— А неплохо, Юрик, у тебя получается. Не с пустыми руками к своим заявимся. Изобразил, как на фото, все понятно!

Когда Юра закончил, старшина взял эту необычную карту, сличил с местностью, сделал несколько пометок и сказал довольный:

— Такую карту и самому товарищу Сталину не стыдно показать, только бы не намочить ее при переправе.

Прохоров посмотрел на Юру:

— Привяжем Юре под рубашку, а его перевезем через реку.

— Точно! Снимай, Юра, рубашку; примерим военно-художественное донесение.

Юра снял рубашку, бросил на траву, сверху бережно положил красный галстук. Подсохшая кора своим полуовалом впору пришлась к худенькому телу мальчика. Бондаренко оторвал от нижней рубашки длинную полоску и ею прикрутил березовую карту.

— Готово! — произнес он. — Теперь вперед, к нашим! Двигаемся низиной, чтоб фашисты не заметили. Может, коряга какая попадется, на нее военного художника посадим.

Пригнувшись, чтоб их не заметили немцы, разведчики низиной приближались к реке. Но, как ни осторожничали, как ни прятались, немцы заметили их. Сбоку ударил пулемет, застрочили автоматы. Над головой засвистели пули.

— Ложись! — Бондаренко резко толкнул Юру на землю. Прохоров упал в нескольких шагах от них. Пули свистели, вонзались в землю. Прохоров схватился за грудь, вскочил, затем странно и медленно стал оседать. Опустился на колено и рухнул всем телом.

Бондаренко в два прыжка подскочил к нему.

— Николай! Что с тобой?!

Прохоров отнял руку от груди и показал: рука была в крови. Бондаренко все понял.

— На берегу я заметил… челн. Для Юры приго… дится, — дальше Прохоров не мог говорить, совсем слабея, закрыл глаза.

Стрельба продолжалась. Оставаться здесь было опасно.

— Юра, в кустарник, живо!

Немцы усилили огонь. Юра успел проскочить опасное место и скрылся в кустах. С того берега ударили советские минометы. Не желая себя окончательно обнаружить, фашисты прекратили стрельбу. Минометы тоже замолчали.

Бондаренко взвалил на себя отяжелевшее тело друга, пополз вслед за Юрой к кустам…

— Нет, Юра, с нами нашего Николая, скончался.

— Как? — не поверил Юра. — Он же только ранен.

— Был ранен, а теперь… Эх, Никола, Никола, до линии фронта добрались, до своих рукой подать — и вот на тебе!

Прохоров, вытянувшись во весь богатырский рост, спокойно лежал с закрытыми глазами, с побелевшим, застывшим лицом. Юра прижался к старшине.

— Крепись, дружок!

Живые долго сидели возле мертвого. Смотрели на него.

— Вот что, Юра, похороним нашего боевого товарища как положено. Видишь ровик?

— Вижу, — глухо ответил Юра. — Только… просто так положим и землей засыплем, да?

— Другого выбора у нас нет.

— А потом? Когда скажем родным дяди Коли, его возьмут отсюда?

— Обязательно. Лишь бы война кончилась. Давай свой галстук, накроем Николая как боевым знаменем и похороним с воинской почестью.

Юра протянул галстук. Старшина разложил на груди погибшего красный шелк, расправил концы, прижал ветками, чтоб ветром не сдуло.

Когда стемнело, они подтащили Прохорова к небольшому рву, отрытому, вероятно, нашими бойцами для укрытия, аккуратно уложили в него тело. Прощаясь, Бондаренко нагнулся к другу:

— Ты уж, Никола, прости нас. Такая вокруг обстановка, сам понимаешь…

Засыпали руками. Земля была рыхлая, поддавалась легко. Несколько минут постояли перед могилой.

— Прощай, наш боевой товарищ! Мы никогда не забудем тебя. Клянусь, Никола, мы отомстим за твою смерть! Пусть земля русская будет тебе вечным пухом. — Дальше говорить Бондаренко не мог, отвернулся в сторону, смахнул слезу.

Юра нагнулся к могиле:

— Прощайте, дядя Коля. Я не забуду вас. И мы отомстим за вас и за всех-всех. Честное пионерское!

Когда совсем стемнело, они осторожно спустились к реке. Звездное небо было ясное, спокойное. Кое-где верещали сверчки.

