— Недолго же вы у нас пробыли, — сказала она.

— Посол короля, — произнес он серьезно, — никогда подолгу не остается на одном месте, одна ночь в Лондоне, следующая — в Париже, третья — в Албании, в бою с уличными разбойниками, а следующей ночью, переплывая бурное течение Дуная, я держу в зубах телеграммы, а рядом со мной в темную воду ударяются пули…

— Господи, — всплеснула руками горничная, — и жизнь же вы ведете!

— Да, веду, — согласился Сноу. — Принеси счет, моя прелесть.

Она возвратилась со счетом, Сноу уплатил по нему, дал хорошие чаевые и поцеловал ее в награду за то, что ей минуло всего лишь двадцать лет.

Его маленький чемоданчик уже был уложен, а внизу ждал автомобиль.

Он ступил на подножку одной ногой, помедлил секунду и обернулся к горничной:

— Если меня будет спрашивать мужчина с белыми волосами и бледным лицом, напоминающим оштукатуренную могилу, одним словом, если этот Джонни, который был у меня полчаса назад, спросит обо мне, то скажи ему, что я уехал…

— Слушаю, сэр, — ответила она, немного смущенная.

— Скажи ему, что я отозван в… Тегеран. Лет на… десять.

— Да, сэр, — ответила она улыбаясь.

Сноу кивнул ей и закрыл дверцу машины.

— Домой, — бросил он шоферу.

— Простите, сэр?..

— Боруг-Хайг-стрит, — поправился он, и машина тронулась.

Они поехали в восточном направлении, пересекли реку у Лондонского моста и остановились у церкви Святого Георгия, так как Сноу решил тут сойти. Он отпустил шофера и пошагал вдоль широкой улицы, неся маленький кожаный чемоданчик, заключавший в себе его нехитрый скарб. Достигнув перекрестка, он свернул налево и подошел к самому грязному дому этого злополучного переулка.

Дом № 19 на Редноу-Курт-стрит был не особенно привлекателен. Во входной двери недоставало доски, вход был узок и грязен, наверх вела винтовая лестница со сломанными перилами.

Весь дом был наполнен беспрерывным гулом пронзительных голосов бранящихся женщин и орущих младенцев. Ночью в этом Вавилоне регистр понижался: грубыми голосами рычали мужчины. Иногда они злобно орали, били своих жен, и тогда слышался жалобный визг. Перед этим домом всегда собирались любители кровавых сцен.

На верхнем этаже Сноу постучал в одну из дверей.

Никакого ответа. Он постучал снова.

— Войдите, — послышался грустный голос.

Комната была обставлена гораздо лучше, чем можно было этого ожидать.

Пол был чисто вымыт, в центре лежал чистый ковер, на котором стоял маленький полированный столик с круглыми ножками. На стенах висели две или три картинки, старые литографии на мифологические темы: «Возвращение Уллиса», «Персей и Горгона», а также «Скованный Прометей».

Войдя в комнату, Сноу услышал пение доброй дюжины птиц.

Клетки висели на стене по обе стороны открытого окна, а подоконник ярко алел геранью.

У стола сидел мужчина средних лет. Он был лыс, борода и усы были ярко-рыжие и все же от его внешности, несмотря на густо нависшие брови и сумрачный взгляд, веяло благодушием. Занятие его в данную минуту было не совсем обычным, ибо он шил наволочку.

Когда Сноу вошел, он опустил шитье на колени.

— Сноу! — вскрикнул он и неодобрительно покачал головой. — Скверный субъект, скверный субъект! Входи уж, я тебе приготовлю чашку чая!

С почти женской заботливостью он сложил работу, спрятал ее аккуратно в рабочую корзиночку и деловито вышел из комнаты, продолжая болтать.

— Давно тебя выпустили? Хочешь опять туда попасть? Не пачкай свои руки! Для чего тебе воровать? Молчи и брось свои ехидные улыбки!

— Ах ты, мой Сократ, — сказал Сноу.

— Сократ? Нет! Это тебе сказал бы любой порядочный ковбой! Кстати, ты не читал «Короля Сиукса»? Нет? И напрасно…

Он продолжал болтать о героях Дикого Запада. Теперь Муск, так его звали, был почитателем героев, искателем приключений и потребителем тех романов, которые поспешная критика называет «дрянью». За полотняными занавесками лежали на полках сотни потрепанных книжек, внесших свою лепту в образ жизни своего хозяина.

