Понятно, что признавать правоту подруги в данном случае Елена никогда бы не стала, но и врать самой себе попросту глупо. А с подобной самооценкой новую жизнь, согласитесь, не начнешь. Да и взаимной любви не добьешься…

Противно скрипнувшая дверь вывела Елену из невеселых размышлений.

– А Люська и где? – вопросила заглянувшая в подсобку уборщица, служившая при Русском музее, наверное, еще со времен Александра III.

– Она в Публичную библиотеку пошла, тетя Паша.

– Есть нужда туды ходить, когда у самой, под носом, натуральный публичный дом.

– А что стряслось?

– Занова? фановую в сортире порвало. Говно аккурат в ее запасники? текёт.

– О господи!

Елена торопливо набросила на себя казенный хозяйственный халат и, раздраженно пробормотав: «Одним фильдеперс, другим – фекалии», – бросилась на борьбу с дурнопахнущей стихией…

Пока подчиненный капитана Иващенко использовал выделенные для восстановительного сна часы неподобающим образом, сам Валентин Сергеевич стоял перед столом Томашевского и терпеливо ждал, когда на него снова обратят внимание. Вот только, завершив телефонный разговор, начальник еще нарочито долго и нарочито резкими движениями красного карандаша расчеркивал поданный ему документ.

Наконец Петр Семенович отложил карандаш, откинулся на спинку кресла и не без яда уточнил:

– Ты сам-то читал? Или подмахнул не глядя и мне приволок? Ну чего стоишь-маячишь? Садись.

Иващенко подсел к столу, положил перед собой красную папку с золотым «секретно»:

– Читал. Разумеется.

– Прелестно, – Томашевский уткнулся в собственноручно подчеркнутое и, не без сарказма, зачитал вслух:

– «По стечению обстоятельств, вагон случайно сорвался с маневровой горки, покатился вниз и случайно столкнулся…» Три «случая» на одно событие – не многовато ли?

– Согласен. Могли иные синонимы подобрать. Хотя… Обилие лишних слов не может способствовать рассеянию скуки жизни.

– Чего сейчас сказал?

– Это не я. Это Максим Горький.

– Вот-вот, ключевое слово «горько». Горько сознавать, что твои сотрудники, снимая с себя ответственность, спихивают черновую работу на других.

– По правде, я сам распорядился, чтобы ребята передали материалы в железнодорожную милицию, – взялся выгораживать своих Иващенко. – Считаю, это сугубо их подведомственность. Сто восьмая, часть первая УК. До трех лет.

– Нет, я решительно отказываюсь тебя понимать! Валентин Сергеевич, ты сейчас сам себя слышишь?

– Слышу.

– А если бы на станции произошел взрыв? Представляешь, какие могли быть последствия?

– Да не могла она взорваться. Там цистерна старорежимная, австрийского производства. Судя по следам от пуль и осколков на бортах, две войны прошла. Ее разве из пушки прямой наводкой прошибить можно. А тут – вагон-порожняк.

– Хорошо, я обязательно озвучу на докладе руководству твое особое мнение. А покамест отзовешь материалы у милиции и отдашь на доработку людям Синюгина. Раз уж твои архаровцы в упор не видят разницы между нарушением технического режима и возможной диверсией.

– Да какая там див…

– Я сказал: отзовешь, передашь и доложишь! – хлопнул ладонью по столешнице Томашевский. – Теперь второе: москвичи все телефоны оборвали, торопят с делом Гиля. Что-нибудь там вытанцовывается? Или обратно скажешь: не по вашему профилю?

– Работаем по Гилю, Петр Семенович. Но, сами понимаете, и объект, и тема непростые.

– А у нас, Валентин Сергеевич, простых тем не бывает. Мы, между прочим, государственной безопасностью занимаемся, если ты вдруг подзабыт.

Долго, слишком долго раскачиваетесь. Телодвижений лишних много, а конкретных результатов нет. Может, тебе людей подкинуть, в помощь?

– Сами справимся.

– Ну гляди, – коротко произнес Томашевский. Причем таким тоном, что можно было догадаться: он и без того полагал, что людей Иващенко добавлять не нужно.

