык — и даже чересчур, по мнению матери, — обладает быстрым умом, несколькими кредитными картами и небольшой машиной, с которой справляется без помощи мужчин. На встречах с бывшими одноклассниками Элли чувствует, что они завидуют ей, когда она рассказывает о своей жизни: она еще не в том возрасте, чтобы отсутствие мужа или детей расценивалось как полная неудача. Когда она встречается с мужчинами, то сразу замечает, как они составляют список ее достоинств: отличная работа, буфера что надо, чувство юмора в наличии — будто она приз в какой-то игре.

В последнее время Элли стала замечать, что мечта становится какой-то расплывчатой, резкая ирония, которой она всегда славилась, покинула ее с тех пор, как появился Джон, а отношения, которые раньше помогали ощущать себя живой, теперь пожирают ее совершенно незавидным образом. Однако Элли старается гнать такие мысли прочь. Ведь это не так уж и сложно, когда вокруг тебе подобные: журналисты и писатели. Они умеют пить, умеют веселиться, заводят обреченные на провал романы, забывают о том, что дома их ждут несчастные жены и мужья, которые, устав от их пренебрежительного отношения, в конце концов тоже заводят интрижки на стороне. Элли стала одной из них — одной из этой когорты, живущей жизнью со страниц гламурных журналов, — с тех пор, как поняла, что хочет писать. Элли Хоуорт — успешная одинокая эгоистка, и гордится этим. Она абсолютно счастлива — счастливее, чем многие другие.

К тому же нельзя иметь все, уговаривает себя Элли в те минуты, когда вдруг просыпается и пытается понять, на чью же мечту похожа ее жизнь.

— С днем рождения, старая кошелка! — радостно кричат Коринн и Ники, похлопывая по креслу, когда Элли, размахивая сумкой, врывается в кафе. — Давай, давай! Ну как можно так опаздывать. Нам уже пора на работу.

— Простите. Вышла позже, чем собиралась.

Подруги переглядываются, и Элли понимает: они думают, она опоздала из-за Джона. Она решает не говорить им, что на самом деле она ждала почту — хотела узнать, не прислал ли он что-нибудь, — поэтому сейчас чувствует себя полной дурой: зря только опоздала на двадцать минут на встречу с подругами.

— Ну и каково ощущать себя живым ископаемым? — вопрошает Ники. — Я заказала тебе латте на обезжиренном молоке. В твоем возрасте уже пора следить за весом.

Ники подстриглась, и теперь ее светлые волосы напоминают шапку непослушных кудряшек, она похожа на херувимчика.

— Тридцать два — не так уж и много, по крайней мере, я стараюсь убедить себя в этом.

— Жутко боюсь этой даты! — восклицает Коринн. — Когда тебе тридцать один — значит, еще совсем недавно тебе было тридцать, то есть технически тебе еще двадцать с хвостиком. А вот тридцать два зловеще напоминает о том, что скоро будет тридцать пять.

— А от тридцати пяти и до сорока недалеко, — поддерживает ее Ники, разглядывая новую прическу в зеркало, висящее за диванчиком.

— И вас с днем рождения, девочки! — возмущается Элли.

— Да ладно тебе. Мы будем любить тебя, даже когда ты станешь одинокой морщинистой старушкой в огромных трусах телесного цвета. А вот и твои подарки. Учти: обмену и возврату не подлежат.

Элли заглядывает в подарочные пакеты — идеальный выбор, на такое способны лишь старые друзья. Коринн подарила ей кашемировые носки сизого цвета. Они такие мягкие, что Элли едва сдерживается, чтобы не натянуть их на ноги прямо в кафе. А Ники купила подарочный сертификат в до неприличия дорогой салон.

— Он действует на антивозрастные процедуры для лица, — злорадно улыбаясь, поясняет она. — Можно выбрать: либо маски, либо ботокс, но мы-то знаем, что ты уколы терпеть не можешь.

Элли переполняют любовь и благодарность к подругам: сколько вечеров они провели вместе, сколько раз заверяли друг друга, что они одна семья, как боялись, что кто-нибудь из них выйдет замуж и бросит остальных. Сейчас Ники завела себе нового мужчину, и он кажется на удивление перспективным вариантом: платежеспособный, добрый и не дает ей расслабиться. Последние десять лет Ники занималась тем, что старалась держаться подальше от мужчин, которым она небезразлична. А Коринн недавно рассталась со своим мужчиной, прожив с ним год. Говорит, что он был очень мил, но они стали словно брат и сестра, а ей казалось, что до этого люди успевают пожениться и завести парочку детей.