— Меня тут нет, — загадочно говорит он. — Я в Сомерсете, читаю лекцию для группы писателей, большинство из которых начисто лишены таланта, а один к тому же неисправимый зануда. Можешь сказать что-нибудь, — подбадривает он задыхающуюся от удивления Элли, — только не говори «уходи».

Она молчит. Джон ставит шампанское и цветы на ступеньку, обнимает ее, целуя теплыми губами, и шепчет:

— Просидел в машине полчаса, не меньше… Уже испугался, что ты вообще сегодня домой не придешь…

Элли постепенно оттаивает, роняет сумку, прижимается к нему, ощущая его кожу, его вес, его размер. Он гладит теплыми руками ее холодное с мороза лицо.

— С днем рождения, — повторяет он, наконец выпуская ее из объятий.

— Сомерсет? — с безумной надеждой в голосе спрашивает она. — Значит…

— На всю ночь.

Сегодня Элли исполняется тридцать два года, а ее любимый мужчина пришел к ней с шампанским и цветами и собирается провести всю ночь в ее постели.

— Ну так что, можно войти? — спрашивает он.

Она слегка хмурится, словно говоря: «Ну что за вопрос!», берет цветы, шампанское и поднимается по лестнице.

— Элли, можно тебя на пару слов? — Холодный голос Мелиссы, доносящийся из-за стеклянной двери кабинета, жестоко возвращает ее к реальности.

— Конечно, — вежливо улыбаясь, отвечает она. Элли ставит сумку под стол, волосы еще слегка влажные. Всего полчаса назад она приняла душ, и мысли ее еще очень далеко отсюда. На столе кто-то оставил для нее кофе — он едва теплый, наверное, давно принесли. Под стаканчиком с кофе записка: «Ну что, Джейн Торвил,[22] пообедаем?» Но сейчас у нее нет времени думать об этом. Она быстро снимает пальто и заходит в кабинет редактора, с ужасом замечая, что Мелисса не торопится сесть. Элли скромно опускается на краешек стула и ждет, пока редактор медленно обойдет стол и сядет в кресло. На Мелиссе черные вельветовые джинсы и черный свитер с высоким горлом, выгодно подчеркивающий рельеф мышц на руках и животе, — наверное, она каждый день по несколько часов занимается пилатесом. Образ дополняют «авторские украшения», по выражению стилистов из отдела моды, хотя Элли кажется, что этим словом теперь называют любые украшения слишком большого размера.

Мелисса тихонько вздыхает и смотрит на нее своими ярко-фиолетовыми глазами. Наверное, носит цветные контактные линзы. Глаза точно того же оттенка, что и «эксклюзивные» бусы.

— Элли, мне неприятно говорить с тобой об этом, но ты меня вынуждаешь…

— О чем?

— Сейчас без четверти одиннадцать.

— Ах да, просто я…

— Наш отдел, конечно, считается самым демократичным во всей редакции «Нэйшн», но мне казалось, что мы договорились: мои сотрудники должны быть на местах не позднее без четверти десять.

— Да, я просто…

— Я хочу, чтобы у моих авторов было время подготовиться к конференции: почитать свежую прессу, просмотреть новостные сайты, пообщаться, вдохновить себя и других, — продолжает Мелисса, поворачиваясь к компьютеру, чтобы проверить почту. — Участие в конференции — привилегия, Элли. Многие авторы могут лишь мечтать о такой возможности. Мне непонятно, как ты можешь успеть профессионально подготовиться, если влетаешь в офис за пару минут до начала… да еще и с мокрыми волосами, — добавляет Мелисса, буравя Элли таким взглядом, что у нее по спине бегут мурашки.

— Прошу прощения, Мелисса, но мне пришлось ждать водопроводчика.

— Элли, давай не будем, — тихо прерывает ее Мелисса, — не надо делать из меня дуру. Если ты, конечно, не собираешься убедить меня в том, что водопроводчик ходит к тебе примерно через день. Боюсь, что единственный вывод, который я могу сделать: ты относишься к работе недостаточно серьезно. У нашей газеты есть интернет-версия, и теперь все авторы на виду. Оценивается не только качество работы, но и количество просмотров ваших статей. Твои показатели, Элли, упали за этот год почти на сорок процентов, — сообщает Мелисса, заглянув в лежащую перед ней распечатку.

