— Он говорит, и ты его понимаешь, мой конунг? — прошептал Сигурд, присаживаясь рядом на корточки. Обычно невозмутимое лицо северянина светилось восторгом.
— Я понимаю не речь, а мысли, — произнес Иеро. — Это один из их вождей, и он считает нас соратниками, что бились с врагом его племени. Он благодарен нам.
— Если так… — Сигурд помедлил. — Клянусь Тором, я не жаден и не ищу богатства, но вдруг он захочет нас наградить? И принесет из моря сундук с сокровищами?
— Самое ценное сокровище ты уже достал, — священник коснулся кармашка на перевязи. — И Аббатства наградят тебя, как ты захочешь: звонкой монетой, участком земли, кораблем или дорогими шкурками. Ты уже богатый человек, брат мой Сигурд! А так как ты еще и храбрец, то сможешь выбрать жен в лучших семействах Канды!
С этими словами он повернулся к дельфу и спросил, стараясь мыслить четко и ясно:
«Ты знаешь, что такое Смерть?»
«Горячая Вода», — пришел ответный импульс, сопровождаемый зрительной картиной: кипящее море и огненный гриб, поднявшийся к небесам.
«До Горячей Воды здесь была суша и стоял город. Где он теперь?»
«Город?» — Недоумение; разумеется, дельф ничего не знал о городах.
«На дне — камни, — пояснил Иеро. — Обычные камни или такие, которые сделал человек? С ровной поверхностью, круглые, правильной формы? — Он передал стилизованные изображения прямоугольной плиты и колонны. — Может быть, есть странные камни? Такие, каких нет в других местах?»
Он ощутил теплое чувство дружелюбия и готовности помочь, пришедшее от дельфа. Морское Племя явно не относилось к лемутам, а также не походило на Народ Плотины, который не стремился контактировать с людьми. Интуиция подсказывала Иеро, что дельфы помнят о человеке, и что эта память для них драгоценна; видимо, они не знали, кто вскипятил воду в океанах и морях.
«Камни, — повторило глядевшее на него создание, — камни здесь, на дне, ближе к берегу, дальше от берега. Много странных камней! Есть гладкие камни, есть такие, которые блестят, есть пещеры с отверстиями в стенах, есть камни-люди. Мы приходим и смотрим на них, чтобы не забыть, как выглядит человек».
«Камни-люди?» — Иеро недоуменно нахмурился.
«Статуи, мой мальчик, статуи, — пояснил брат Альдо, третий участник их безмолвной беседы. — Разве ты никогда не видел каменных изваяний?»
«Я покажу», — отозвался дельф, и перед мысленным взором Иеро пронеслись вереницей древние боги, римские императоры, нагие нимфы и дриады, воины в шлемах и доспехах, святые с посохом или крестом — разбитые или уцелевшие, заваленные камнями, поросшие водорослями или каким-то чудом сохранившие прежнее место на крыше здания либо под его полуразрушенными сводами. Он вздохнул, перекрестился и вознес хвалу Господу; кажется, память о Вечном городе хранилась не только в людских сердцах и душах.
Затем он махнул рукой мастеру Гимпу, и дирижабль начал медленно опускаться над плотиком.
В этой бухте на западном побережье Итали они задержались на несколько дней. Суша оказалась тут не столь бесплодной, как в областях, лежащих к северу; среди скал пробивались трава и бамбуковые стебли, а кое-где зеленели рощицы пальм, давно одичавших олив, лавровых и фруктовых деревьев. В этих оазисах водились большие нелетающие птицы, весившие под сотню фунтов, в которых брат Альдо опознал далеких потомков фазанов. Оперение у них было ярким, хвосты — пышными, а мясо — нежным, и мастер Гимп, прихватив свой арбалет, проводил изрядное время в лесных зарослях и никогда не возвращался без добычи. Сигурд и Горм обычно сопровождали его; медведь, стосковавшись по твердой земле, с радостью взял на себя роль следопыта, предоставив двуногим спутникам метать стрелы и орудовать ножами. В рощах был настоящий птичий рай, и в нем, кроме огромных фазанов, водились голуби, скворцы и дрозды величиной с прежнюю курицу, аисты и журавли, совы и коршуны, а также вездесущие воробьи, тоже подросшие до приличных размеров. Но мясо их было невкусным и жилистым.
