Да, осенняя ярмарка в Пастарине будет на славу. Купцы теперь не побоятся никаких неожиданностей, только, пожалуй, лет десять будут вздрагивать при виде Нижнего перевала да приложат все старания, чтобы проезжать это ужасное место днём или хотя бы вечером, но уж никак не ночью… Зато по возвращении домой распишут отпрыскам своё мужество так, как и Сухмету не снилось.

— Ну что, рассказал ей? — спросил Лотар, когда Сухмет торжественно подплыл ближе.

— Да, мой господин.

Вероятно, Сухмет всё ещё был в образе.

— Она поверила?

— Не очень. Сказала, что всё звучит очень уж подозрительно. И если её папаша зарыл там такие деньги, то почему бы мне самому их не выкопать?..

— И что ты ей ответил?

— Я сказал, что там такое место, что только девичьи руки должны коснуться… И всё в таком духе. Лотар усмехнулся.

— Девичьи? Мне кажется, её папаша, незаконно повешенный на стене Ожерелья, недооценивал свою дочь. Мне она даже отсюда показалась довольно ушлой, и уж, конечно, без мужа не осталась бы. А я ведь и в дом не входил…

— Да, чтобы это понять, — Сухмет влез на своего коня и, пожалуй, стал понемногу оттаивать, — в дом входить не нужно.

Они поехали в сторону ворот.

— Кем ты ей представился? Бродячим охотником за кладами?

— Нет, мой господин, после того как Чунду по кускам был показан на площади, здесь нам вряд ли удастся назваться чужим именем. Я сказал, что её папаша перешёл, страшно израненный, на нашу сторону и перед смертью рассказал мне тайну зарытых денег.

— Как это тебе удалось? Ведь все, кому не лень, могли видеть её отца повешенным на стене?

— Она не сообразила, а я не поощрял её любопытство этом направлении, мой господин.

Лотар усмехнулся. Всё ему очень нравилось. Даже глуповатость конюшего, который никак не может понять, почему этот роскошно одетый старичок величает господином юношу, который и одет-то так, как и бродяге не пристало.

— Она могла и не сообразить, но ты-то?..

— Господин мой, её дух был захвачен представлением о нежданном богатстве, а не любопытством к судьбе отца. Нечего было мудрить, требовалось только назвать место. И всё.

— Да, люди таковы.

Они выехали из города. Стражники у ворот растолкали десяток крестьян, чтобы дать проехать Желтоголовому и Сухмету. Впрочем, очень уж усердствовать им не пришлось. Крестьяне и сами рассыпались по обочине дороги, стараясь оказаться как можно дальше от этого страхолюда с колдуном…

Было время, когда Лотара ранили эти взгляды, напитанные страхом, подозрительностью или ненавистью. Теперь всё прошло. Он даже не повернул голову в их сторону.

Дорога, по которой они уже раз проходили, когда отправились на перевал, стала посуше, чем тогда. Снега не осталось. И везде были люди, повозки, кони или мулы. Движение было таким оживлённым, словно путешественники и не выезжали из города.

— Знаешь, что я думаю, Сухмет? Чунду оказался не настоящим.

— Да, скорее всего, Атольф поленился вырастить настоящее чудовище. Или не знал, как это сделать. А скорее всего, сам побаивался, что не справится с ним, когда нужно будет прекращать игру.

— Он был не очень-то сообразительным, — ответил Лотар. — Я думаю, его просто жадность заела, желание получить всё сразу и с минимальными усилиями. — Он посмотрел на Сухмета, восседающего на коне. — Почти как тебя.

— Ты что, господин мой?! Да я в любой момент могу отдать всё это, — он небрежно щёлкнул ногтём по кошелю, — если потребуется…

Внезапно что-то тягостное и печальное появилось в представлении Лотара. Он оглянулся. На придорожном пеньке сидел старик. Он устал, был голоден и очень-очень грязен. В душе его всё было черно — он не знал, как жить дальше, куда идти, кому служить? Он вспоминал, как пахло на кухне, когда кухарята готовили господские яства, как по праздникам ему случалось раздобыть стаканчик вина, как служанки, кто подобрее, отводили его в баню и парили там, чтобы он отмяк телом и душой. А потом стирали его одежду за пару медяков, и он целую неделю пахнул так же приятно, как все люди, пока снова не пропитывался вонью тесных тюремных камер…

Лотар остановил перед ним коня. Старик медленно раскрыл веки. Он никогда не видел Лотара, поэтому не узнал его. Зато Желтоголовый прекрасно помнил его. Помнил его шаркающую походку в подземелье замка княжича Гильома, помнил вздохи, помнил, как он поволок за собой два погасших факела… Это был тюремщик Ожерелья, про которого, должно быть, все забыли и который сумел остаться в живых.