Элли молчит. В горле пересохло. Редакторы и журналисты толпятся перед кабинетом Мелиссы, сжимая в руках огромные блокноты и пластиковые стаканчики с кофе. Они смотрят на нее через стекло: одни с любопытством, другие — с некоторым смущением, как будто понимают, что происходит. У Элли мелькает мысль: коллеги, наверное, обсуждают ее, и она краснеет от унижения.

— Когда я взяла тебя в отдел, — наклонившись к ней через стол, продолжает Мелисса, — у тебя глаза горели. Ты всегда была на шаг впереди остальных, поэтому из бесчисленного количества региональных корреспондентов, которые продали бы родную мать, лишь бы оказаться на твоем месте, я выбрала именно тебя.

— Мелисса, у меня…

— Меня совершенно не интересует твоя жизнь, Элли. Я не хочу знать, есть ли у тебя проблемы личного характера, умер ли кто-то из родственников, погрязла ли ты в долгах. В особенности мало меня волнует, не заболела ли ты неизлечимой болезнью. Я просто хочу, чтобы ты выполняла работу, за которую тебе платят. В журналистском мире такое поведение непростительно. Если ты не пишешь статьи, мы не можем привлечь достаточно рекламодателей, а значит наш оборот снизится и мы все окажемся без работы — кто-то раньше, кто-то позже. Я ясно выражаюсь?

— Вполне, Мелисса.

— Отлично. Не думаю, что тебе стоит присутствовать на сегодняшней конференции. Возьми себя в руки и приходи завтра. Как дела со статьей про любовные письма?

— Хорошо, — вставая, с показным оптимизмом отвечает Элли.

— Ладно, завтра покажешь. Пожалуйста, скажи остальным, что они могут заходить.

С трудом дождавшись половины первого, Элли сломя голову несется в библиотеку, сбегая по четырем лестничным пролетам. Настроение оставляет желать лучшего, и все радости предыдущего вечера давно забыты. Библиотека напоминает заброшенный склад. Полки над стойкой опустели, написанная с ошибкой записка исчезла, оставив после себя лишь два кусочка скотча. Из-за двойных дверей доносится шум: там двигают мебель. Главный библиотекарь, сдвинув очки на кончик носа, сосредоточенно изучает таблицу с множеством цифр.

— А Рори здесь?

— Он занят.

— Вы не могли бы ему передать, что я не смогу с ним пообедать?

— Я точно не знаю, где он.

— Ну, вы же все равно его увидите, — настаивает Элли, начиная нервничать, что Мелисса заметит ее отсутствие. — Передайте ему, пожалуйста, что мне придется писать ту статью, я зайду в конце дня.

— Оставьте ему записку.

— Но вы же сказали, что не знаете, где он.

— Прошу прощения, но мы заканчиваем подготовку к переезду, — нахмурившись, отвечает он нетерпеливым тоном, — и у меня совершенно нет времени, чтобы передавать сообщения сотрудникам.

— Отлично. То есть мне пойти в отдел персонала и спросить у них номер его мобильного? Думаете, им больше заняться нечем?

— Хорошо-хорошо, я передам ему, если увижу, — поднимая руку, соглашается библиотекарь.

— Ну что вы, не стоит беспокойства. Простите, что отвлекла.

— Возможно, вы и вам подобные, мисс Хоуорт, — строго глядя на нее, заявляет библиотекарь таким тоном, что ее мать позавидовала бы, — считаете сотрудников библиотеки мелкими сошками, но в моем возрасте я не могу позволить себе быть мальчиком на побегушках. Прошу меня простить, если это как-то осложняет вашу личную жизнь, — добавляет он и уходит в подсобку.

Элли с удивлением вспоминает, как Рори говорил ей, что библиотекарь знает в лицо всех пишущих авторов, а вот она понятия не имеет, как его зовут.

Она краснеет, глядя ему вслед, и проклинает себя за то, что ведет себя как упрямый подросток, а его — за нежелание помочь. Проклинает Мелиссу — из-за ее выговора она не может даже спокойно пообедать с приятелем, а ведь день так хорошо начинался. Джон ушел только в девять: поезд из Сомерсета прибывает в четверть одиннадцатого, объяснил он, так что торопиться некуда. Она приготовила ему тосты с яичницей — единственное блюдо, которое у нее хорошо получается, — а потом сидела рядом с ним на постели и таскала кусочки у него из тарелки.