На лице вождя было отчаяние. Испуганные его криком, поднялись на меховых постелях жены. Заплакал ребенок. Тогда закричал что-то дикое, яростное Громовая Стрела, спрыгнул с нар и так взмахнул томагавком, что свистнул воздух. В костре взметнулось пламя, осветив его искажённое ненавистью лицо. Андрей нащупал локтем лежавший в куртке револьвер.

Потом все надолго стихло. Красное Облако был снова спокоен, лицо его опять стало «немым», но в широко раскрытых гордых глазах вождя был унизительный для индейца страх. Он видел, как женщины его народа, задыхаясь от слез, катаются по земле и цепляются за нее, родную, ласковую землю, избитыми, растоптанными, окровавленными пальцами. Напрасно! Их выгонят прикладами и плетьми. Вспыхнут родные стойбища, где у входов в бараборы лежат убитые мужчины, и, опьянев от жгучей тоски и ненависти, они побредут неведомо куда, выброшенные, избитые, ограбленные и обездоленные.

— А когда нувуки узнают, что в нашей земле много золота, они бросятся сюда, как мыши в год «мышиной напасти», — услышал Андрей тихий голос Красного Облака. — Они покроют всю нашу землю!

— У вас много золота? — удивленно посмотрел на вождя Андрей. — Значит, вы очень богаты!

— Богатство лисы — ее шкурка. За шкурку она погибает, — горько ответил вождь — Богатство и несчастье ттынехов — их золото. Смотри, Добрая Гагара!

Из-за отворота своей кожаной рубахи он вытащил замшевый мешочек, развязал его, и на нары тяжело хлынул золотой песок и маленькие, с пшеничное зерно, самородочки.

— Вот шкурка ттынехов, — сказал Красное Облако. — Эта шкурка дороже черно-бурой лисы. Так говорят. Это правда, Добрая Гагара?

— Дороже двадцати черно-бурых лисиц!

— И дороже мешка соли? Что может быть дороже мешка соли?

— Дороже ста мешков самой лучшей сибирской соли!

— Тогда гибель ттынехов близка. Я вижу ее. Она У порога наших барабор! — заговорил глухо вождь, глядя широко раскрытыми глазами в темноту, залегшую в углах жилья. — Она пришла по реке Атна, наша гибель. Их было двое. Мы думали, это касяки, теперь знаем, это были нувуки. Они несли нам гибель. Что другое могут принести нувуки людям красной кожи? С Атны они перешли на Каменистую реку и попали в земли ттынехов. По Каменистой нельзя плыть: много больших камней. Нувуки привязали себя к бревнам. Так плыли. Их било о камни. Мы подобрали их чуть живыми. Их ружья утонули. Все утонуло. Остались только ножи. У одного нож был этот, с золотым орлом, — дотронулся Красное Облако до рукоятки ножа, лежавшего около Андрея. — С тех пор мы зовем Каменистую рекой Дураков.

— Когда это было, анкау?

— Юна три раза сбрасывала лед в море… Они жили у нас лето и осень Они ходили по ручьям и мыли песок. В ручьях песок чистый, зачем его мыть? Мы поняли: белые люди потеряли разум от страха, когда их било о камни реки Дураков. Потом наши юноши выследили: они доставали из ручьев золото. Наше золото! Они были воры, а ворам мы жжем на ладони бересту и отрубаем два пальца. Ты знаешь, какие. Так мы сделали. Когда руки их зажили, мы дали им немного еды и сказали: «Уходите!» Мы вернули им ножи, пусть перережут себе горло, когда не будет сил жить.

— И они ушли?

— Один, кости которого ты нашел, не хотел уходить и плакал, как женщина. Второй, ростом с мальчика, но с черной бородой до пояса, сказал нам тихим голосом, в котором слышалось шипение рыси: «Я вернусь сюда, выпущу вам кишки и удавлю вас этими кишками!» Потом он начал кричать на второго, бить его ногами. И они ушли.

— Они, конечно, погибли, — вздохнул русский.

— Один погиб, ты видел его кости.

— Он убит своим же ножом. Вот этим, — поднял нож Андрей.

— Его убил маленький с черной бородой до пояса. Атна-ттынехи видели его два лета подряд на Медной и ее ручьях. С ним было еще пять белых. Они опять мыли речной песок. Искали наше золото, но не нашли. И не найдут! Кто скажет им, где золото ттынехов? Скалы, реки, ручьи — немые. Говорить может эта тряпка. Она без языка, но она говорит.

