— Ты — генный инженер и притом неплохой. Наверняка тебе приходилось слышать об Обществе Облагораживателей.

— Обла… — она запнулась, и было ясно, как Божий день, что этого она никак не ожидала услышать от него. Однако она быстро пришла в себя. — Преступники из преступников. Выродки-евгенисты. Они производили генные манипуляции на еще не родившихся людях без всякого согласия.

— Именно, — внезапно Флинкс ощутил усталость. — Их намерения заслуживали всяческих похвал, но их методы были преступны. Своими действиями они нарушали буквально каждую строчку закона, касающегося комбинирования генов и косметической хирургии ДНК. Как я понимаю, потом в Кодекс были добавлены новые статьи исключительно для того, чтобы наказать этих преступников.

— И что с ними стало? Насколько я помню, в конце концов был обнаружен последний из них. Его поместили в больницу и подвергли полной очистке памяти. Но это было так давно.

— Не так уж и давно. По крайней мере, не так давно, как говорится в официальной версии. Последние представители вовсю творили свои дела еще несколько лет назад. — Он как-то странно посмотрел на нее. — Ты дипломированный генный инженер. Я надеюсь, ты относишься к ним с большей степенью неодобрения, чем рядовой гражданин.

— Разумеется, что за вопрос! Но подробности их работы никогда не предавались огласке. Правительство пыталось замять это дело. Но так как это моя специальность, еще студенткой я имела доступ к тем крохам информации, которые просачивались сквозь фильтры секретности. Мне известно, чем занимались Облагораживатели, вернее, чего они пытались достичь. Они в точности повторяли варварские эксперименты двадцатого века до эры Содружества, но в более крупных масштабах. Теперь они принадлежат истории. Это были преступники с научной степенью. И ни один из их проектов никогда не получит доступа на страницы любого уважающего себя журнала, посвященного генной инженерии. Правительство распорядилось поставить на всем этом печать секретности.

— Верно. Но при этом осталась одна нерешенная проблема. Одно дело — поставить крест на исследованиях Облагораживателей и совсем другое — выявить результаты всех их экспериментов. Да, правительство отследило большую часть их жертв, излечило тех, кто еще поддавался лечению, дало возможность сносного существования тем, кто был искалечен безнадежно. Но ему не удалось найти всех жертв, до последней. По крайней мере, один из подопытных кроликов Облагораживателей достиг зрелости, ничем не выдавая себя и не проявив признаков какого-либо тяжелого заболевания. Возможно, по сей день здравствуют и другие. Об этом никто не ведает. Даже сама Церковь.

— Я как-то не задумывалась над этим. В заключительном докладе по этому вопросу, который является единственным доступным источником информации, говорится, что последний из этих преступников был пойман и осужден много лет назад и что вся их работа была так или иначе проанализирована.

— Не вся. Кое-что они проглядели, — он впился взглядом ей в глаза. — Они проглядели меня.

Пип наконец успокоилась, усевшись на какой-то поручень рядом. Поскребыш отлетел от Клэрити, чтобы быть поближе к мамаше. Он был настолько напуган и сбит с толку вспышкой эмоций Флинкса, что попытался забраться под крыло Пип.

Клэрити неотрывно смотрела на юношу, который вдруг отпрянул от нее. Наконец она улыбнулась, но то была кривая и растерянная улыбка.

— О чем ты говоришь? «Они проглядели меня!» Ты ведь слишком молод, чтобы быть одним из членов Общества даже в последние дни его существования.

Настала очередь Флинкса улыбнуться безрадостной улыбкой.

— Я же сказал, что ты ничего не понимаешь. Какой я член Общества, я — плод их экспериментов. Смешно, не правда ли? На вид я вроде бы как нормален.

— Да ты и есть такой, — с горячностью подхватила она. — Тем более нормален, чем кто-либо еще, кого мне доводилось встречать. Застенчив, это верно. Но это только еще один признак нормальности.

— Я вовсе не застенчив. Я осторожен. Я прячу себя среди теней, предпочитаю темноту и пытаюсь не оставлять после себя никаких воспоминаний.

