– Если нам, как ты говоришь, на юго-восток загребать надо, похоже, мы того… промахнулись.

– Да убери ты свой компа?с! Тоже – юный натуралист. Я его, блин, через линию фронта перевел, а он, вместо благодарности, стрелку мне под нос тычет. Вот сперва отогреемся малёха, а там – пожуём-увидим.

– Так я ничего и не говорю. Костерок сейчас и в самом деле… Да и пожрать…

– Взвейтесь кострами, синие ночи! Мы пионЭры, мы кушать хочем! – Гейка подхватил вещмешок и скомандовал: – Двинули, Юрец, пока на горизонте чисто. Давай-давай, таперича твоя очередь «ледоколом» мантулить.

– Э-эх, лыжи бы сейчас! – поежившись, вздохнул Юрка.

Перспектива протопать четыреста – пятьсот метров, утопая, в лучшем случае, по колено в снегу, мягко говоря, не вдохновляла.

– А аэросани, господин-товарищ-барин, не желаете?

Юрка снова вздохнул и сделал несколько первых, пристрелочных шагов…

Все оказалось не так уж страшно: по счастью, поле было лишь по щиколотку припушено выпавшим ночью снегом, а под ним скрывался вполне себе твердый скользкий пласт.

Воспрянув духом, Юрка зашагал много бодрее, а следом выдвинулся Гейка, стараясь ступать за товарищем след в след.

– «С петроградского кичмана // Бежали два уркана…» Эй, Юрец! Подпевай!

– Я такой песни не знаю.

– Дикий человек! Как же ты собираешься с жиганами хороводиться, если таких элементарных вещей не знаешь?

– А я и не собираюсь. Хороводиться, – буркнул под нос Юрка, продолжая вспахивать целину.

– «…бежали два уркана да в Ма-аскву… // На Тосненской ма-алине // Они а-астанавились…» Твою ж мать!

Раздухарившйся Гейка оступился и тут же, по самое не могу, провалился в снег. Был он покрупнее и потяжелее Юрки, да еще и с вещмешком, а потому его веса наст все-таки не удержал.

– Ты чего там?

– Снегу цапанул по самые яйца… Давай-давай, Юрец, крути педали. Я нагоню…

Юрий продолжил движение, а Гейка, кряхтя и чертыхаясь, стянул сапог и, балансируя на одной ноге, принялся вытряхивать из него снег. В какой-то момент его критично накренило и, снова ругнувшись, Гейка, теряя равновесие, грохнулся на спину.

А в следующую секунду раздался ВЗРЫВ…

– …Юрочка! Сколько можно курить? Это вредно, и вообще.

Барон сбросил с лица гримасу раздражения, натянул подменную маску любезности и обернулся к заглянувшей в тамбур Мадам:

– Да я и не курю уже. Просто в окно смотрю.

– Не обижайтесь на этих старых зануд. Сама терпеть не могу, когда супруг начинает брюзжать на молодежь.

– Ну не настолько я все-таки молодой.

Мадам картинно вздохнула:

– Ах, Юра-Юра! У вас, у мужчин, молодость длится, увы, намного дольше, нежели у нас, у женщин, – она подошла к нему практически вплотную и, интимно заглядывая в глаза, поинтересовалась: – Вы в Москву в гости или в командировку?

– В командировку.

– А где планируете остановиться?

– В гостинице.

– Ф-фу, Юрочка! В разгар летнего сезона в приличную все равно не попадете, разве что в какой-нибудь Дом колхозника. С клопами, но без удобств.

– Так ведь иных вариантов у меня все едино нет.

– Есть, Юрочка, есть, – заговорщицки зашептала Мадам. – Муж как раз улетел с официальной делегацией в ГДР. Так что у меня сейчас совершенно пустая квартира в самом центре. И я с превеликим удовольствием временно сдам вам уютный уголок.

– Право, не знаю. Неловко вас стеснять.

– Стеснять? Ах, какие вы, мужчины, непонятливые!

В следующую секунду Мадам с такой пылкостью бросилась на шею Барону, что тот едва удержался на ногах.

