Конечно, через 12 часов эрцог придёт в себя, но когда ещё он будет в состоянии воспринимать мир во всех его красках? Сколько продлится этот проклятый реабилитационный период? Сутки, двое? Или — все десять?

На миг, один–единственный маленький миг, Энрихе ощутил себя, повисшим над бездной.

Он судорожно вздохнул, выровнял дыхание… Он должен. Иного варианта попросту не существует. И не стоит дожидаться очередного шага регента и Пфайфера. Если они проспят Аннхелл — это полбеды, беда будет, если он, Энрихе, проспит Плайту.

Иннеркрайт связался с инженерным корпусом и запросил все необходимые расчеты по времени нагрева и степени флуктуации для установки «огненного шнура». Запрос ушел мгновенно — на «Леденящем» не экономили на дальней связи.

Список оборудования Энрихе легко составил сам: шесть генераторных силовых станций, буксиры, блоки контроля и корабль высокого класса навигации, чтобы координировать размещение станций на орбите Плайты.

Теоретически Энрихе вполне мог использовать «Коготь», но его мутило уже от одной мысли о нахождении в одном замкнутом пространстве с алайцами.

Он уже имел с ними дело, они его даже по–своему уважали за проявленную жесткость при спасении крейсера дальней разведки «Орион». А проявить жестокость пришлось. Экипаж «Ориона» был подготовлен психологами ко многим неожиданностям, но не к пыточным борделям Э–лая. И разведчикам ещё очень повезло, что вести переговоры поручили Энрихе. Он действовал максимально зло и быстро, и успел освободить экипаж до непосредственного контакта с перекупщиками живого товара.

Чтобы взбеситься, иннеркрайту вполне хватило тогда вожделения и животной похоти в узких глазах тех, кого прислали алайцы на переговоры с ним. Используя наработанные ментальные техники и силу личного отвращения, он раздавил как клопов всех троих «переговорщиков», и вынудил услышать себя высшее начальство, так называемых Клобуков смерти. Потом спустился на Э–лай, защитив тело от жесткого излучения только парадным мундиром, принятым в приграничье — черный френч, белые обшлага и золотая тесьма по вороту — продемонстрировав, что кроме брезгливости не испытывает к данному куску Галактики ничего.

И вытащил–таки экипаж и корабль. И то и другое в плачевном состоянии. И только после того, как объяснил, через сколько часов сектор будет оцеплен, с привлечением сил Империи (это было до войны), если общий язык так и не прорежется. Разведчиков (хоть их и не сильно трогали) психоцельсам пришлось приводить в чувство несколько месяцев. Только половину потом все равно списали. И это экипаж разведчика.

Энрихе ещё мог представить себе, что возьмёт с «Когтя» десяток–другой алайских боевиков на «Леденящий», но отправиться на «Хайор» самому?!

Выхода однако же не было. Правда, существовали медикаментозные средства, которые облегчили бы задачу. Хорошо, что Домато сейчас на корабле отца, он — прекрасный врач, но…

Иннеркрайт немного побаивался Домато и предпочёл бы проконсультироваться у другого медика, вот только понятия о субординации другого варианта не предполагали. Тем более, Домато уже помогал ему приготовить тело и психику к операции по спасению «Ориона». Встреча с главным врачом, правда, не была тогда настолько личной и прошла в рабочем порядке. Сейчас же — совсем другое дело. Энрихе теперь временный, но капитан «Леденящего», и должен спланировать всё сам.

Он немного робел, вспоминая стальные серые глаза доктора и голос, останавливающий сердце похлеще отцовского.

Главного врача иннеркрайт обнаружил в его же кабинете. «А где же ещё? Тоже мне, юный охотник на гакхов», — с изрядной долей самоиронии подумал Энрихе.

Белая стерильность кабинета ввела его в состояние странного провисания в пространстве:

— Адаэ, Домато, — сказал он в белую пустоту, и пустота поглотила звучание.

Это было приветствие младшего. Оно вырвалось само. Старшие говорили друг другу «абэтодасмэ» — пусть тебя берегут боги.

— Здравствуй, Энрихе, — белая тень Домато отделилась от сияющей белизны стен.

