— Когда-нибудь ты меня уморишь своими опытами.

Лотар не ожидал, что сумеет произнести такую длинную и складную фразу. Сухмет, как оказалось, тоже. Он расхохотался.

— Но только не на этот раз.

— Как Чунду?

— Сдох. — Для пущей достоверности Сухмет важно покачал головой. Потом не выдержал и снова рассмеялся. — Мертвее не бывает, господин мой. Ты победил.

Так, значит, с этим всё в порядке, но что же тогда волновало его до такой степени, что он не мог даже уснуть? Что же случилось? Спросить Сухмета? Нет, пожалуй, тот вообразит, что у меня не все дома после этой драки. Воин, потерявший после ранения разум, — что может быть нелепее и что встречается так часто?

Лотар стал думать. Что-то в конце битвы с Чунду? Вот он протягивает руки за третьим гвоздём, а его не оказывается. И ужас, что всё оказалось бессмысленным, что придётся, в лучшем случае, начинать сначала. И тогда…

Гвинед! Он лишился своего меча!

— Где меч?

— Он разорвал сердце Чунду.

— Где он?

— В теле чудовища. Где же ему быть?

Лотар хотел было спросить, можно ли к нему теперь добраться, но что-то остановило его. И правильно, потому что уже следующими словами Сухмета были:

— Не волнуйся, господин. Завтра после дождя мы разрубим спину пауку и вытащим твоё оружие, твой непобедимый меч.

Хорошо, подумал Лотар. Может, так и будет. Нет, никаких «может». Так и должно быть. Он откинулся на мягкий валик из свёрнутой ткани, который появился у него под головой, прислушался к шуму дождя. Но что-то ещё не было решено, что-то важное…

— А люди в долине? Они поймут, что мы победили? Как дать им знать, что перевал свободен?

Его голос был слабее комариного писка. И всё-таки Сухмет понял его.

— Они уже знают, господин. После смерти чудовища серая пелена была развеяна ветром, а гроза показала, что магии больше нет в этом месте. Это должны понять все, кто живёт в долине. Спи, ты победил, и теперь твоё дело — скорее поправиться.

Должно быть, в чай Сухмет подмешал какую-нибудь сон-траву или незаметно подкрался к рассудку Лотара с внушением, потому что желание уснуть стало непреодолимым. Лотар попробовал улыбнуться, потому что всё было хорошо, и ему было удобно, и даже очищающий дождь подтверждал это. Но обезболивающее снадобье Сухмета мешало внутреннему удовольствию от улыбки, и Лотар уснул.

Утро выдалось такое яркое, что больно было смотреть на белые от снега пики близких гор. Воздух был напоен холодком хрустящего морозца, но в нём уже чувствовалось размягчающее дыхание весны, угадывался аромат луговых цветов.

Каменные плиты под ногами сверкали чистотой, как мостовая перед богатым домом, вымытая специально нанятыми для этого служанками. Лотар ковылял, широко расставляя ноги, потому что ему очень не хотелось свалиться на глазах Сухмета, который, от волнения раскинув руки, шёл сзади. Иногда старик принимался причитать:

— Ну почему, почему ты не позволяешь мне это сделать? Я могу не хуже, чем ты, разрубить эту тушу, а скорее всего, даже лучше. Почему ты не слушаешь меня, господин?

— Отстань, мешаешь.

Лотару действительно было довольно нелегко переставлять ноги, чтобы продвигаться вперёд. С ним уже несколько раз приключалось такое, и каждый раз он со страхом думал о том, что вдруг он больше не поправится, вдруг не сможет больше биться со всякой нечистью? Но проходило время, он выздоравливал, и опасения забывались.

На этот раз он постарался вовсе не думать об этом. Проснувшись, он решил: всё это — ерунда, не так уж сильно мне и досталось. Бывало хуже, а всё-таки всё кончалось благополучно. И на этот раз всё будет хорошо. Недели не пройдёт, как начну тренироваться.

Выход из ущелья был похож на разукрашенную лазуритом высокую, до неба, дверь. От этого пространства, залитого солнцем и свежим горным ветром, захватывало дыхание. Но Лотар помнил его как мрачное, клубящееся, затопленное магией коварное болото и поневоле остановился. Ноги просто не шли.

