Его голос загрохотал гневно, он вцепился в Нову и грубо, рывком, стащил ее с тумбы.

— Пойдешь служить Пустотнику! — рявкнул он, терзая ее, тряся, как тряпичную куклу.

— О, Ваше Величество! — прорыдала перепуганная Нова. — Пощадите! Я не хотела оскорбить Вас! Ради святых Духов — не надо! Я боюсь его!

— Ты еще капризничать вздумала? — с хохотом выкрикнул Корональ, за руку вытаскивая ее из тайного убежища и едва ли не швыряя к выходу. — Избалованная глупая стерва… ты все еще думаешь, что твое желание что-то значит и может что-то изменить?

Корональ ворвался к Пустотнику, словно буря, таща вслед за собой упирающуюся и подвывающую от страха Нову.

— Вот тебе, — зло пропыхтел он, швырнув девушку вперед. Он рассчитывал, что та, пробежав по инерции еще несколько шагов, упадет прям на грудь Пустотнику, прямо в его жадные руки, но Нова сумела остановиться в шаге от жуткого мага. — Ты же хотел женщин? Вот, будет тебе прислуживать!

Но Пустотник, кажется, остался не в восторге от подарка Короналя. На тот момент он любовался собой в зеркало — расчёсывал золотые локоны, промокал виски салфеткой, смоченной розовой водой, подкрашивал губы нежно-розовой помадой, и, кажется, прикладывался к какой-то небольшой бутылочке, выточенной из цельного куска горного хрусталя. Если б Корональ не был так разъярен, он бы непременно обратил внимание на странную жидкость, плещущуюся и переливающуюся в этом красивом сосуде. Но на счастье Пустотника, Корональ был так взбешен, что если б тот сейчас стоял на потолке, Корональ и не заметил бы.

Девушка, скорчившаяся от страха, рыдающая, прикрывающаяся руками, одетая в убогое платье служанки, Пустотника не впечатлила. Он, неприязненно морщась, все ж подошел, откинул золотые волосы, чтоб рассмотреть девушку, больно стиснул подбородок Новы, поднимая ее зареванное лицо к свету, и так же брезгливо встряхнул рукой, словно испачкался.

— Это, по-твоему, подарок? — неприязненно ответил Пустотник. — Это какая-то жалкая крыса. Странно, что ты, Корональ, не знаешь, как следует подносить подарки Пустотникам. Привел бы ее в порядок для начала, одел бы во что-то подобающее, а потом вел бы ко мне. Да и вообще, с чего ты решил, что мне вообще нужна какая-то девица? Я разве просил тебя об этом?

— Безмозглый склеротик, — выругался Корональ. — Ты ничего не помнишь?

Пустота странно влияла на своих слуг…

В Пустотники идут самые тщеславные маги. Они отрекаются от своей стихии ради призрачной надежды обрести власть — ведь Пустотники служат самому Понтифику. Но вот незадача — Пустота высасывает их досуха, оставляя голодую неутомимую жажду власти и зияющую дыру в воспоминаниях между прошлым и настоящим. Пустотники лишаются своей памяти; они хорошо помнят лишь слова Понтифика, его приказы, его слова, все, что связано с этим, но свои честолюбивые планы они забывали. Каждый день и час в их головах рождались хитроумные многоходовки и заговоры, Пустотники готовы были плести интриги, убивать и отнимать. Но вот незадача; проходила неделя, другая, третья — и от самой хитроумной интриги не оставалось и следа. Даже тени воспоминания.

Ничего.

Странная расплата за гордыню и тщеславие; но и в этом странном явлении Понтифик усматривал Равновесие. Растворялись в небытие все честолюбивые и гадкие мысли самых гордых тщеславных магов, ставших слугами пустоты, и в их разумах оставалась только страшная, гложущая жажда, пустота и вечное служение Понтифику.

Пустотники не вели дневников, не записывали своих планов, потому что существовал риск потерять записи или вовсе передать их в руки врагов. Пустотники не заводили дружбу и круг единомышленников, потому что могли забыть, кто союзник, а кто враг. И не влюблялись Пустотники по этой же самой причине. Они просто все забывали.

А чтобы помнить хоть что-то, чтобы уловить ускользающую мысль и жизнь, они и пили часть магии, той самой, что Корональ дарил ради поддержания Равновесия.