Приветствие было стандартным, тон — доброжелательным, но сердце Энрихе бешено заколотилось, а по спине побежал мороз. Все хитроумные фразы, которые он выстраивал в уме, шагая по коридору, рассыпались, словно карточный домик. Иннеркрайт снова стал маленьким мальчиком, которого поймали на большой лжи. Давно, лет в тринадцать, хотя, казалось, эта история навсегда затихла под грузом прошедших лет.

Энрихе судорожно сглотнул, усилием воли восстанавливая ритмы дыхания и сердца, собрался с духом и выпалил, опустив глаза:

— Мне понадобится помощь, Домато. Похоже, Плайту придется выжечь при помощи огненного шнура. Дело подсудное, но выхода у меня нет. Мне нужен корабль для этой миссии, а иммунитет к вирусу есть только у алайцев. «Хайор» подойдет. Но мне придётся достаточно долго сдерживать эту свору извращенцев. А, по окончании операции, весь экипаж нужно будет отправить к их чудным богам. Я бы хотел какое–нибудь средство от их запаха и вида… Не хочу отвлекаться на мелочи, — Энрихе почувствовал, что как–то доплыл до берега и поднял глаза.

— Понятно, — сказал Домато с такой интонацией, словно бы понял что–то совсем иное, чем услышал. — Попробуй поговорить с капитаном имперского «Каменного ворона». Я полагаю, что у него те же проблемы.

«Каменного ворона»? Это корабль, капитан которого захватил, было, отца…

«И всё время хамит…»

Скорее всего, отец имел в виду именно этого имперского капитана. Капитана Пайела. Судя по рапортам — прямого порождения стихийного бедствия и идиотских поступков.

Энрихе покачал головой.

— На «Плайте» психочума, да и тот, кто выживет, точно пойдёт под трибунал. Алайский корабль, мне кажется, подошёл бы больше…

— Алайцы всего лишь условно устойчивы к вирусу, а экипаж «Ворона» обладает иммунитетом к нему, и, как я склонен думать, довольно агрессивным иммунитетом. Если тебе позволит гордость, попроси чтобы привили и тебя. Это было бы полезно… — Домато замолчал и уставился в пространство. Причем непонятно было, что он считает более полезным для иннеркрайта — прививку для его тела или для его гордости.

— Так, значит, вакцина всё–таки существует? — не выдержал паузы Энрихе. — Но ведь это меняет дело!

— Нет, — сказал Домато. — Это всего лишь даёт нам отсрочку. Вирус очень быстро мутирует, мы прибрасывали диаграмму, взгляни, — Домато вывел график кривой мутабельности на экран. — Но и это ещё не всё. Я предполагаю, вирус способен поражать не только человеческий иммунитет, но и информационные устройства. Запомни: никаких съемок, никаких записей, никакого контакта, если вирус пойдёт с вами на контакт. Ты понял меня?

— Да, доктор.

— Свяжись с имперцами.

Энрихе кивнул и вылетел из кабинета Домато раньше, чем до конца осмыслил услышанное.

В коридоре он встряхнул головой и быстро зашагал к себе в каюту. Не доверять словам доктора смысла не имело, отец относился к нему скорее, как к старшему товарищу, чем как к врачу. Если Домато считает, что имперцы пойдут сейчас на переговоры, значит, у него есть для этого серьёзные основания. Да и разговаривать с имперцами в конце концов гораздо легче, чем с алайцами. Имперцы — такие же люди, как он, не без пурги в головах, но все–таки люди. Да и на «капитана Пайела» посмотреть стоило поближе, учитывая донесения разведки.

Значит, осталось сделать всего две вещи — переговорить с инженерами по поводу доставки оборудования и связаться с этим имперским «Вороном».

С инженерами иннеркрайт решил дела часов за шесть, правда, пришлось вылететь и посмотреть кое–что лично. Потом он запросил «Ворон» по официальному каналу, и к своему удивлению, увидел на экране не некого условного «капитана Пайела», а хорошо знакомого по голо и видео лендслера наземных войск южного сектора Колина Макловски, по какому–то случаю обросшего жуткой чёрной бородищей. Но Энрихе знал, что лендслер ведёт свой род от известной линии таянских лордов, а там бородища — дело не удивительное.