– Я не совсем уверен, Сэмми, я не говорю, что окончательно убедился ну, как придется разочароваться? – но мне кажется, мой мальчик, мне кажется, что у пастыря печень не в порядке.
– Разве у него скверный вид? – полюбопытствовал Сэм.
– Он на редкость бледен, – отвечал отец, – вот только нос стал краснее. Аппетит у него неважный, а ром сосет здорово.
Казалось, воспоминание о роме вторглось в голову мистера Уэллера, когда он произнес эти слова, ибо он стал мрачен и задумчив, но очень быстро оправился, о чем свидетельствовала целая азбука подмигиваний, которыми он имел обыкновение услаждать себя, когда бывал особенно доволен.
– Ну, а теперь поговорим о моем деле, – начал Сэм. – Навострите уши и молчите до тех пор, пока я не кончу.
После такого краткого предисловия Сэм передал, по возможности сжато, последний знаменательный разговор с мистером Пиквиком.
– Остался там один, бедняга! – воскликнул старший мистер Уэллер. – И никто за него не заступится, Сэмивел! Этак не годится.
– Конечно, не годится, – согласился Сэм. – Я это знал раньше, чем пришел сюда.
– Да ведь они его живьем съедят, Сэмми! – возопил мистер Уэллер.
Сэм кивнул в знак того, что разделяет эту точку зрения.
– Он вошел туда совсем сырой, Сэмми, – сказал мистер Уэллер, выражаясь метафорически, – а там его так поджарят, что самые близкие друзья не узнают. Жареный голубь – ничто по сравнению с этим, Сэмми!
Сэм Уэллер еще раз кивнул.
– Этого не должно быть, Сэмивел, – торжественно сказал мистер Уэллер.
– Этого не будет, – сказал Сэм.
– Разумеется, – подтвердил мистер Уэллер.
– Ну, ладно! – сказал Сэм. – Напророчествовали вы очень хорошо, совсем как красноносый Никсон[139] в шестипенсовых книжках с его портретом.
– А кто он такой, Сэмми? – полюбопытствовал мистер Уэллер.
– Не все ли вам равно? – отрезал Сэм. – Хватит с вас того, что он не был кучером.
– Я знал одного конюха с такой фамилией, – задумчиво сказал мистер Уэллер.
– Не тот, – возразил Сэм. – Мой джентльмен был пророк.
– Какой пророк? – осведомился мистер Уэллер, строго взглянув на сына.
– Человек, который предсказывает, что случится, – объяснил Сэм.
– Хотел бы я познакомиться с ним, Сэмми, – сказал мистер Уэллер. – Может быть, он бросил бы луч света на ту самую болезнь, о которой мы только что говорили. Ну, что поделать, а если он умер и никому не передал своей лавочки, стало быть и толковать не о чем. Продолжай, Сэмми, – со вздохом добавил мистер Уэллер.
– Так вот, вы тут пророчествовали, что случится с хозяином, если он там останется, – продолжал Сэм. – Не придумаете ли вы какого-нибудь этакого-подходящего способа о нем позаботиться?
– Нет, не придумаю, Сэмми, – с глубокомысленным видом ответил мистер Уэллер.
– Так-таки ни единого способа? – осведомился Сэм.
– Ни единого, – отвечал мистер Уэллер, – вот разве... – И луч прозрения осветил его физиономию, когда он понизил голос до шепота и приложил губы к уху сына. – Вот разве вынести его в складной кровати потихоньку от тюремщиков, Сэмми, или нарядить старухой под зеленой вуалью.
Сэм Уэллер неожиданно принял с презрением оба предложения и повторил свой вопрос.
– Нет! – сказал старый джентльмен. – Если он не хочет, чтобы ты там остался, я никакого выхода не вижу. Нет проезда, Сэмми, нет проезда.
– Ну, так я вам скажу, как проехать, – объявил Сэм. – Я вас попрошу ссудить мне двадцать пять фунтов.
– А какой от этого будет прок? – полюбопытствовал мистер Уэллер.
– Что будет, то будет, – отозвался Сэм. – Может быть, вы их потребуете обратно через пять минут; может быть, я скажу, что не хочу отдавать, и выругаюсь. Не придет ли вам в голову арестовать родного сына из-за этих-вот денег и отправить его во Флит? Что скажете, бессердечный бродяга?
