Он поклонился и сказал:

«О, милая девица!» –

взревели мужчины на крайней лавке, подхватывая задорную песенку о Джеке, который, будучи во хмелю, принимал многострадальный столб то за девицу, то за «шельмеца‑соседа», а то и за самого дьявола.

При вопле «Стояла ночь, и столб стоял!» Эрсиль испуганно дернулась и начала искать взглядом тихого трезвого Къельта. Он протиснулся сквозь шумливую толпу, сгреб Эрсиль за локоть и потащил ее к узкому проему в дальнем конце зала.

– На нас двоих одна комната, свободных больше нет, – известил Къельт, поднимаясь по лестнице. – Завтра ярмарочный день, торговцы и ремесленники съехались со всех окрестных деревень.

– Но… – вспыхнула Эрсиль.

– Я назвал тебя своей женой, миссис Бжо́брас.

– Что?! – подавилась Эрсиль.

– Ваши приличия фальшивые, – скривился Къельт. – Тебе же это важно? Если так, побудешь женой, мне все равно. Я никогда не понимал, зачем вы, смертные, насочиняли бездну глупых правил поведения, а теперь соблюдаете их только внешне.

«Какие мы здесь умные!» – хотела уколоть Эрсиль, но прикусила язык. Она запретила себе злить Къельта, это повредило бы ее задумке. А еще Эрсиль мысленно согласилась с ним: всякого рода условности порядком затрудняли ей жизнь, приходилось частенько врать – о том же вдовстве в Заречье.

Поплутав по грязноватым коридорчикам второго этажа, Къельт обнаружил требуемую дверь – исцарапанную и перекошенную, зато на ней болталась железная табличка с полустертой закорючиной «12». Выделенная Къельту и Эрсиль каморка производила не самое хорошее впечатление: стылая, тесная, с расшатанными койками. Сев возле окна, Къельт одарил Эрсиль горбушкой хлеба и кожаной флягой с водицей из ручья. Надо ли пояснять, что Эрсиль, грезившая о сытном обильном ужине, восторга не ощутила? Она сбегала бы на кухню и взяла чего поосновательнее: куриных бедрышек, супчика с клецками, говяжьих котлеток, – но предпочла не толкаться среди подвыпивших людей.

Къельт быстро утолил голод, сковырнул сапоги и разлегся на постели – с оружием, в плаще, не иначе был совсем сухой. Этим похвастаться Эрсиль не могла. Покосившись на спутника, она задула свечу и полезла под одеяло. Из‑за чернильной темноты в клетушке Эрсиль ошиблась с расстоянием и стукнулась лбом о стену. Звук получился гулкий, Къельт фыркнул.

– Смейся‑смейся, – пробурчала Эрсиль и, откинувшись на спину, приступила к избавлению от мокрой юбки.

Подлая кровать скрипела так, будто Эрсиль на ней дикие танцы степняков растанцовывала. Къельт не вытерпел и расхохотался.

– Ты чем там занята? – просипел он. – Упражняешься на подушке, как сподручнее меня душить?

– Больно нужно! – почти искренне обиделась Эрсиль, развешивая одежду на ощупь. – Мне надоело тебя убивать.

Къельт прекратил забавляться.

– Правда? – глухо спросил он.

– Правда, – откликнулась Эрсиль, а про себя внесла маленькое дополнение: «На ближайшую неделю уж наверняка».

Спала Эрсиль богатырским сном, но очень надеялась, что без богатырского храпа. Ей не помешал даже гомон, долетавший снизу, – удорожцы и их гости бузили до утра.

Когда Эрсиль открыла глаза, Къельт уже ушел. Обмывшись над тазиком, что в паре с пузатым кувшином ютился на табурете, она скрутила волосы тугим узлом и поторопилась в обеденную.

Зря Эрсиль так старательно прятала лицо под капюшоном – в затененной, поблекшей трапезной никого, кроме Къельта и трактирщика, она не увидела. Эрсиль вежливо приветствовала своего врага и попыталась отдать ему деньги – часть оплаты за постой. Но Къельт был не в духе: он отодвинул монеты на угол стола и продолжил завтракать. Эрсиль расценила это как приглашение. Она плотно откушала, прикупила у лощеного корчмаря съестных припасов и выразила Къельту готовность направить стопы к каретной станции.

– Никаких экипажей, – выплюнул Къельт и, очутившись на улице, припустил во весь опор.

