– Я не всегда был коридорным, сэр, – покачав головой, возразил мистер Уэллер. – Когда-то я работал у ломовика.

– Давно это было? – полюбопытствовал мистер Пиквик.

– А вот как вышвырнуло меня вверх тормашками в мир поиграть в чехарду с его напастями, – ответил Сэм. – Поначалу я работал у разносчика, потом у ломовика, потом был рассыльным, потом коридорным. А теперь я – слуга джентльмена. Может быть, настанет когда-нибудь время, и сам буду джентльменом с трубкой во рту и беседкой в саду. Кто знает? Я бы не удивился.

– Да вы философ, Сэм, – сказал мистер Пиквик.

– Должно быть, это у нас в роду, сэр, – ответил мистер Уэллер. – Мой отец очень налегает теперь на это занятие. Мачеха ругается, а он свистит. Она приходит в раж и ломает ему трубку, а он выходит и приносит другую. Она визжит во всю глотку и – в истерику, а он преспокойно курит, пока она не придет и себя. Это философия, сэр, не правда ли?

– Во всяком случае, очень недурная замена, – смеясь, ответил мистер Пиквик. – Должно быть, она вам сослужила службу, Сэм, в вашей беспокойной жизни?

– Сослужила, сэр! – воскликнул Сэм. – Что и говорить! Когда я удрал от разносчика, а к ломовику еще не нанялся, я две недели жил в немеблированных комнатах.

– В немеблированных комнатах? – переспросил мистер Пиквик.

– Да... под арками моста Ватерлоо. Прекрасное место, чтобы поспать... Десять минут ходьбы от всех общественных учреждений, а если и можно что-нибудь сказать против него, так только одно: ситивация чересчур воздушная. Диковинные вещи я там видел!

– Этому я охотно верю, – сказал мистер Пиквик, весьма заинтересованный.

– Такие вещи, сэр, – продолжал мистер Уэллер, – которые проникли бы в ваше доброе сердце и пронзили бы его насквозь. Регулярных бродяг вы там не увидите, будьте спокойны, они умеют устраивать свои дела. Нищие помоложе, мужчины и женщины, – те, что еще не продвинулись в своей профессии, – проживают там иногда; а обыкновенно в темные закоулки таких заброшенных мест забиваются умирающие с голоду, бездомные люди – жалкие люди, которым двухпенсовая веревка не по карману.

– Сэм, что это за двухпенсовая веревка? – осведомился мистер Пикник.

– Двухпенсовая веревка, сэр, – ответил мистер Уэллер, – это попросту дешевая ночлежка, по два пенса за койку.

– Почему же постель называется – веревкой? – спросил мистер Пиквик.

– Да благословит бог вашу невинность, сэр, не в этом дело, – ответил Сэм. – Когда леди и джентльмены, которые содержат этот отель, только начинали дело, они делали постели на полу, но это, знаете ли, невыгодно, потому что ночлежники валялись полдня, вместо того чтобы скромно выспаться на два пенса. Ну, а теперь хозяева протягивают во всю длину комнаты две веревки, футов шесть одна от другой и фута три от пола, а постели делаются из полотнищ грубой материи, натянутых на веревки.

– Вот как! – сказал мистер Пиквик.

– Именно так! – подтвердил мистер Уэллер. – Выдумка отменная. Утром в шесть часов веревки с одного конца отвязывают, и ночлежники валятся все на пол. Ну, значит, сразу просыпаются, очень спокойно встают и убираются! Прошу прощения, сэр. – сказал Сэм, внезапно прерывая свою болтовню, – это Бери Сент Эдмондс?

– Да, – ответил мистер Пиквик.

Карета загрохотала по прекрасно вымощенным улицам красивого города, на вид – процветающего и чистенького, и остановилась перед большой гостиницей, помещавшейся на широкой улице, почти напротив старого аббатства.

– А это «Ангел»! – сказал мистер Пиквик, взглянув вверх. – Мы здесь выйдем, Сэм. Но необходимо соблюдать некоторую осторожность. Займите номер и не называйте моей фамилии. Понимаете?

– Будьте благонадежны, сэр! – хитро подмигнув, ответил мистер Уэллер, и, вытащив чемодан мистера Пиквика из заднего ящика кареты, куда он второпях был брошен, когда они заняли места в итенсуиллской карете, мистер Уэллер исчез, чтобы исполнить распоряжение. Номер был тотчас снят, и мистер Пиквик был введен без промедления.

