Так, например, прислонясь к стене, за стулом, который занял мистер Пиквик, стоял конторский мальчик лет четырнадцати, говоривший тенором, а рядом с ним – гражданский клерк, говоривший басом.

Вбежал клерк со связкой бумаг и осмотрелся вокруг.

– Снигль и Бдинк! – крикнул тенор.

– Поркин и Сноб! – зарычал бас.

– Стампи и Дикон! – провозгласил вновь прибывший.

Никто не ответил. Следующего вошедшего клерка окликнули все трое, а он в свою очередь назвал другую фирму; затем еще кто-то заревел очень громко, называя новую фирму, и так далее.

В это время человек в очках работал неустанно, приводя к присяге клерков; привод к присяге неизменно звучал без знаков препинания и обычно в таком виде:

– Возьмите книгу в правую руку это ваша фамилия и подпись вы клянетесь что содержание этого вашего показания истинно да поможет вам бог с вас шиллинг разменяйте нет сдачи...

– Ну, Сэм, – сказал мистер Пиквик, – надеюсь, habeas corpus для меня уже получен?

– Он-то получен, – отозвался Сэм, – но я хотел бы, чтобы они вынесли сюда этот корпус. Очень невежливо заставлять нас ждать. За это время я бы приготовил и упаковал полдюжины таких корпусов.

Каким громоздким и неудобным сооружением Сэм Уэллер представлял себе приказ habeas corpus, не выяснено, ибо в этот момент подошел Перкер и увел мистера Пиквика.

После обычных формальностей особа Сэмюела Пиквика была сдана под охрану представителя шерифа, для тоге чтобы тот доставил его начальнику Флитской тюрьмы, в которой мистеру Пиквику надлежало оставаться до тех пор, пока возмещение убытков и судебные издержки по делу Бардл против Пиквика не будут полностью оплачены.

– А это случится очень не скоро, – улыбаясь, сказал мистер Пиквик. – Сэм, наймите карету. Перкер, дорогой друг, прощайте.

– Я поеду с вами и позабочусь, чтобы все было в порядке, – сказал Перкер.

– Нет, – возразил мистер Пиквик, – я бы предпочел ехать только с Сэмом. Когда я там устроюсь, я сейчас же вам напишу и буду вас ждать. А пока до свиданья!

С этими словами мистер Пиквик в сопровождении представителя шерифа уселся в карету, которую уже подали. Сэм поместился на козлах, и карета укатила.

– Необыкновенный человек! – воскликнул Перкер, останавливаясь, чтобы надеть перчатки.

– Какой банкрот вышел бы из него! – заметил мистер Лаутен, стоявший поблизости. – Как бы он досадил уполномоченным! Он бы их в тупик поставил, если бы они заговорили об аресте, сэр.

Поверенному, по-видимому, не понравилось профессиональное мнение его клерка о характере мистера Пиквика, ибо он удалился, не удостоив его ответом.

Наемная карета тряслась по Флит-стрит, по примеру всех наемных карет. Лошади «шли лучше», по словам извозчика, когда что-нибудь двигалось впереди (должно быть, они развивали исключительную скорость, когда перед ними не было ничего), и на этом основании карета тащилась за фургоном: когда фургон останавливался, она тоже останавливалась; когда фургон трогался с места, она следовала его примеру. Мистер Пиквик сидел против представителя шерифа; полисмен, поместив шляпу меж колен, сидел, насвистывая какой-то мотив и глядя в окно кареты.

Время творит чудеса. С помощью этого всемогущего старого джентльмена даже наемная карета преодолевает расстояние в полмили. Наконец, они остановились, и мистер Пиквик вышел у ворот Флитской тюрьмы.

Представитель шерифа, оглянувшись через плечо, дабы убедиться, что арестованный следует за ним по пятам, ввел мистера Пиквика в тюрьму; повернув налево, они через открытую дверь прошли в караульню, откуда тяжелые ворота, находившиеся прямо против тех, через которые они прошли, и охраняемые дородным тюремщиком с ключом в руке, вели во внутреннее помещение тюрьмы.

Тут они замешкались, пока представитель шерифа сдавал свои бумаги, и мистер Пиквик узнал, что здесь он и останется, пройдя предварительно через процедуру, известную посвященным под названием «позировать для портрета».