— Что касается меня, то это тебе явно не удалось. Флинкс, ты должно быть, шутишь. Да и вообще, откуда тебе знать обо всем этом.

— Я был на Мотыльке, когда последние члены Общества сражались с правительством, видел, как эти две группировки разнесли друг друга к чертовой матери. Они сражались из-за меня. Но я не дал себя уничтожить. Я бежал.

Он не стал рассказывать ей, как ему удалось спастись, потому что сам еще не до конца понимал, как это случилось. К тому же, он не любил задумываться над этим.

Она изучала его глазами. Он с внутренней усмешкой подумал о том, что, по всей вероятности, она пытается увидеть шишковатый лоб, лишние пальцы или что-нибудь еще в этом роде. Но ничего она не найдет. Изменения, которые были заложены в него, имели место еще во внутриутробном возрасте. Правда, Флинкс подозревал, что их можно увидеть и глазами.

— Я не был рожден как все, Клэрити. Меня сконструировали. Да, да, клетка за клеткой, согласно проекту, разработанному компьютером. — Он постучал пальцами по виску. — Там внутри — надругательство над природой. Я всего лишь рабочая гипотеза. Люди, задумавшие меня, мертвы либо подвергнуты стерилизации памяти. Поэтому нет никого, кто бы знал, что они пытались из меня сделать. Разумеется, я такой же нарушитель законов, как и любой член общества. Но это вина, унаследованная с рождением, а не по причине сотрудничества. Если власти узнают, кто я такой, меня тотчас посадят за решетку и начнут допросы и вынюхивание. Если они решат, что я не представляю опасности и могу быть признан приемлемым, меня, возможно, отпустят восвояси. Но если нет, то…

— Флинкс, ну как ты можешь заявлять об этом с такой уверенностью! Независимо от того, что ты видел, что ты узнал, что тебе когда-либо говорилось!

Флинкс понимал, что его признание не только шокировало Клэрити, но и заставило ее усомниться. Ее отношение к нему, полное надежд, было по-прежнему теплым и нежным, но уже не столь безоглядным. И поток ее чувств постепенно ослабевал под тяжестью вопросов, гнетущим грузом ложившихся ей в душу. Разумеется, с его стороны было низко выуживать из нее признания, но при всем желании он уже не мог удержаться. Она больше не знала, как ей относиться к мужчине, что стоял напротив нее. Радужные очки, сквозь которые она до этого смотрела на него, оказались разбиты. Вместе с ними что-то исчезло из их отношений и, как опасался Флинкс, навсегда.

Конечно, у Флинкса оставался выбор. Главное, чтобы Клэрити на минутку сделала шаг назад, чтобы получше разглядеть, с кем имеет дело. А все потому, что он был готов вот-вот безоглядно влюбиться в нее и одновременно не мог себе этого позволить. Возможно, так никогда и не сможет.

— Флинкс, я не знаю, что и думать, — столько всего ты наговорил. Не знаю далее, смогу ли я поверить хоть одному твоему слову. Ты, судя по всему, и сам не всему веришь, о чем говорил. Я точно знаю только одно — ты добрый, заботливый и отзывчивый. В этом я не позволю себе усомниться, я это видела своими глазами. Не думаю, что хотя бы частично это было… — Она запнулась, подыскивая нужное слово. — Запрограммировано в тебя еще до твоего рождения. Эти качества являются частью твоего «Я» и именно они оказались для меня наиболее притягательными.

Клэрити была честна, она говорила то, что думает, Флинкс видел это. В ответ на это бесхитростное излияние чувств что-то дрогнуло у него внутри.

— У каждого из нас свои проблемы, — продолжала она. — И если то, что ты поведал, хотя бы частично правда, то кто, скажи на милость, сможет лучше тебя понять, чем я? У кого ты найдешь сочувствие всем твоим бедам?

— Но я понятия не имею, на что я способен, — предостерег он Клэрити. — Я не знаю самого себя. Становясь старше, я ощущаю, как во мне происходят перемены. Я не имею в виду переход от юности к зрелости. Все гораздо глубже. И имеет физическую основу. Вот здесь.

Он снова прикоснулся к виску.