– Ну да, зачем тебе экипажи? Тебя самого впрягать заместо ломовой лошади… – проворчала Эрсиль и поспешила за Къельтом.

Небосклон пеленали сизые лохматые облака. Прыскал мелкий дождик. Раскисший Дунумский тракт замедлял и выматывал почище густолесья. Не подкрепляйся Эрсиль засахаренными орешками, то впала бы в отчаяние, а так – всего лишь приуныла.

Къельт чеканил шаг на изрядном отдалении от Эрсиль: якобы она не с ним, и вообще ее не существует. Эрсиль же гадала, что стряслось с Къельтом, и после некоторых колебаний обратилась напрямую:

– У нас какое‑то горе горькое? Клопы покусали? Пятку натер? Если легкое несварение желудка, у меня имеются семена подорожника, зверобоя, календула и несколько древесных угольков. Хочешь пожевать?

Строгий, недружелюбный взгляд красноречиво оповещал о том, что жевать угольки Къельт не хочет.

– Ты говорила ночью, – еще сильнее нахмурился он.

– Боже милостивый! Неужели обозвала тебя бараньей башкой? Прости, пожалуйста, со мною это бывает.

– Ненавижу, ненавижу, ненавижу. Убью, убью, подстерегу и убью. – Къельт с отвращением повторил «заклятие» Эрсиль и уточнил: – Это с тобой тоже бывает?

– Мне крыса мерещилась, а крыс я ненавижу, – наскоро придумала Эрсиль и совершенно поникла: вне всякого сомнения, Къельта она не обманула, а ее замечательная хитроумная мето́да приказала долго жить.

Таким разгневанным Эрсиль Къельта не помнила. До вечера они и словечком не перебросились. Остановились в деревеньке Вельти́кша. Пока ужинали, Эрсиль снова попробовала навести мосты, но побуждение это засохло на корню: Къельт замкнулся и беседы беседовать не желал.

За сутки ничего не изменилось: те же безотрадные холмы, пажити, чуть тронутые медью прозрачные рощицы и морось зыбкой кисеей. Иногда мимо Эрсиль промелькивали на резвых жеребцах посыльные в казенных синих плащах и несуразных ке́пи. Расплескивая грязь, проскрипел дилижанс с желтыми колесами и надписью: «Ро́дуок и сыновья. Ольта́т – Дунум». Къельт не соизволил им воспользоваться… Почтовая бричка, два пестрых фургончика разъезжих торговцев, печальный согбенный лудильщик2 – никто и ничто не интересовало Эрсиль. И на повозки, и на разношерстный кочевой люд она насмотрелась давным‑давно.

Къельт то и дело убегал вперед, а Эрсиль брела за ним, все равно что прикованная. Не единожды он вовсе исчезал, но Эрсиль чувствовала его – чувствовала его с тех самых пор, как достигла девятнадцатилетия.

В старинный город Ва́рди‑тэл, славившийся некогда своими резчиками по камню, Эрсиль и Къельт вошли окутанные мраком. К тому времени Эрсиль преследовало тревожное ощущение, что ноги она стоптала до ушей.

Высокие трех‑ и четырехэтажные здания нависали над узкими дорожками, мощенными булыжником. На консолях раскачивались фонари, на фигурных гребнях крыш стрекотали флюгера. Эрсиль озабоченно крутила головой: Къельт снова куда‑то запропастился. Вот только что подле нее был, а теперь как в воду канул!

Эрсиль подождала у ворот зубчатой стены, отсекавшей Варди‑тэл от внешнего мира, и похромала к черной громадине ратуши. Туда Эрсиль влекло нечто сложнообъяснимое – некая струна или тугая прочная нить. Враг в той стороне – тянула она.

Варди‑тэл будто вымер: ни лаючей подзаборной собачонки, ни запоздавшего прохожего. Утомившая дробь капель о гранит и… Миновав очередную темную подворотню, Эрсиль вдруг отчетливо услышала знакомое перестукивание, обернулась и кинулась наутек – позади маячила зловещая рогатая тень.

На базарную площадь Эрсиль выскочила, шумно отдуваясь. Ее мгновенно схватил Къельт и затолкал в ближайший дом, оказавшийся закрытой на ремонт гостиницей.

– Уэль здесь, на улице, – держась за правый бок, прохрипела Эрсиль.

– Да, – кивнул Къельт и оттащил ее от порога.