Ее было немного и хватало ровно настолько, чтобы воспоминания не затухали, дремали в разуме Пустотника. Одно слово, один намек — и Пустотник мог вспомнить почти забытое, лишь бы было кому напомнить. Но не было у Пустотника верных людей. Напомнить Пустотнику о чем угодно мог только Понтифик, и заставить запомнить мог тоже только он. Но…

Вот и Нову он забыл. Он знал, что приехал ради того, чтобы найти совершенно определенную девушку, и помнил предсказание Понтифика, но то, что это была дочь прежнего Короналя — он позабыл. И ее образ стерся из его памяти. Потому-то подарок Короналя Сайруса не впечатлил.

— Ты хотел женщину, — раздраженно прорычал Корональ, — которую можно было бы трогать. Я тебе ее привел. Ну?! Так ты возьмешь ее? Бери, пока я щедр.

Пустотник чуть кивнул, припоминая.

— Но, кажется, — протянул он, — я хотел другую, покрасивее. Если хочешь загладить свою вину, если хочешь, чтобы я забыл твою дерзость, приведи ее в надлежащий вид.

— Ты итак все забудешь, — огрызнулся Корональ. — Не много ли чести — угождать тебе?

— Не забуду, — парировал Пустотник, плотоядно усмехаясь. — Ты обещал нажаловаться Понтифику, когда я проявил интерес к твоей женщине. Я не забываю ничего, что связано с ним. Так что давай, потрудись, преврати эту замарашку в красавицу, чтобы я согласился хотя бы посмотреть на нее.

***

Нова рыдала, а Корональ рвал и метал. Ее слезы не трогали его, он просто кипел решимостью отдать ее Пустотнику.

Так же решительно он вытащил ее из комнаты Сайруса и потащил прочь, в отведенные слугам комнаты, там, где были купальни для рабынь.

Его появление спугнуло сразу нескольких девушек, которые занимались стиркой. Одна, кажется, мылась, но Короналю это было безразлично.

— А ну, сюда! — громко позвал он, снова швырнув Нову на середину комнаты, на всеобщее обозрение. — Эту девицу сию минуту надо привести в порядок! Живо, пока Пустотник не позабыл о своем желании позабавиться!

Испуганные криками правителя, служанки прикатили большую бадью, наскоро налили ее теплой водой. Корональ, рыча от злости, рванул платье на Нове, раздирая его в клочья, раздевая несчастную, и девушка заплакала, прикрывая руками от мужчины свою наготу.

— Не надо лживых слез, — зло зашипел Корональ на ухо девушке, обходя ее кругом и оглаживая ее тело по-хозяйски, шлепая по округлым ягодицам, как лошадь или породистую собаку по крепкой спине. — Мало что из твоих прелестей я не видел, так что прочь наигранную стыдливость. Я знаю даже как ты выглядишь там, между ног, так что нет смысла закрывать живот и спину! Сейчас мы сделаем из тебя прекрасную госпожу, такую, что и Пустотник соблазнится. Говорят, пустота учит их быть невероятно жестокими. Сердца их пусты, и чтобы наполнить их хоть какими-то чувствами, Пустотники мучают своих женщин… избивают их…

— Пощадите! — вся дрожа, стонала Нова.

— О какой пощаде ты говоришь? — зло шептал Корональ. — Ты же хотела, чтоб я держал свое слово? А моим первым словом, что я дал тебе, было обещание мучить тебя. Так что вини себя. Я предлагал тебе наслаждение; ты предпочла боль.

Девушку расторопные служанки усадили в горячую воду и принялись отмывать ее, поливать волосы ароматной водой. Корональ нервно расхаживал по комнате, отводя взгляд от девушки, рыдающей под руками служанок. Его трясло, ин сам не мог понять, что именно привело его в такое состояние, отказ Новы или мысль о том, что сейчас он своими руками готовит ее для Пустотника.

Губы Короналя все еще помнили поцелуи девушки, вкус ее тела, нежную податливую мягкость, такую сочную и соблазнительную, что хотелось выть от ее недоступности. Девчонке было хорошо с ним, совсем недавно. Она жалко стонала, сама разводя перед ним трясущиеся бедра, она почти кончила, но все равно оттолкнула его, не отдалась, прикрывшись добродетелью. Не отдалась; не пожелала. Подумала, что в ее жизни может быть что-то сильнее чувства Короналя, что-то важнее…

— Что ж, — зло и радостно бормотал Корональ, — Пустотник — это очень веская причина отказать Короналю! Может, ты его полюбишь, если он будет колотить тебя не так уж сильно? Но вот незадача, он-то любить тебя не сможет, даже если вдруг сподобиться стать к тебе добрым! Узнаешь, что такое — желать бездушную, неживую, холодную тварь, которая вытирает ноги о твои чувства!