Старик всмотрелся в молодое и спокойное лицо господина на превосходном коне. Он так ослабел от голода, что даже не разжал губ, чтобы попросить милостыню. Или не решался побеспокоить столь важного человека такой мелочью, как собственная жизнь.

Не поворачивая головы, Лотар позвал:

— Эй, конюший. — Юноша возник у его плеча с быстротой хорошо вышколенного слуги. — Твой господин обещал мне, что исполнит мою просьбу. Вот я и подумал… У твоего господина есть подвалы, где требуется всё запирать и стеречь долгие годы?

Юноша позволил себе улыбнуться.

— Мой господин только этим и живёт.

— Хорошо. Ты можешь отвести назад коней, которых твой господин предоставил нам до Мульфаджи. Мы благодарим его за щедрость, но я осмеливаюсь просить от него другой услуги. Возьми этого старика, и пусть он служит твоему господину, как служил всю свою жизнь. До конца. Я знаю, он будет предан, господин Покует не пожалеет.

— Но… Это… Такого не бывает. Господин сам принимает кого-нибудь, или…

Старик вдруг понял, что его, кажется, снова берут на службу. Он вскочил с резвостью, которая ещё оставалась в его иссохшем теле.

— Я, да, да… Я предан, по гроб жизни, умоляю…

— Это невозможно. — Голосом конюшего можно было колоть лёд. Он небрежно посмотрел на старика, вытянувшегося перед ними, который дрожал от возбуждения и отчаяния всем телом. — Мой господин не принимает нищих. Тем более на должность, где легко можно воровать. Вот если бы у старика был заклад, но… Заклад господина Покуста очень велик.

— У него есть заклад, — сказал Лотар. — Сухмет, дай, пожалуйста, кошель от князя. Юноша гулко проглотил слюну.

— Вы хотите внести заклад той суммой, которую князь заплатил вам за службу?

— Увы, я подозреваю, на его деньгах есть пятна крови.

Чтобы заглушить эти слова, Сухмет стал преувеличенно громко кашлять и звенеть Утгелой, отстёгивая кошель с гербом князя Веза.

— Этого хватит? — спросил Лотар.

— Этого хватит на сорок закладов, — сказал Сухмет, протягивая увесистый кожаный мешок конюшему. — Даже для господина Покуста. Полагаю, этого хватило бы, если бы ты решил купить старику пост визиря у какого-нибудь вендийского раджи.

— Да, и с коней придётся слезть. — Лотар спешился и с сожалением провёл рукой по носу своей лошади. — Прощай, глазастое чудо. Сухмет, сними сумки и помоги старику сесть на свою лошадку. Моя, наверное, будет для него чересчур резва.

Юноша, всё ещё ничего не понимая, держал кошель в руке, прикидывая, сколько в нём может быть. И странное мрачное облако появилось в его сознании, что-то болезненное и жалкое одновременно.

Сухмет стал подсаживать старика, а Лотар повернулся к конюшему.

— И учти, юноша, если со стариком что-то случится или из его заклада пропадёт хоть монета, я узнаю. Я всё узнаю, мне не потребуется для этого много времени. И тогда я разыщу тебя. Полагаю, ты понимаешь, что я не шучу.

Юноша быстро спрятал кошель за пазуху и кивнул. Он был бледен, но теперь и старик, и его деньги были в безопасности.

Маленький караван повернул к городу, последним в поводу шёл конь, на котором ехал Лотар. Он всё пытался повернуть морду, чтобы ещё раз увидеть своего замечательного наездника — может быть, лучшего в мире.

Лотар вздохнул, впрягся в свою сумку и зашагал по весенней дороге. Сразу же оказалось, что он переоценил её, когда ехал на лошади. Они не прошли и мили, как Сухмет горестно взвыл и сокрушённо поднял ногу в некогда роскошном сапоге, у которого почти до половины отвалилась подмётка.