– Да-да! Да, не стесняй меня, Юрочка, – стисни меня! Крепче! Еще крепче! У-уууу…

«Экая… хм… шалавистая баба. Даром что жена ответственного и партийного… – удивленно подумал Барон, по-джентльменски учтиво исполняя просьбу дамы. – Может, и в самом деле взять да и переквалифицироваться в альфонсы? Там и срока поменьше, и сама атмосфера куда приятственней. Опять же – с людьми работа… А вообще, надо бы крепко подумать, как лучше использовать эту "ядерную" бабенку в мирных целях. В конце концов, советский атом – он того… самый мирный атом!»

– …Гиль у аппарата. Слушаю вас?

– Добрый вечер, Степан Казимирович. Извините за поздний звонок. Это Наташа Хижняк беспокоит.

– Кто-кто?

– Хижняк. Старшая пионерская вожатая пионерлагеря «Чкаловец». Помните, мы с вами на днях созванивались?

– Ах да! Как же, как же. «Взвейтесь кострами, синие ночи!» Здравствуйте, Наташенька.

– Я хотела уточнить по поводу завтрашнего дня. Скажите, в какое время нам с ребятами лучше всего к вам прибыть?

– Да, собственно, как вам угодно и удобно. Единственное, к шести часам мне будет нужно…

– Да-да, мы в курсе, что вечером у вас встреча с читателями. Если не возражаете, мы стартуем сразу после завтрака?

– Завтрак – это святое.

– С учетом дороги, мы будем у вас на Покровке в районе одиннадцати.

– Меня это вполне устраивает.

– Ой! Как хорошо! Тогда я прямо сейчас побегу договариваться насчет автобуса.

– Вот только, Наташенька, вы так и не объяснили: в чем будет заключаться моя, так сказать, миссия?

– Ой! Да там все очень просто. Сперва вы расскажете ребятам про Ленина: про то, как вы его возили, какой он был в общении, в быту. Словом, какие-нибудь интересные и поучительные истории… Только про покушение, пожалуй, не нужно. Согласитесь, для такого светлого дня это слишком грустная тема?

– А что, день и в самом деле обещает быть светлым?

– Ой! Как это?

– Это я шучу, Наташенька. Хорошо, про покушение не будем.

– Затем ребята прочтут стихи и примут вас в почетные пионеры нашего лагеря. И на этом, пожалуй… Ах да, еще нужно будет подписать книжки для нашей библиотеки.

– Само собой. То бишь за полчасика управимся?

– Конечно. Нам ведь надо успеть вернуться обратно в лагерь, на обед.

– Ну да, ну да. Обед – он даже посвятее завтрака будет.

– Ой? Как это?

– Это я снова шучу, Наташенька. В общем, будем считать – договорились. Завтра, в одиннадцать.

– Огромное вам пионерское спасибо, Степан Казимирович.

– Да пока вроде как не за что?..

В половине десятого утра, буднично повторив рекорд скорости для открытых помещений, тепловоз ТЭ7 уткнулся носом в бетонное межреберье Ленинградского вокзала и устало стравил пар[30]. Самые нетерпеливые пассажиры «Красной стрелы» мелким горохом начали выкатываться из вагонов, тогда как люди основательные, прибывшие в столицу в купейниках и СВ, только теперь, после полной остановки экспресса, с вальяжной ленцой допили свой – кто с лимончиком, а кто и с коньячком, чаёк и неспешно занялись сбором багажа…

– …Аллочка! Позвольте, я помогу вам донести вещи? – источая одновременно перегар и деликатность, предложил Отвраб.

– Нет-нет, Пал Палыч, благодарю. Меня встречают.

– Что ж, тогда всего доброго. Был чрезвычайно рад знакомству, – Отвраб достал миниатюрный блокнотик, вырвал листок и чирканул на нем номер телефона. – Вот, на всякий случай, мои телефоны. Если возникнет какая нужда, прошу без стеснений, – с этими словами он клюнул Мадам в пухлое запястье.

– Тогда уж заодно дозвольте и мне! – спохватился Партраб, фиксируя свои координаты на обратной стороне листочка и также спеша приложиться к ручке.

– Ах, какие галантные мне в этот раз попались попутчики! Это что-то! – зарделась Мадам.

– Пошли, что ли, Сан Саныч? – подхватил портфельчик Партраб и сухо кивнул Барону: – До свидания, молодой человек.

– По части свидания – это вряд ли, – отозвался тот, предсказуемо вызвав у номенклатурщика гримасу неудовольствия.