Штурм был отбит, но Фридрих и не надеялся на то, что сумеет с ходу взять Дрезден. Он и штурм-то этот затеял, чтобы выяснить, как же все-таки работает линия обороны Грибоваля. Выяснил. Ничем хорошим для штурмующих эта линия не являлась.

— Сукин сын, лучше бы ты пропил мои деньги, или на девок гулящих спустил, — процедил Фридрих опуская трубу и командуя отбой.

Салтыков в отличие от защитников Берлина отличался большей выдержкой, и открывать ворота, посылая на верную смерть остатки кавалерии, не стал, хотя сам Фридрих рассчитывал именно на этот исход. Бахнув напоследок пару раз из гаубиц, Салтыков затаился, как и весь город, ожидая следующего шага прусского короля.

Выход пока был только один — осада. И этот выход совершенно не нравился Фридриху. На сердце было неспокойно, он постоянно ждал какую-то каверзу со стороны русских.

Он уже поднял руку, чтобы приказать отходить на прежние позиции, как прямиком к нему не холм, с которого король наблюдал за происходящим возле ворот Дрездена, взбежал гонец, на ходу протягивая ему депешу.

Фридрих открыл письмо и прочитал то, что там написано. Затем перечитал еще раз, потому что смысл ускользал от его разума. Он никак не мог понять, как это произошло и почему ни он сам, ни его генералы не подумали о таком развитии событий.

— Чертов мальчишка! Кто его надоумил так поступить? И почему Мекленбург принял его сторону? — Фридрих резко разорвал депешу и швырнул ее на землю. Фон Винтерфельдт быстро подобрал с земли письмо и, сложив его, пробежал глазами по написанному.

— Что же теперь делать, ваше величество? — он сжал кулаки. Вот прямо сейчас, когда они разговаривают, Великий князь Петр возможно уже штурмует Берлин. И скоро к нему на подмогу прибегут бешенные кельты де Лалли. Маркграф Бранденбург-Шведтский еще слишком далеко, а оставшихся в Берлине войск может не хватить, чтобы защитить столицу. Тем более, что Берлин лишен линий обороны, хотя, ему не помешала бы такая, как в этом проклятом Дрездене, из которого Ласси с Салтыковым носа не кажут и все равно остаются в выигрыше.

— Сворачиваемся, — коротко приказал Фридрих. — В Саксонию я еще вернусь, помяни мое слово. А сейчас нам необходимо спасти Берлин.

— Если уже не слишком поздно, — процедил Фон Винтерфельдт.

— Если город уже захвачен, то нам предстоит его отбить, — прервал его Фридрих. — Где мой конь, черт вас всех раздери?

— Что они собираются делать, Петр Семенович? — Лопухин опустил подзорную трубу и вопросительно посмотрел на Салтыкова. — Судя по всему, Фридрих собирается драпать? Но почему?

— Нет, вряд ли он испугался, не из такого теста сделан Фридрих, чтобы пасовать перед каждой трудностью. — Покачал головой Салтыков, нахмурившись, разглядывая, как сворачивает лагерь прусская армия и готовится встать на марш. — Похоже, прусский король так спешно собирается, чтобы вернуться в Пруссию. А это может означать лишь одно, ему доложили о Берлине и о том, что его высочество приступил, или вот-вот приступит к штурму.

— Но, если Фридрих дойдет по Берлина, его высочество не сможет его удержать. Даже при наличие французской бригады графа де Лалли, — Лопухин пристально смотрел на Салтыкова. — Что мы можем сделать, Петр Семенович?

— А что мы можем сделать? — Салтыков раздраженно бросил трубу на стол. — Мы не можем уйти из Дрездена. Сюда вполне могут нагрянуть союзники Фридриха из Ганновера. А как защищают Дрезден местные, ты уже видел.

— А если не всем? — Лопухин продолжал смотреть на Салтыкова. — Здесь очень мощная линия обороны, и можно с довольно малыми силами сидеть в осаде столько, на сколько хватит запасов.