– Позировать для портрета! – воскликнул мистер Пиквик.

– С вас снимут портрет, сэр, – отвечал дородный тюремщик. – Мы здесь мастера по портретам. Снимаем в один момент и всегда точно. Входите, сэр, и располагайтесь здесь, как дома.

Мистер Пиквик принял приглашение и сел, а мистер Уэллер, поместившись за спинкой кресла, шепнул, что позировать – значит подвергнуться осмотру различных тюремщиков, чтобы те могли отличать арестантов от посетителей.

– Все это прекрасно, Сэм, – сказал мистер Пиквик, – только бы поскорее явились эти художники. Здесь слишком людное место.

– Я думаю, они не замешкаются, – отвечал Сэм. – Взгляните, здесь голландские часы, сэр.

– Вижу, – отозвался мистер Пиквик,

– И клетка для птиц, сэр, – продолжал Сэм. – Колесо в колесе, тюрьма в тюрьме. Не правда ли, сэр?

Когда мистер Уэллер сделал это философское замечание, мистер Пиквик обнаружил, что сеанс начался. Дородный тюремщик, которого сменили, уселся и время от временя досматривал на него небрежно, а долговязый худой субъект, сменивший первого, заложил руки под фалды сюртука и, поместившись напротив, разглядывал его очень внимательно. Третий, – довольно угрюмый джентльмен, которого, по-видимому, оторвали от чаепития, ибо он доедал корку хлеба с маслом, когда вошел в комнату, – расположился рядом с мистером Пиквиком и, подбоченившись, пристально созерцал его. Еще двое присоединились к группе и с глубокомысленными физиономиями изучали черты его лица. Мистер Пиквик сильно морщился во время этой процедуры и, казалось, чувствовал себя неловко, но, пока она длилась, он не сделал ни одного замечания никому, даже Сэму, который облокотился на спинку кресла, размышляя отчасти о положении своего хозяина, а отчасти о том огромном удовольствии, с каким он набросился бы на всех тюремщиков, здесь собравшихся, если бы это было дозволено законом и порядками.

Наконец, «портрет» был закончен, и мистера Пиквика уведомили, что теперь он может отправиться в тюрьму.

– Где я буду спать эту ночь? – полюбопытствовал мистер Пиквик.

– Насчет этой ночи я ничего не могу сказать, – ответил дородный тюремщик. – Завтра вам найдут сожителей, и тогда вам будет уютно и удобно. Первая ночь обыкновенно бывает неважной, а завтра вы будете устроены как следует.

После переговоров выяснилось, что один из тюремщиков «сдает» кровать, которой мистер Пиквик может воспользоваться на эту ночь. Он охотно согласился «снять» ее.

– Пойдемте со мною, я вам сейчас же ее покажу, – сказал тюремщик. – Она невелика, но спится на ней необыкновенно хорошо. Сюда, сэр!

Они вошли во внутренние ворота и спустились по небольшой лестнице. Ключ повернулся за ними, и мистер Пиквик впервые в жизни очутился в стенах долговой тюрьмы.

Мистер Том Рокер, джентльмен, который ввел мистера Пиквика в тюрьму, спустившись по небольшой лестнице, круто повернул направо и, пройдя железные ворота, открытые настежь, поднялся по другой небольшой лестнице и вошел в длинную узкую галерею[131], грязную и низкую, с каменным полом и двумя окнами в противоположных концах, пропускавшими тусклый свет.

– Вот! – сказал джентльмен, засовывая руки в карманы и небрежно оглядываясь на мистера Пиквика, – Вот это лестница в подвал.

– О! – отозвался мистер Пиквик, посмотрев вниз на темную грязную лестницу, которая, казалось, вела в сырые и мрачные каменные склепы под землею. – А там, вероятно, находятся маленькие погреба, где заключенные хранят свой скудный запас угля? Неприятные закоулки, когда приходится туда спускаться, но, надо думать, очень удобные.

– Еще бы не удобные, – отвечал джентльмен, – когда видишь, сколько народу там живет, и довольно уютно. Это и есть Ярмарка.

– Мой друг, – спросил мистер Пиквик, – неужели вы хотите сказать, что в этих отвратительных подземельях живут люди?