— Что случилось? — обеспокоенно спросил сзади Сухмет.

Лотар не ответил, лишь поискал впереди какой-нибудь знакомый предмет. И нашёл. Это было тёмное пятно, неправильная клякса обгоревшего камня и жирной, масляной копоти — след от костра, которым они сожгли паутину. Это случилось всего лишь позавчера. А казалось, что прошли годы.

И находилось это пятно совсем близко, в нескольких, десятках шагов. Неужели он здесь волок заготовку для костра? Странное впечатление вызывает всё, что осталось от этого дела. И не только от этого. Что вообще останется от него? Какой след можно будет считать его следом?

Лотар отмахнулся от этой мысли. Он должен был побеждать. До сих пор это удавалось. А что касается памяти или, того пуще, следов и смыслов, пусть об этом заботятся те, кто придёт после него. Он шагнул дальше и почти сейчас же, едва ли не в самом далёком углу плато, в тени почти вертикальной стены, увидел что-то огромное и мрачное, как неожиданное свидетельство ночного кошмара.

Широко раскинув мощные ноги, на каменной осыпи перед пещерой лежал Чунду. Тело его было похоже на тёмный кувшин дикой и непривычной формы. И даже отливало примерно такой же глазурью, какую используют иногда гончары, чтобы придать своим изделиям торжественную, тёмную массивность. Но это была не работа гончара, а сама смерть.

И лишь поза, бессильно разбросанные ноги, раскрывшиеся от слабости челюсти и мёртвые, выклеванные стервятниками глаза указывали, что смерть эта уже никому не грозит, что её одолели и обезопасили.

Лотар удивился тому, что это сделал он. Даже мёртвый, Чунду внушал ужас. И стервятников, которых на такую тушу должно было слететься видимо-невидимо, было мало, очень мало, словно и они страшились паука. Подходя к нему в свете ясного, прекрасного утра, Лотар испытывал какое-то опасение. А как же он решился атаковать это чудовище, когда оно было полно сил и желало его, Лотара, смерти?

— Кажется, когда наступает битва, я меняюсь не только физически, — пробормотал Лотар, — но и психически. Никогда этого не замечал, но это так.

— Человек сложнее, чем сам думает о себе, — воспользовался возможностью пофилософствовать Сухмет. — В нём есть многое, чего он не хочет признавать. В том числе и нежданные формы психики.

Рядом, на расстоянии вытянутой руки, Чунду казался неуязвимым и высоким, как горный обрыв. Но это было обманчивое впечатление. И особенно это стало ясно, когда Лотар почувствовал запах — сладковатый и отвратительный запах разложения. Чунду уже начал гнить.

Лотар поднял голову вверх. Нет, дотянуться до спины паука, лежащего на животе и лишь чуть-чуть завалившегося на бок, он не мог. Даже если он подпрыгнет, ему не удастся подтащить своё тело вон к тому хохолку, образованному шипами на спине. К тому же они выглядели очень острыми.

— Я предлагаю, господин… — начал было Сухмет.

— Нет, я сам. — Лотар даже не дослушал его. Он обошёл огромное тело паука и вернулся в ту точку, с которой начал. Здесь взобраться было легче всего.

— Стань на колени.

Сухмет, деланно покряхтывая, что должно было изображать его старость, опустился на одно колено. Лотар, придерживаясь за наросты на спине паука, встал ему на плечи.

— Поднимайся, только не резко.

Легко и плавно, как во сне, Сухмет поднял его вверх.

Перед Лотаром оказалось несколько очень острых и толстых шипов, но они уже были изогнуты вверх, и в эти крюки можно было поставить ногу. Поработав минут десять, несколько раз чуть не сорвавшись вниз, Лотар оказался-таки на спине чудовища.

Почти перед ним виднелись три раны, которые он нанёс Чунду. Из них вытекала жёлтая кровь чудовища, застывшая в тяжёлые, липкие, отвратительно пахнущие комки. В средней ране ещё торчал гвоздь, но теперь он был изогнут, словно кто-то бил по нему сбоку. Гвоздь в дальней от головы ране по шляпку ушёл в паука, но Лотар понял, что и он изогнут штопором. Гвинеда в передней ране не было.