– А что касается результатов… Вот, к примеру, внедрение Кудрявцева в целом, можно считать, прошло успешно. Он пользуется у Гиля если не полным, то близким к тому доверием. Не далее как вчера вечером введен им в дом крестницы. Представлен. Обласкан.

– Погоди-ка! Это которая крестница? Чью сестру мы отрабатывали? Как бишь ее? Кашинская? Каширская?

– Кашубская Нелли. Да, она самая.

– Очень интересно, – Томашевский потянулся к телефону и ухнул в трубку: – Литвин! Вызови Кудрявцева.

– А Кудрявцев… его… он сейчас не в конторе, – нехотя признался Иващенко, понимая, что далее последует очередной нагоняй. Нет, до крика и прямых жестких слов дело не дойдет, вот только легче от этого все равно не станет.

– Литвин, отбой! – Томашевский сердито возвернул трубку в гнездо. – И почему же это твой, Валентин Сергеевич, сотрудник отсутствует на служебном месте? Которое ты столь презрительно именуешь «конторой»?

– Я отправил его в местную командировку.

– При этом и мысли не допустил, что тема Гиля на контроле Лубянки, а значит, Кудрявцев может мне понадобиться в любую минуту?

– Выходит так.

– Вот потому в подразделении твоем и дисциплинка соответствующая. Каков поп – таков приход. И до которого часу изволишь теперь ждать его возвращения?

– Затрудняюсь сказать. Но, перед тем как отъехать, Кудрявцев составил подробный отчет о вчерашнем визите.

– И где же сей отчет?

– У меня, с собой.

– Так давай его сюда. Что ты, в самом деле, кота за яйца тянешь?

Иващенко выудил из папки утренний кудрявцевский отчет и переадресовал Томашевскому.

– А почему от руки? Ни хрена же не разобрать? – проворчал тот и с интересом углубился в содержимое документа.

Некоторое время спустя он оторвал глаза от бумаги и небрежно бросил:

– Я тебя более не задерживаю. Отправляйся к железнодорожным милиционерам, и чтоб не позднее завтрашнего утра материал был у Синюгина.

– А? Э-ээээ?..

– А отчет Кудрявцева покамест побудет у меня…

Так совпало, что к служебному входу в Русский музей Володя с букетом, а Людмила с пакетами подошли одновременно, хотя и с разных сторон.

– Володя? Здравствуйте. Вот уж кого не…

– День добрый, Людмила.

– Вы как тут очутились?

– Да вот неожиданно образовался отгул. И я решил, не откладывая в долгий ящик, приступить к обязанностям подшефного.

– Ах, вот оно что! И правильно сделали… Ой, какие цветы красивые! Это, наверное, Леночке?

– Вам обеим.

– Понятно. Что-то вроде аванса?

– Вовсе нет. Просто цветы.

– Хорошо, пусть будет просто. Идемте…

К немалому разочарованию Кудрявцева, в подсобке, куда его завела Самарина, Елены не оказалось.

Тем временем Людмила, азартно предвкушая умопомрачительную интригу, забрала с подоконника пустую трехлитровую банку, сходила с ней в туалет, набрала воды и, вернувшись обратно, не без умысла водрузила букет на рабочий стол подруги.

– Так, Володя: я пойду поищу Ленку, а вы пока здесь посидите. Вон альбомы наши полистайте, там есть довольно редкие издания. Если захочется курить – пепельница в шкафчике.

Самарина прошла к двери, распахнула ее и…

…едва не лоб в лоб столкнулась с Еленой, на которой по-прежнему был надет ужасный, стираный-перестираный, штопаный-перештопаный унифИрменный халат.

Углядев через плечо подруги сидящего в каморке Кудрявцева, та ойкнула и отшатнулась. Окончательно прибрав инициативу к своим рукам, Людмила решительно выскочила в коридор, плотно прикрыла за собой дверь и возбужденно зашептала:

– Слава богу! А я уж было отправилась тебя разыскивать… Хм… Ленка, а чем это от тебя так… пахнет?

– Не пахнет, а воняет! Дерьмом! Которое я убирала в твоем запаснике.

– Никак опять фановую прорвало? Да я этих сантехников лично, своими руками придушу! Ладно, времени на разговоры нет! Дуй в душ, а я его пока соответствующим образом обработаю.