Во время этой короткой речи рот алхина самопроизвольно открылся. Он понятия не имел, о каком суде болтает тюремщик, но история про вечную жизнь неожиданно напомнила ему одну легенду, которая могла бы объяснить, куда именно они попали. Это такие же сильфы, как мы — пастухи божественных коров Аши, ахнул Вепрь. Значит, разрушенный город царей на самом деле населяют люди. Алхин невольно вздохнул с облегчением. Вот только почему они используют шрифт сильфов?

— Так поможешь или к судье? — капризным голосом спросил детина, который своими грубыми пальцами еще глубже загонял напильник.

— Помогу, не суетись, — осмелел Вепрь, которому вот уж точно терять было нечего, а обрести предстояло очень даже многое.

Он осторожно подошел вплотную к странному тюремщику, уперся рукой в его щеку, а другой ухватился за маленький кончик стержня, все еще торчащий из шеи, и потянул. Что-то вроде трухи посыпалось из ранки. Вот оно какое, бессмертие, невольно сморщился от брезгливости не страдавший до того тонкостью ощущений алхин. Проклятый напильник скользил в руке, но Вепрю удалось все-таки вытянуть его. Он был совершенно сухой,, и человек засунул его обратно в рукав. Детина радостно потер шею. Шрам от ранки быстро на глазах затягивался.

— Правильно, что до суда не довел, — доверительно сказал он Вепрю. — Все равно тебе не выиграть было, а у меня уже бессмертие есть. Вырвался, значит? Я же вроде специально засовом дверь подпер. Одно слово — смертный, вот и творишь боги знают какие глупости.

— Так скучно стало, — разведя руками, повинился алхин, страх которого перед монстром вроде бы прошел. — И поесть охота.

— Да, покормить-то я тебя и забыл! Вы же, смертные, должны свои силы поддерживать. Это нам, бессмертным, они навеки дадены.

Вепрь хотел было сказать, что лучше уж в качестве смертного заботиться о пище, чем превратиться в нежить на манер караульщика. Впрочем, превратиться — не совсем то слово. Жители города царей, насколько помнил алхин содержание легенды, были все-таки людьми, не созданными при помощи волшебства могущественными богами, как Младшие. Отличались же они от соплеменников Вепря большим самомнением и уверенностью в собственных силах, а главное — в том, что прекрасный мир создан не для богов, сильфов или Младших, а только для них. За столь крамольные мысли горожане были наказаны вечной жизнью. Умереть они не могли, но и жить в полном смысле слова — радоваться, плакать, рожать детей — тоже не могли. Правда, в легенде не говорилось, как именно протекает жизнь наказанных, но теперь Вепрь мог получить об этом представление из личного опыта. Между тем стражник поднялся с пола, почесывая шею.

— Пошли, выберешь сам, что тебе больше по вкусу, — детина сделал Вепрю знак следовать за ним.

Он и в самом деле был без оружия — зачем оно бессмертному? Что-то вроде кожаного фартука, каким прикрываются при работе кузнецы, было надето на голое тело тюремщика. Впрочем, ни холода, ни боли он не чувствовал, поэтому было вообще непонятно — зачем ему одежда, сварливо одернул сам себя Вепрь. И все же если бы вот лично алхину пришлось разделить проклятие города царей, то он бы не преминул одеться побогаче — сокровищницы же ломятся от награбленного добра! Так говорит легенда, правда, она может и врать.

— А что, правда, что мостовые в городе царей вымощены драгоценными камнями, а все жители едят только с золота, тогда как с серебра кушают рабы и домашние животные? — напрягая память, закинул удочку Вепрь, пытаясь выведать у детины о благополучии бессмертных.

— Да не, — махнул рукой горе-охранник, даже головы не повернув. — Пробовали с золота есть — моется плохо, ножом царапается, а выбросить жалко. Одно время с фарфора ели — видал когда-нибудь? — так побили весь. Те, кто нос задирает, приближенные правительницы, например, еще золото используют, но нормальные люди давно отошли от этого варварского обычая. Стеклом пользуемся. Его еще много осталось, а кончится — так купцы подвезут. Ты-то, кстати, что привез? Одежду или посуду? Я бы купил.