— А что мой Петер все это время делал? — спросил Сноу.

Петер поставил чашки и улыбнулся.

— Жил по-старому, — ответил он, — птицы, немного вышивания… У надломленного человека, тихо изучающего жизнь, время течет спокойно…

Он улыбнулся как бы скрывая тайную мысль.

Сноу тоже улыбнулся.

Петер был заядлым мечтателем. Он мечтал о героических подвигах, например, об освобождении сероглазых девушек из рук дюжих негодяев во фраках. Эти мерзавцы курили сигаретки и издевались над своими жертвами, пока не приходил Петер и сильным ударом сбивал этих негодяев с ног.

Петер был ростом приблизительно в полтора метра, но крепкого сложения.

Он носил большие круглые роговые очки, имел один фальшивый зуб — достояние, которое обыкновение заставляет самых азартных драчунов предпочитать храбрости осторожность.

Раньше Петер служил конторщиком в одном из магазинов в Сити. Он был честным, уважаемым человеком, увлекался садоводством. Как-то на столе кассира не хватило денег и его заподозрили в воровстве. Этим обвинением он был так ошеломлен, что беспрекословно позволил отвести себя в полицию, как во сне выслушал доказательства своей вины и сошел со скамьи подсудимых, не понимая, за что судья спокойным и неподвижным голосом приговорил его к шести месяцам принудительных работ.

Из положенного ему наказания Петер отсидел четыре месяца. Дело в том, что отыскался настоящий вор, сознавшийся в своем проступке.

Хозяева Петера пришли в отчаяние. Они слыли хорошими, честными христианами, а директор был, как потом утверждал Петер, так огорчен, что почти отказался от своего ежегодного отпуска, который он проводил в Шотландии.

Фирма, где служил Петер, сделала доброе дело — она назначила ему пожизненную пенсию, и Петер перекочевал в эти трущобы, так как считал, что побывав в тюрьме, хотя бы и невинно, он заклеймил себя на всю жизнь.

Понемногу он стал почти гордиться тем испытанием, которое ему выпало, начал задирать нос и заслужил в преступном мире незаслуженную славу. Когда он летом по вечерам выходил из дому, на него показывали пальцем и рекомендовали как знаменитого фальшивомонетчика.

— Что было с тобой потом?

Сноу как раз размышлял о милых странностях этого маленького человека, когда ему был задан вопрос.

— Я… о, все то же самое, мой Петер, — улыбнулся он.

Петер осторожно огляделся.

— С тех пор, как я был там, многое изменилось? — прошептал он.

— Кажется, столовую заново окрасили, — ответил Сноу серьезно.

Петер покачал головой.

— Мне кажется, что я бы не узнал теперь этого места… А что, кабинет начальника расположен все там же?

Сноу торжественно кивнул.

Маленький человек налил чай и подал его своему гостю.

— Петер, — спросил Сноу, размешивая чай, — где я могу остановиться?

— Здесь!

Лицо Петера просветлело.

— Они преследуют тебя, не правда ли? Ты останешься здесь, дорогой мальчик! Уж я тебя так преображу, как ты себе и представить не можешь! Бакенбарды! Парик! Я тебя тайно проведу к реке, и мы тебя посадим на пароход!

— Милый мой Петер! — улыбнулся Сноу, — Ах ты мой неисправимый! Нет, бессердечный маленький человечек — нет, не полицию я избегаю, а преступников, настоящих преступников, мой Петер, и не каких-нибудь воришек, а убийц-профессионалов наподобие, как там их зовут в твоих книжках, — Мичиган-Майка или Денвер-Дайка, а то и вместе взятых!

Петер многозначительно встал.

— Ты предал их, и они преследуют тебя, — сказал он торжественно. — Они поклялись тебе отомстить!

Сноу отрицательно покачал головой.

— Я их преследую, — поправил он его, — и клятву мести произнеся, великий сыщик с Бейкер-стрит! Мне нужно кое-кого выследить, Петер…

— Понимаю, — многозначительно кивнул Петер, — ты хочешь расстроить их планы!

— Расстроить — это как раз то слово, которое я искал, — улыбнулся Сноу.