— Так, не дергай меня, — Салтыков поднял палец вверх. — Мне надо подумать. — Лопухин отступил, чтобы не мозолить генералу глаза и не мешать ему думать. Наконец, Салтыков отмер и перевел взгляд на Ивана. — Ну что же, раз ты предложил, то тебе и карты в руки. Бери три полка и двигайся за Фридрихом. Только фору ему дня в три-четыре дай, а за это время как следует приготовься. Твоя задача ударить по Фридриху с тыла. Как ты сумеешь с его высочеством связаться и о своем присутствии доложить, лично для меня остается загадкой, но уж постарайся. Путь неблизкий, как раз хватит времени, чтобы тактику обдумать. Да не забывай, полковник, что сейчас зима, а то мы все из-за отсутствия снега об этом начали забывать.

— Будет исполнено, господин генерал, — Лопухин поклонился и вышел, чтобы писаря найти и приказ как следует оформить. Салтыков же несколько минут смотре на закрывшуюся за Лопухиным дверь. Затем тряхнул головой и пробормотал.

— Нужно разработать систему приветствий и команд, общую для всех родов войск, а то не армия, а светский раут. Тфу, — и первый франт при дворе императрицы Елизаветы вытащил свою книгу, и принялся записывать в нее свои мысли насчет системы общения в полках. Лишь бы не думать о его высочестве, об успешно прорвавшемся Ласси, и готовящемся к походу Лопухине. — Эта чертова Священная Римская империя поглощает нас, пытаясь разделить на такую же тьму мелких отрядов, как сама разделена на всех эти герцогства, маркграфства и другие баронства. — Проговорил он в наступающую темноту, не спеша зажигать свечи. — Так, приступим, — и Салтыков окунул перо в чернильницу, приготовившись писать.

Бах! Зарево от взрыва и разгорающегося пожара озарило ночное небо. Одновременно с этим начали работать пушки, которые под покровом ночи подтащили гораздо ближе к воротам и теперь они вполне долетали до своей цели. С другой стороны города послышалась аналогичная стрельба артиллерии.

Пока шел обстрел, Чернышев не спешил выводить основные силы на штурм, давая пруссакам прочувствовать всю прелесть ночного пробуждения от таких весьма неприятных причин, как обстрел города.

За воротами слышалась суета. Кто-то бегал, кто-то беспрерывно орал, кто-то матерился. Но факт оставался фактом, они проср... пропустили десяток диверсантов, которые проникли в город с восточной стороны и пробрались к своей цели удачно прячась от патрулей, которые вовсе не стремились прочесывать самые злачные закоулки Берлина.

В общем, наши бравые молодцы достигли цели, успев даже пару раз схлестнуться с каким-то отребьем, выползшим из местного Двора Чудес, в свое законное время суток на улицы спящего города.

Остальное было делом техники. Из города наши диверсанты не ушли, а незаметно растворились в его улицах. Во всяком случае, так было задумано изначально.

Я снова стоял на том же самом пригорке, и наблюдал за происходящим. Подзорная труба мало чем могла мне сейчас помочь, и я вглядывался до кругов в глазах, пытаясь понять, что происходит. На восточной стороне пушки смолкли. Наверное, Наумов решил, что этого достаточно и повел людей на штурм. Здесь же Чернышев все еще медлил, продолжая стрелять из гаубиц, в том числе и Даниловских. Я в руководство боем не лез, справедливо рассудив, что спешка в этом деле не нужна.

Наконец, Захар отдал приказ и на поле перед основательно поврежденными воротами выехали эскадроны, которым предстояло штурмовать Берлин. Чернышев поднял руку, но так и застал на месте, потому что над воротами взмыл белый флаг, а спустя пару минут ворота приоткрылись, и оттуда выехали четверо всадников, отчетливо видимых на фоне все еще полыхающего пожара.

Берлину в этом плане повезло. Этот склад, который взорвали наши ребята, находился на значительном отдалении от остальных построек и огонь с него не мог перекинуться на соседние дома, иначе, город ждала бы незавидная участь.

Тем временем парламентеры приблизились, и я тронул поводья, спускаясь с холма, который выбрал в качестве своего наблюдательного пункта.

Когда я подъехал, переговоры уже начались.

— Позвольте представить вам, ваше высочество, генерал-губернатора Берлина, — Чернышев указал на подтянутого старика, в пышном парике. Я уже заметил, что люди, переступившие рубеж шести десятков, крайне трудно отказываются от этих громоздких сооружений, которые они с упорством, достойным лучшего применения, носят, практически не снимая.