– Теперь, Сэм, – сказал мистер Пиквик, – нам прежде всего следовало бы...

– Заказать обед, сэр, – подсказал мистер Уэллер. – Уже очень поздно, сэр.

– Верно! – сказал мистер Пиквик, взглянув на часы. – Вы правы, Сэм.

– И если разрешите вам посоветовать, сэр, – добавил мистер Уэллер, – я бы после этого хорошенько отдохнул за ночь и до утра не стал бы наводить справки об этом пройдохе. Ничто так не освежает, как сон, сэр, как сказала служанка, собираясь выпить полную рюмку опия.

– Думаю, что вы правы, Сэм, – сказал мистер Пиквик. – Но сначала я должен удостовериться, что он в этом доме и не собирается уехать.

– Предоставьте это мне, сэр, – сказал Сэм. – Разрешите заказать для вас сытный обед – и навести справки внизу, пока его приготовят; я, сэр, могу в пять минут выудить любой секрет у коридорного.

– Так и поступите, – сказал мистер Пиквик, и мистер Уэллер немедленно удалился.

Через полчаса мистер Пиквик сидел за весьма удовлетворительным обедом, а через три четверти часа мистер Уэллер вернулся с известием, что мистер Чарльз Фиц-Маршалл приказал оставить за ним его комнату впредь до дальнейших распоряжений. Он собирался провести вечер в гостях, где-то по соседству, велел коридорному не ложиться до его возвращения, а своего слугу взял с собой.

– Теперь, сэр, – заявил мистер Уэллер, закончив свое донесение, – если мне удастся потолковать поутру с этим-вот слугою, он все мне расскажет о своем хозяине.

– Почему вы так думаете? – спросил мистер Пиквик.

– Помилуй бог, сэр, на то и существуют слуги! – ответил мистер Уэллер.

– Ах да, я об этом забыл, – сказал мистер Пиквик. – Хорошо.

– Тогда вы решите, как поступить, сэр, и мы соответственно начнем действовать.

По-видимому, этот план был наилучший, и в конце концов на нем остановились. Мистер Уэллер, с разрешения своего хозяина, отправился провести вечер по собственному усмотрению; вскоре затем он был единогласно избран собравшейся компанией на председательское место в распивочной, на каковом почетном посту снискал такое расположение джентльменов завсегдатаев, что взрывы хохота и одобрения проникали в спальню мистера Пиквика и сократили по меньшей мере на три часа его нормальный отдых.

Рано поутру, когда мистер Уэллер разгонял последние остатки возбуждения, вызванного вечерним пиршеством, при посредстве душа за полпенни (соблазнив предложением этой монеты молодого джентльмена, пристроенного к конюшенному ведомству, окатывать ему из насоса голову и лицо, пока он окончательно не оправится), его внимание было привлечено молодым человеком в ливрее цвета шелковицы, который сидел на скамейке во дворе и читал, по-видимому, сборник гимнов с видом глубоко сосредоточенным; тем не менее время от времени он поглядывал украдкой на человека под насосом, как будто заинтересованный его операциями.

«Ну и чудной парень, как я погляжу!» – подумал мистер Уэллер, как только встретил взгляд незнакомого человека в шелковичной ливрее, у которого было широкое, желтое, некрасивое лицо, глубоко запавшие глаза и гигантская голова, с которой свисали космы гладких черных волос. «Ну и чудной же парень!» – подумал мистер Уэллер, подумал и продолжал умываться, размышляя уже о другом.

Однако молодой человек упорно переводил взгляд со своей книги гимнов на Сэма и с Сэма на книгу гимнов, как будто хотел начать разговор. Тогда Сэм, чтобы дать повод к этому, спросил, фамильярно кивая ему:

– Как поживаете, командир?

– Я счастлив, что могу сказать – прекрасно, сэр, – неторопливо и вдумчиво ответил молодой человек, закрывая книгу. – Надеюсь, и вы также, сэр?

– Ну, не чувствуй я себя, как ходячая бутылка бренди, я бы тверже держался сегодня на ногах, – ответил Сэм. – Вы стоите в этой гостинице, старина?

Шелковичный субъект отвечал утвердительно.

– Почему вас не было вчера с нами? – осведомился Сэм, вытирая лицо полотенцем. – Вы как будто весельчак... на вид общительны, как живая форель в липовой корзинке, – добавил мистер Уэллер про себя.