– С чего ты взял? – на этот раз Катя опередила учителя, но всего лишь на секунду.

– Неважно, – Виктор посмотрел на Сергея.

Тот лежал с плотно закрытыми глазами, но губы шевелились. Виктор наклонился к другу, пытаясь расслышать, что он шепчет.

– Мне совсем не больно, – говорил Сергей. – Хорошо, когда не больно. Жаль только, что все так бессмысленно… Всегда боялся умереть бестолково. И Вика… День рождения удался, да? Тридцать три года… Иисус был безжалостно молод… Господи, как мне страшно! Как это, оказывается, страшно… Ног совсем не чувствую. А ведь я думал, устроим салют… Решил, что будет салют, как тогда, помнишь? Здорово было… И совсем не страшно…

Сергей продолжал шептать еще что-то, но слова слились в монотонный тихий шелест. Несколько раз Виктору удалось разобрать «салют» и «страшно», а потом шепот перешел в хрип. Сергей дернулся, широко открыл полные ужаса и страдания глаза, и застыл, уставившись невидящим взглядом в потолок.

– Вот и все, – сказал Виктор, глядя в окно. – Вот и все…

– Господи, боже, – прошептала Катя.

Старый учитель судорожно вздохнул и украдкой перекрестился:

– Упокой, господи, его душу.

После этого в машине надолго воцарилось молчание. Смерть, явившаяся минуту назад, словно на какое-то время примирила всех с действительностью. Глубокая ночь, горящая деревня, бродящий где-то поблизости монстр – все это вдруг показалось не такой уж плохой альтернативой тому миру, в который только что отправился Сергей. Не бог весть что, конечно, но все же. У них во всяком случае, еще был шанс увидеть рассвет следующего дня. Или хотя бы, надежда на это.

– Что будем делать теперь? – Катя говорила вроде бы спокойно, но Виктор по едва уловимым интонациям в голосе понял, что она в двух шагах от истерики. – Бензина нет. Дома, в котором можно укрыться, тоже нет. Ничего нет, кроме дурацкого ружья. И если верить старому сморчку, который подбил мне глаз, оно сейчас бесполезнее, чем наши телефоны. В телефоне хоть тетрис есть, время скоротать до прихода этого психа. Что мы будем делать, если он придет сейчас? И если… Если стрелять в него действительно бесполезно? Мамочка родная, я уже готова поверить во что угодно. Что мы будем делать? Витя, ты знаешь?

Виктор распахнул дверь, выставил ноги на улицу, хлебнул виски и закурил. Сигарета показалась потрясающе вкусной. Как и виски. Не далее, чем минуту назад, когда он предавался невеселым размышлениям об участи тех, кто вляпался в хорошую кучу дерьма этой ночью, повторился сильнейший приступ головной боли. И сопровождался он, как и в прошлый раз своеобразным раздвоением. Он снова был в разных местах. Тело – в машине, стоящей посреди догорающей деревни, а сознание – у кромки леса. И он прекрасно видел собственную изрядно помятую «девятку» с тремя смутно различимыми фигурками людей. Почти то же самое, что он видел, когда вырубился в доме старика.

Но было и кое-что новенькое в этом приступе. Он смог уловить эмоциональный фон того, кто стоял в лесу. Собственно, эмоций было две и обе довольно примитивны – нетерпение и страх. Но они были настолько сильны и между ними шла такая напряженная борьба, что делалось жутко. Пока страх выходил победителем в этой борьбе, но чувствовалось, что нетерпение набирает силу, а страх – напротив, слабеет. Слабеет по мере того, как медленно, но неуклонно утихает пожар в деревне.

– Сейчас псих не придет, – сказал Виктор, и бросил взгляд туда, где находился лес, сейчас плотно укрытый от глаз ночной темнотой. – У нас есть еще часа два на тетрис. Может, чуть больше.

– Почему ты так решил?

– В самом деле? – обернулся учитель.

– Помолчите, пожалуйста, немного. Катя, ты тоже… Мне нужно подумать. На всякий случай посматривайте по сторонам. Но особенно не волнуйтесь. Пока горит деревня, мы в безопасности.

– Но…

– Катюша, я потом все тебе объясню. Сейчас просто поверь мне. Я тебя очень прошу.

