В результате, именно Колину пришлось тащить меня на корабль.

Он как–то договорился с дежурными, и проснулся я не в карцере, а в его каюте. Он тогда как раз потерял напарника, жил один, хотя обычно пилоты так и живут парами.

Дьюп говорит, что сам не помнит, почему оставил тогда меня. Он был несоизмеримо старше, его квалификация, как пилота, была гораздо выше моей, он имел право отказаться от моей скромной в плане навыков персоны. Но он почему–то не отказался. И я привязался к нему за те два года, что мы прослужили вместе.

Однако началась война. Друзья добились реабилитации Колина, и он улетел в южное крыло армады. На другую сторону галактики. Он не хотел брать меня с собой, справедливо предполагая, что я ещё не дорос до взрослой игры в смерть. Но я его не послушался и взлез во всё это сам.

Что–то из затеянного мной закончилось хорошо, что–то плохо.

Мы добились перемирия в южном секторе, но Влана, первая и единственная девушка, которую я любил по–настоящему, лежала сейчас в коме с обширным поражением мозга и спасти её наша, имперская медицина, скорее всего, не могла.

Так получилось, что как только я вышел из резиденции спецона, что на площади Первого Колониста, я сразу столкнулся глазами с рейд–лейтенантом Лекусом.

Было ещё туманно, хотя солнце давно подпрыгнуло, оттолкнувшись от горизонта. Офисные работники уже заняли свои места, а праздношатающихся на центральной столичной площади не наблюдалось по случаю обилия патрулей, и патрульные скучали.

Наши шлюпки со спецоновскими эмблемами, и их пропустили через кордон к самому зданию.

Я хотел поздороваться с Келли, (с ним я не виделся с начала боевых действий на Аннхелле), с Гарманом (на мальчишку столько всего свалилось), а сам уставился на рейд–лейтенанта, которого попросил тоже привезти сегодня ко мне.

С Лекусом хотел поговорить Дьюп, а с Келли и Гарманом — я. Но настроение он своей унылой рожей испортил мне.

Рейд–лейтенант был бледен до зелени. Наверное, Гарман брякнул ему что–нибудь, а может — подействовал сам факт будущего разговора?

Келли, видя, что я не очень–то весел, начал вспоминать какие–то корабельные байки, но я не воспринимал почти. Эмоциональное страдание рейд–лейтенанта висело в воздухе и раздражало меня. Я не знал, как мне на него реагировать. Ведь не мальчишка же он, вроде? Он же старше меня. Нет, вру, моложе. Вот только я не помнил — насколько? Смотрел же должностную недавно… Года на два?

На Экзотике молодых людей до 40 вообще называют «мальчик». И это не пренебрежительное, а вполне обыденное обращение.

Я себя, как «мальчика», давно уже не воспринимал, но ведь было на днях желание снять форму вместе с ответственностью за этих вот лекусов!

И «мальчик», наверно, тоже навоевался. То, что с орбиты — феерверк, на земле — копоть и горелое мясо.

— Ладно, ребята, — сказал я Келли и Гарману. — Основное — потом. Поищите пока в городе место, где можно напиться. Как только освобожусь… — Я выдержал многоточие, кивнул рейд–лейтенанту, предлагая ему идти следом, и пошёл обратно в здание.

Дьюп, наверное, уже ждёт. Он раньше не любил опаздывать.

В искусственном свете лицо Лекуса позеленело ещё больше. Как аристократия наша ухитряется не загорать в космосе? Колют что–то? Или переплатили генетикам? Хэд, и как же его зовут, лейтенанта этого? Надо бы его как–то успокоить.

Но имя Лекуса вылетело из моей головы напрочь.

Наконец, дошли до кабинета. Я открыл дверь и пропустил рейд–лейтенанта вперед.

Дьюп, как я и предполагал, уже ждал нас. Он сидел за столом, но ничего не читал. Видимо, вошёл только что.

Лекус застопорился, едва перешагнув порог, и я показал ему на стоящий посреди комнаты стул.

Кабинет без окон. Одинокий стул по центру… Всё это очень напоминало допрос, и я постарался говорить максимально спокойно, чтобы самому в этом спектакле не подыгрывать. Я даже не сел за стол, встал сбоку, рядом с рейд–лейтенантом.