Вепрь, который получил явное подтверждение своей Версии, пришел в такой восторг, что не счел нужным отвечать на последний вопрос детины. Натура алхина, которую не могли сломить ни плен, ни гибель товарищей торжествовала — в воздухе пахло добычей. Он бойко зашагал следом за своим проводником, они шли довольно долго в кромешной тьме, причем детине явно не требовался солнечный свет, а Вепрь ориентировался на звук тяжелых шагов тюремщика. Наконец бессмертный остановился, крякнул от напряжения, и огромная каменная плита скрипнула, подалась в сторону. Яркий солнечный свет ослепил человека на пару минут. Детине же было все равно. Не моргая, он поднялся из подземелья по лесенке в развалины какого-то дома. Прикрывая рукой глаза, алхин последовал за ним.

— Не ремонтируют темницу, — с обидой пожаловался ему бессмертный, — сколько раз уж говорил — рухнет подземелье, куда пленных да купцов сажать будете? Во дворец, что ли? А нанять никого невозможно — один наемный работник в день стоит не менее ста мешков золотого песка. И поди еще поищи такого добровольца! Раньше сам кладку менял, а теперь надоело все. Не нужно им —и нечего потеть!

— Ага, — неопределенно ответил Вепрь, прикидывая, как же часто нужно тюремщику таскать камни, все-таки жизнь у него — целая вечность.

Да и зачем купцов сажать в подземелье, чесался у него язык, но спрашивать алхин не стал — еще напомнит детине, что он все-таки пленник и должен сидеть внизу. Как же свет проникал в мою камеру на такой глубине, изумился Вепрь, поглядывая вниз на крутой провал, из которого они только что поднялись наверх. Между тем детина, который оказался не наемным охранником, а полноправным хозяином подземелья и потомственным тюремщиком, со вздохом копался в шкафах, набитых, с точки зрения Вепря, давно протухшим мусором.

— Не бойсь, — поймал бессмертный взгляд человека. — Все свежее, ничего не портится. Мы мало едим — больше для этикета да по привычке. Так что накормлю хорошо вот только найду, куда сложил, — не так часто в последнее время гости у нас, сам понимаешь.

— И на том спасибо, — ответил человек, присаживаясь на каменный табурет. — Сколько же вы тут времени сидите? А захоронение, через которое мы сюда попали, тоже ваше? Там еще знаки сильфские стоят, две рыбы в синем кругу. Ничего не знаешь?

— Про сильфов ничего не скажу — странные они малость, будто сдвинутые. — Детина медленно постучал пальцем по своему широкому, как у быка, лбу. — Чего, где, зачем писали — это ты у них сам спроси. А захоронение и вправду ихнее, наверное. Помню, появляются тут недавно двое посланцев ихних, все в белом, светятся, ровно факелы. Мол, уходим искать счастья по белу свету, может, богов ушедших догоним, дозвольте, говорят, косточки под вашими стенами закопать. Когда вернемся — не знаем, а память наша чтоб навеки сохранилась. Я тогда, помню, в первый раз кладку менял — старая-то истерлась совсем, не держится камень вечность. Одна морока с этими стенами!

— Брось про стены-то, хороший мой, — перебил детину Вепрь, заинтересованный рассказом. — Чем с посланниками-то закончилось?

— Как — чем? Выгнали, конечно. Нам свои стены чинить некому, так еще за чужими могилами следить — дураков нет!

— Как, сильфов выгнали? — растерялся алхин, который не без основания полагал сильфов самым могущественным магическим племенем.

— Конечно, — сплюнул в давно не метенный пол де-гина. — Что нам сильфы. Мы и богам на двери указали. Думаешь, чего они ушли-то?

Вепрь, который знал только официальную версию легенды, которая гласила, что боги ушли из-за того, что им наскучили переполненные Младшими и людьми родные леса и поля, только охнул. Может, на дверь-то вы им и указали, только вот проклятие они на вас наложили, а не наоборот, злорадно подумал он. Между тем детина накрыл стол — вся мебель, кстати, в развалинах верхнего этажа темницы была сделана из камня, видно, дерево тут приходило в негодность слишком быстро. Выбор и впрямь был неплох — головка сыра, несколько белых сухарей перья зеленого лука, немного соли в серебряной солонке и кувшин родниковой воды. Все было свежим, хотя слой пыли на сыре выдавал настоящий возраст продуктов. Но алхин не привередничал — желудок сводило от голода, и он жадно набросился на еду.