Виктор вылез из машины, прихватив ружье. Не столько беспокоясь о психе, сколько не желая ввергать в искушение старого учителя. Черт знает, что еще взбредет ему в голову.

Он осмотрелся. Деревня догорала. Огонь начнет ощутимо стихать совсем скоро. А к рассвету от нее останется лишь пепелище. Он сказал, что у них есть два часа, но, похоже, это был слишком оптимистичный прогноз.

Виктор посмотрел вверх. Звезд было не видно. Небо снова затянуло облаками. Только бы не пошел дождь, подумал он. Дождь приблизит развязку. А это плохо. Пока у него нет никакого плана, а только более чем смутные догадки и предположения. Нужно время, чтобы придумать что-нибудь жизнеспособное. Нужно время… Желательно лет двести.

И все же, он ощутимо продвинулся вперед за последние полчаса. Прежде всего, благодаря Сергею. Его поступок как нельзя лучше доказывал, что они столкнулись с чем-то, по меньшей мере, необычным. Сергей сжег собственный дом, место, где по его словам, он чувствовал себя по-настоящему живым. Спалил к чертям, вместе со всеми вещами. А ведь там наверняка многое осталось от деда, которого Сергей только что не боготворил. Какая сила могла заставить его сделать это? Уж всяко не простые угрозы или уговоры. Гипноз? Не стоит слишком преувеличивать его возможности. Чтобы за такое короткое время заставить человека уничтожить едва ли не самое ценное, что есть у него в жизни, нужно быть гением в гипнозе. Обладать поистине паранормальными способностями. Да и все равно подобный трюк едва ли под силу даже такому уникуму.

Но тем не менее, Сергей все это сделал. Сделал, подчинившись чьей-то воле. Это невозможно, но это факт. Так же, как фактом являются его собственные видения, хотя никакому объяснению подобные штуки не поддаются. Потрясающая живучесть психа в дождевике – тоже факт. Если как следует повспоминать, то наберется еще десяток таких вот невозможно-но-фактов. И последний гвоздь в гроб его сугубо материалистической картины мира – визит на ту поляну в далеком восемьдесят пятом году. Вывод, который вытекает из всего этого – они столкнулись с чем-то сверхъестественным.

Даже мысленно произнести это слово удалось Виктору с трудом. Весь его опыт, все его представления об окружающей действительности, все его знания, просто вопили от возмущения. Он всегда считал себя человеком, который, столкнувшись с привидением нос к носу, обязательно найдет вполне рациональное объяснение этому феномену. Вышла промашка. Хватило сущего пустяка, чтобы он кардинально пересмотрел свои взгляды на вещи. Не поверил в существование сверхъестественного, нет. Но допустил возможность его существования. По-настоящему допустил. Сдал позиции материалиста-прагматика и ударился в мистицизм. Позднее он найдет такое объяснение всему происходящему, которое не заставит его уходить в область мистики. Но сейчас на упражнения в логике не осталось времени. Что-то подсказывало Виктору, что с наступлением утра оживший покойник не заберется в уютный сосновый гроб. Слишком уж он терпеливо ждет.

Виктора всегда забавляла наивная вера людей в то, что силы зла выходят на охоту только по ночам. Он прекрасно понимал, откуда растут ноги у этого убеждения. Отголоски того страха перед темнотой, который мучил наших предков во времена, когда они жили на деревьях. Страх обезьян перед опасностями, которые таит в себе ночь. И начало этому страху положил первый леопард, который схватил первую, спящую мирным сном обезьяну. Закон природы – дневные животные не должны гулять по ночам, ночь принадлежит ужасным хищникам. В современном переложении люди просто заменили хищников на вурдалаков. Но подлинная суть не изменилась. Мы до сих пор восхищаемся шкурами леопардов и грацией представителей семейства кошачьих. Немудрено – это первое, самое древнее божество человека. Его боялись, ему поклонялись гораздо раньше, чем начали поклоняться солнцу и ветру. О Великий и Ужасный Леопард, страх перед Тобой до сих пор в наших генах, поэтому мы, мирные беззубые обезьянки, по ночам будем сидеть дома и бояться. Бояться темноты, населенной упырями, привидениями, ожившими покойниками-людоедами, потому что за всеми этими ужасными и отвратительными масками скрывается Твоя пятнистая клыкастая морда.