Снова из-за ворота ровдужьей рубахи Красное Облако вытащил скатанный в трубку небольшой, с носовой платок, кусок материи и протянул его Андрею. Это был лоскут ровендука — толстой парусины для больших морских парусов. На парусине были нанесены красной татуировальной краской индейцев кроки какой-то местности. В правом нижнем углу была изображена большая гора с белой конусообразной вершиной, каких много встречается в хребтах Аляски. По диагонали от нее — вторая гора с дымящейся вершиной — вулкан. Но и вулканы не редкость на Аляске. Между двумя горами прихотливо извивались реки, ручьи, поднимались невысокие горные хребты и залегали долины с причудливыми изгибами. В конце одной из долин с протекавшим по ней ручьем был нарисован доллар с одноглавым орлом. Рисовал план, видимо, моряк, так как страны света обозначались компасной картушкой, со всеми тридцатью двумя румбами. Карга была немая, без названий местных предметов.

— Ты отобрал эту карту у нувуков, Красное Облако?

— У нувука с длинной черной бородой. Он смеялся, когда мы взяли у него этот мешочек с золотом, но за эту тряпку он дрался руками, ногами, даже грыз нас зубами. Громовая Стрела совсем тихо стукнул его по голове обухом томагавка.

Вождь склонился над картой, разглядывая ее.

— Велика мудрость белого человека! Словно на крыльях поднялся он к облакам и оттуда нарисовал землю ттынехов.

Красное Облако скатал парусину, сунул за пазуху и долго молчал, закрыв глаза. Андрей знал, что так индеец думает о важном и трудном. Но вот веки его приподнялись, и взгляд, острый, как осока, остановился на русском.

— Ты хочешь видеть, где растет золото ттынехов?

— Не хочу, — просто ответил Андрей. — Белый человек жаден до золота. Я боюсь его соблазнов,

— Хорошо сказал, — довольно кивнул головой Красное Облако. Губы его дрогнули было в улыбке, но он не выпустил улыбку наружу и, поднимаясь с нар, сказал:

— И большой тропе, и большому разговору бывает конец. И ночь кончилась.

Он первый пошел к выходу. Андрей вышел за ним.

Небо посветлело, но солнце еще не взошло. Горы стояли в нежно-голубых тенях. В лесу проснулся и застучал дятел. По стойбищу раздавались женские злые крики и глухие удары. Женщины запрягали собак ехать в лес за хворостом для костров. «В лес по дрова, совсем как в наших деревнях, — подумал Андрей. — Боже, как похожи все люди друг на друга!»

— Я сказал: ты олень, отбившийся от своего стада, — легко прикоснулся Красное Облако к плечу русского длинными изящными пальцами — И ты не скоро прибьешься к своему стаду. Ты пойдешь со мной на реку Дураков. Я покажу тебе золото ттынехов.

Андрей быстро и удивленно обернулся к вождю. Но тот смотрел на небо, горы, лес, спрашивал их, каким будет наступающий день? Не помешают ли охоте буран, снегопад или предвесенняя оттепель?

ОГНЕННОЕ ПОГРЕБЕНИЕ

Племя снова кочевало Одной тропой шли два рода — вороньих и волчьих людей. Путь кочевки обычно определяли гаданием по брошенной оленьей лопатке. Куда ляжет лопатка острым концом, в ту сторону и тянуть кочевую тропу. А на этот раз тропу указал умерший. Старший брат Красного Облака, Хромой Медведь, перед смертью назвал место своего погребения. Туда и шло сейчас племя.

Хромой Медведь на охоте провалился в полынью и, обледенев, долго не мог развести костер. На другой день он лежал в бреду и никого не узнавал. Лечивший его тунгак сказал, что спасти больного может только соединившаяся с ним в браке молодая, здоровая девушка. Ее молодость и здоровье отгонят смерть По сговору между Красным Облаком и Громовой Стрелой было решено в жены умирающему Хромому Медведю отдать шестнадцатилетнюю Айвику, Летящую Зорянку, сестру Громовой Стрелы.

Но с браком опоздали. Айвика послала соседям ветви ивы, приглашение на веселое свадебное обжорство, но когда гости собрались, жених лежал уже головой к стене бараборы. Так лежат мертвые

Хромой Медведь умер месяц назад, но прежде всего охота, пища и теплые меха для людей. Труп, зашитый в кожух, ттынехи таскали с собой. Днем около покойника ставили мальчишек отгонять голодных собак, а ночью его клали под голову И безопасно для покойника, и живым спать удобнее. А сейчас апрель, месяц Линьки, и охоты нет. Теперь можно заняться похоронами Хромого Медведя.