Бондаренко вошел в реку, запустил в воду широкую ладонь.

— Теплая. Искупаться бы, да не время. Ты посиди здесь, а я вдоль берега поищу.

Минут через пятнадцать Юра услышал тихие всплески. Присмотрелся к реке: в его сторону двигалось что-то длинное и темное. Челн, догадался Юра.

— Дядя Ваня, я здесь!

Бондаренко развернул челн, приблизил к берегу. Юра сел в него, вцепился в бугристые бока, пригнулся.

— Еще ниже можешь?

— Могу.

— Порядок, — одобрил Бондаренко и протянул сверток. — Возьми партбилет. Сунь за пазуху. И схему береги от воды. А главное — держи равновесие. Ну, поехали!

Челн качнулся, и Юра почувствовал, как медленно поплыли поперек реки. Шершавая древесина карябала щеку. Но Юра не обращал на это внимания. Он смотрел на воду. В мелкой волне забавно колыхались отражения звезд и луны.

Бондаренко одной рукой придерживал скользкую корму, другой сильно загребал воду. Разбухший челн был тяжелым, и усилий одной руки было явно недостаточно.

Наконец толкнулись в противоположный песчаный берег.

— Приехали. Подъем, капитан! — Бондаренко вышел из воды. Следом за ним Юра.

Оба сделали несколько шагов, как вдруг из ближних кустов раздалось негромкое, но требовательное:

— Руки вверх!

Щелкнул затвор.

Юра и Бондаренко обернулись на голос и тут же зажмурились. Яркий луч фонарика ударил в лицо.

— Что молчите? Кто же вы?

— Свои.

— Свои, говоришь, а где документы?

— Какие документы? — переспросил старшина.

Юра впервые услышал в его голосе растерянность.

— Дядя Ваня, у нас же есть документы. Партбилет и березовая кора с танками и пушками.

— Погоди, сынок. Слушайте, товарищ, я не вижу вашего звания, но очень прошу срочно доставить нас к командиру.

— Может, самолет вызвать и прямо в Москву, а?

— Дело, о котором я должен доложить, серьезное. Нельзя упускать момент.

— Да не сердись ты, старшина. Мы за вами давно наблюдаем. И фашистов на прицеле держали, к вам не подпускали. А где третий? Вас же трое было.

— Там остался. Навсегда!

— Понятно… Вы подождите здесь, а я майору доложу. Соболев!

— Слушаю, товарищ лейтенант.

— Уведи гостей, чтоб не видно было.

От кустов отделилась высокая фигура Соболева.

— Пошли!

— Ну вот и добрались мы до своих. — Бондаренко потрепал Юру за жесткий вихор. — Доволен?

— Еще бы! — обнял он старшину.

…Соболев привел их на небольшую полянку. Здесь кружочком сидели несколько бойцов и тихо переговаривались.

— Теперь, Юра, снимай рубашку, я отбинтую нашу картинку. И партбилет верни, не намочил его?

— Нет, не должно.

Юра вернул партбилет и снял рубашку. Бондаренко никак не мог развязать узлы.

— Братцы, ножичек есть у кого? Свой был, да на той стороне остался. Здесь такое дело прикручено, а узлы затянулись, развязать не могу.

Один из бойцов протянул нож и спросил:

— Что же такое у пацана привязано, если не секрет?

— Ты бы лучше вместо вопросов пожевать дал. Два дня во рту маковой росинки не было. Я-то, ладно, потерплю, а вот парнишка совсем ослаб.

— Извини, друг, я сейчас.

Бондаренко срезал узлы, отбинтовал березовую кору:

— А ну, хлопцы, посвети, у кого огонек имеется.

Высокий усатый боец чиркнул спичкой, загораживая ее свет:

— На, держи, да чтоб на той стороне не заметили, а то сразу шарахнут. Там тоже не спят, на нас поглядывают.

Бондаренко взял горевшую спичку, прикрыл широкими согнутыми ладонями, стал внимательно рассматривать чертеж. Все было в порядке. Вода коры не коснулась.

— Ну чего там интересного нашел, старшина?

— Хочешь посмотреть? На, но только осторожно, за углы держи, чтоб не смазать.

Над корой нагнулись несколько человек.

— Слушай, старшина, и это все против нас расположено?