После ответа Сэма отец и сын обменялись полным телеграфическим кодом кивков и знаков, а затем старший мистер Уэллер сел на каменную ступеньку и принялся хохотать так, что побагровел.
– Что за старая образина! – воскликнул Сэм, возмущенный такой потерей времени. – Ну, ради чего вы сидите здесь и превращаете свою физиономию в дверной молоток, когда впереди столько дела? Где у вас деньги?
– Под козлами, Сэмми, под козлами, – отвечал мистер Уэллер, расправляя морщины. – Подержи мою шляпу, Сэмми.
Освободившись от этого бремени, мистер Уэллер резко вывернул туловище на одну сторону и, ловко изогнувшись, ухитрился запустить правую руку в чрезвычайно поместительный карман, откуда после долгих усилий и пыхтенья извлек бумажник in octavo[140], перетянутый широким ремешком. Из этого хранилища он вытащил пару ремешков для кнута, три-четыре пряжки, мешочек с образчиками овса и, наконец, небольшую пачку очень грязных банковых билетов, из которой отсчитал требуемую сумму и вручил ее Сэму.
– А теперь, Сэмми, – сказал старый джентльмен, когда ремешки, пряжки и образчики снова были спрятаны и бумажник опущен в недра того же кармана, – а теперь, Сэмми, я тут знаю одного джентльмена, который обделает для нас это дело в одну секунду, – блюститель закона, Сэмми, а мозги у него, как у лягушки, разбросаны по всему телу до самых кончиков пальцев; друг лорд-канцлера, Сэмивел, так что стоит ему только сказать, чего он хочет, и тот посадит тебя под замок на всю жизнь.
– Ну нет, этого ничего не нужно, – сказал Сэм.
– Чего не нужно? – осведомился мистер Уэллер.
– Ничего такого против конституции, – отрезал Сэм. – После перпетум мобиле – хабис корпус – самая расчудесная выдумка. Я частенько читал об этом в газетах.
– Да какое же она имеет отношение к делу? – спросил мистер Уэллер.
– А такое, – сказал Сэм, – что я буду стоять горой за это изобретение и соответственно поступать. Нечего там шептать лорд-канцлеру, мне это не нравится! А вдруг это повредит делу, когда нужно будет выйти из тюрьмы!
Уступив по этому пункту желаниям своего сына, мистер Уэллер тотчас же отыскал высокоученого Соломона Пелла и сообщил ему о своем намерении немедленно получить приказ о взыскании двадцати пяти фунтов и судебных издержек, с тем чтобы приказ был направлен против «личности» некоего Сэмюела Уэллера. Связанные с этим расходы выплачиваются Соломону Пеллу авансом.
Поверенный был в прекраснейшем расположении духа, ибо попавший в беду поставщик лошадей был освобожден от ответственности по приговору суда. Он весьма одобрил привязанность Сэма к своему хозяину, заявил, что она очень напоминает ему его собственное чувство преданности к его другу канцлеру, и немедленно повел старшего мистера Уэллера в Темпль скрепить присягой показание о долге, которое мальчик с помощью синего мешка написал тут же на месте.
Тем временем Сэм, будучи официально представлен обеленному джентльмену и его друзьям как отпрыск мистера Уэллера из «Прекрасной Дикарки», был встречен с подчеркнутым уважением и любезно приглашен участвовать в пирушке в ознаменование упомянутого события, каковое приглашение он не замедлил принять.
Увеселения джентльменов этой профессии обычно носят торжественный и мирный характер, но в данном случае празднество было из ряда вон выходящее, и они соответственно этому дали себе волю. После довольно бурных тостов в честь главного уполномоченного и мистера Соломона Пелла, который проявил в тот день такие несравненные способности, джентльмен с пятнистым лицом и в синем шарфе предложил кому-нибудь спеть. Сам собой напрашивался вывод, что пятнистый джентльмен, жаждавший пения, должен сам спеть, но пятнистый джентльмен упрямо и слегка обиженно уклонился; за этим, как бывает нередко в подобных случаях, последовали довольно сердитые препирательства.
– Джентльмены, – сказал, наконец, поставщик лошадей, – чтобы не нарушать гармонии этого чудесного празднества, быть может, мистер Сэмюел Уэллер согласится усладить общество?