— Садитесь сюда, Лекус. Ни кто вас не съест. Просто хотим прояснить кое–что.

Я посмотрел на Дьюпа, и он кивнул — говори сам.

— Скажите, рейд–лейтенант, почему фон Айвин обратился именно к вам?

Пока я выстраивал эту максимально обтекаемую фразу — я на Лекуса не смотрел. Повернулся только, когда договорил. И испугался: мало этой зелени, еще и на висках выступили капли пота, и глаза стали, как у человека с высокой температурой.

Оби его зовут, вспомнил я, наконец.

— Вы не больны, Оби? Вы можете не отвечать, если вам нехорошо.

Я коснулся его плеча и понял, что зря это сделал. Плечо до этого подрагивало совершенно незаметно, или я не различал. Сейчас до меня дошло, что рейд–лейтенанта практически трясёт.

И, тем не менее, Лекус сидел очень прямо — выправка у него была превосходная. Здесь ему не мешали ни отсутствие парадной формы, ни нервное напряжение.

— У меня всё в порядке, господин капитан, — сказал он. Начал высоковато, но постепенно голос выровнялся. — И мне хорошо понятно, что я из себя представляю, чтобы фон Айвин мог видеть во мне союзника. Мы… встречались несколько раз. Он шутил над теми вещами, над которыми не шутят. Говорил, что империя — раздувшийся от самомнения шарик, который вот–вот лопнет. А я — поддакивал. Мне льстило, что человек такого ранга говорит со мной, как с равным. Я сам себе противен, господин капитан. Мне и о вас рассказывали такое, что пересказывать я не буду.

— Вы считаете, что на Аннхелл вас отправили по просьбе фон Айвина? — неожиданно спросил Дьюп. И переключил нас обоих с процесса самокопания, на те факты, которыми мы располагали.

— Нет, мой лорд, — удивился Лекус. Он не знал, кто такой Дьюп, но предположил титул по одежде и манере держать себя. И попал, в общем–то. — Я полагаю, что капитану «Прыгающего» я просто надоел, и он решил хотя бы на время от меня избавиться.

— Раньше вы выполняли просьбы фон Айвина? — продолжал Колин.

Лекус задумался, покачал головой.

— По крайней мере, я ничего особенного не помню. Может быть — неосознанно. Он знакомил меня с разными людьми. Иногда что–то просил передать. Но… — лейтенант растерялся. — Так часто бывает между знакомыми. Меня и другие об этом просили.

— Хорошо, — сказал Дьюп. — У меня больше нет к вам вопросов. — Капитан, попросите, чтобы лейтенанта проводили пока в гостевую.

Я кивнул с облегчением, вывел Лекуса, попросив дежурного отвести куда надо. Вернулся.

Встретил тяжёлый взгляд Колина и чуть не осел на этот самый « пыточный» стул в центре.

— Бил? — спросил он.

— Хорошо, хоть не повесил, — выдохнул я.

И сразу понял, что сказал что–то не то.

Лекуса мне было жалко, хоть я и скрывал это от себя.

Нет, ну, а что можно было с ним сделать в той ситуации? Догадаться, что он разведёт бардак и заранее устроить ему разнос? Да, я предполагал, что он не воспримет моих приказов всерьёз. Я и проверку начал тогда с него именно поэтому. Чувствовал, как он себя поведёт.

Посмотрел исподлобья на Дьюпа. Забыл я уже его привычку подводить тебя к самым неприятным мыслям в воспитательных целях. Сроду он мне не выговаривал. Просто заставлял выговаривать самому себе. Раньше я мог долго молча с ним «спорить» и оправдываться про себя, он не заставлял оправдываться в слух. Но пока мои мысли не выезжали на понятные ему рельсы, он удерживал внутреннее напряжение между нами.

Да, Лекус мне не понравился с первого взгляда. Да, я предполагал, что воевать он не умеет, и бардак у него будет показательный. Именно поэтому я должен был отнестись именно к нему с пониманием? Чтобы не думать потом, что я просто раздражение на нём срываю? Ну, да. Да! Что мне теперь, утопиться пойти что ли?