Брат Альдо проводил большую часть дня на берегу, у скалы, к которой был привязан дирижабль, беседуя со старейшинами Морского Племени и делая заметки на плотных листах бумаги. Казалось, он очарован этим народом и двинется с места не раньше, чем опишет его историю во всех подробностях, начиная со времен до Смерти и кончая мифологией и брачными обычаями. Кстати, то и другое отличалось у дельфов большой сложностью; хотя они не имели рук, не знали огня и орудий, но вовсе не были примитивным племенем. Их культура включала богатую устную традицию, разнообразные обряды и виды искусства — танцы, игры и целые спектакли, а также что-то подобное обучению молодняка, законы, правила и настоящий боевой кодекс, ибо все они, кроме беременных самок, считались воинами. Здесь, в просторной бухте, обитал один из сотен кланов Морского Племени, но их владением и охотничьим угодьем было все обширное Море Среди Земель, простиравшееся далеко на восток, до Кавказского хребта и бескрайней среднеазиатской степи. В эту эпоху потепления и сильного подъема мировых вод Черное море слилось с Каспийским, затопив долины Кубани и Терека, дельты Дона и Волги, а Каспий продвинулся к востоку, добрался до Арала и залил Туранскую низменность до самых Памирских гор. Как утверждали дельфы, это огромное водное пространство тянулось между тридцатой и сорок пятой параллелями на пять с половиной тысяч миль. Им можно было верить; тяга к странствиям являлась характерной чертой Морского Племени, и каждый из них в зрелые горы свершал не одно путешествие с запада на восток и с востока на запад.
Что касается Иеро, то он исследовал залив в сопровождении дельфа, приплывшего к нему после битвы с ракшами. Имя этого морского обитателя было длинным, состоящим из множества скрипящих и чирикающих звуков и совершенно непроизносимым, но он с охотой отзывался на кличку Вождь. От легкомысленных собратьев его отличали более серьезный нрав и склонность повелевать. Возможно, причиной тому являлся его возраст или занимаемый им пост — в представлении Иеро он был кем-то вроде военного предводителя — но Вождь никогда не играл и не участвовал в танцах, затеваемых молодыми дельфами сорок раз за всякий день. Дюжина крупных самцов, сопровождавших их с Иеро и тащивших плотик, слушались Вождя беспрекословно, напоминая отряд гвардейцев при королевской персоне. Но даже им старый дельф не доверял своего гостя: когда они ныряли в воду, Иеро держался только за плавник Вождя.
Печальные и чудные картины открывались перед ним. Он видел руины гигантского овального цирка, остатки скамей, колонн и арок, утопленных в песок и ил; видел обелиски и изваяния, чьи лица сгладило время, а постаменты облепили раковины; видел развалины фонтанов и дворцов, ущелья улиц и поляны площадей, затянутые бурыми водорослями; видел покосившиеся, треснувшие ступени мраморных лестниц с резными перилами и рухнувшие галереи с чугунной вязью решеток; видел Господни церкви и храмы, базилики и часовни — совсем крохотные и такие, что в одном притворе поместился бы главный собор Саска. Немногое осталось от них — камни, фрагменты мозаики, тусклые разбитые витражи, детали из меди и бронзы, покрытые тысячелетним слоем донных отложений. Все остальное — картины и книги, ткани и фрески, мебель и священные покровы, статуи из дерева и кафедры проповедников — все это сгорело, развеялось прахом, а что не развеялось и не сгорело, сгнило давным давно в морской пучине. Теперь лишь камень, стекло и медь хранили воспоминания о древнем Риме, что наполняло душу Иеро тоскливым сожалением. В такие минуты он думал, что унесет с собой серебряный крестик, частицу Вечного города, и утешался тем, что дар этот послан ему не иначе, как Вседержителем.
Однажды, когда священник отдыхал на плотике, Вождь принес ему странную вещицу — тонкий стержень длиною в палец с заостренным кончиком, сделанный из прочной черной пласмассы. Стержень явно предназначался для письма, его конец оставлял на ладони заметный темный след, хотя ничего похожего на перо и чернила в нем не нашлось. Однако гораздо удивительней казался другой факт: этот пишущий стержень выглядел новым, будто его изготовили с месяц назад. Вождь объяснил, что «тонкий черный камень» уронили или выбросили с корабля, и что такие корабли временами плавают в море, хотя и нечасто. Экипаж на них был странный — дельф назвал таинственных мореходов «ненастоящими людьми».
