— Я поставлю золотой против рваного башмака: вы станете папочкой в течение года. И повергнете нас всех в благоговейный трепет и изумление, оказавшись хорошим папочкой.
Я ничего не смог на это ответить. У меня не было слов.
— Валяешь дурака?
Эти вещи не выглядели абсурдными, когда он высказал их.
Мне в голову пришла рыжуля с ее обычным непоколебимым отстаиванием своих прав. Руки в боки. Голова наклонена к плечу. Подбородок опущен.
— Ну?
Вопрос о детях у нас никогда не всплывал. Даже в виде предположения. Если не считать мер предосторожности, диктуемых побочным здравым смыслом. Мы никогда не обсуждали наше отношение к детям, не говоря уж о мыслях насчет того, чтобы завести собственных. Теперь, когда я оглянулся назад, меня это удивило.
— Господи, порази меня прямо сейчас. Я не могу быть достаточно взрослым, чтобы стать родителем.
Дин изобразил самую широкую самодовольную улыбку, какую я когда-либо видел на его старом табло.
— Ах ты, мошенник.
Улыбка стала шире.
— Мы должны переехать к ней, — сказал Дин. — Там будет место для ваших детей и беспризорниц вроде Пенни.
— Пенни не моя беспризорница.
Мы обеспокоенно переглянулись. То, что девочка болталась возле нашего дома, могло втравить ее в самую худшую беду, какую она знала за свою короткую, полную бед жизнь.
И мы, возможно, втравили также Краш, Ди-Ди, Майк и всю компанию из «Огня и льда» в самую худшую беду, какую они знали за свои полные бед жизни.
— Что ж, на данный момент давай просто побудем холостяками — такими, какими мы были перед тем, как женщины начали накапливаться и усложнять нашу жизнь.
— Да, — ответил Дин с заметным отсутствием энтузиазма.
Он двинулся к двери.
Мгновение спустя я услышал, как Доллар Дэн спрашивает его, почему у него такой мрачный вид.
Снова лил дождь.
Я ощутил сильную вонь мокрой шерсти Доллара Дэна, когда тот последовал за Дином на кухню.
99
Я вышел на крыльцо, толком не зная зачем.
Может, у меня было слабое ощущение, что стоит самому посмотреть, как дела, если всех наблюдателей прогнал дождь.
А может, я просто хотел насладиться стуком дождя по крыше крыльца.
Это был странный ливень, не густой, но упорный, с большими каплями.
Улица оказалась пуста. Ни людей. Ни животных. Повозки Дворцовой Охраны исчезли. Воздух был холодным и чистым. На мгновение в моем мире все стало правильным.
Вышел Дин.
— Не могли бы вы вернуться в дом? У нас проблема.
Я стиснул холодные, влажные, недавно покрашенные перила. Мне не хотелось расставаться с чувством довольства, чтобы разбираться с тем, что расстроило Дина… Что бы там ни случилось.
Мое воображение было способно охватить одну ужасную возможность. Покойник отдал душу, по-настоящему и навсегда. И с этого времени моя жизнь будет вращаться вокруг уборки четверти тонны гниющего трупа.
Дин и вправду двинулся к комнате Покойника.
— Вот, — сказал он, показав на Птицу носком правого башмака.
— Знаю. Я думал, он тоже пошел домой.
— В том-то и проблема.
— А?
— Он мертв. И очень скоро начнет вонять, какого бы холода мы сюда ни нагнали.
Я опустился на колени, чтобы взглянуть поближе.
Голос, не принадлежащий Птице, сказал мне:
— Убери свой башмак с моей спины, засранец, если только не хочешь, чтобы их уродливые зубы остались при них.
Я прикоснулся к шее Птицы. Пульса не было.
— Пенни была права.
— Очевидно. Но как они используют его после того, как он стал одним из них?
— Не знаю.
Я снова выпрямился и скользнул к двери.
— Но это кажется мне веской причиной, чтобы не спешить. Предположим, мы просто оставим мертвого Птицу лежать здесь, пока Страфа не вернется? Она будет знать, что делать. Или сможет сказать нам, кто знает, что делать.
Мертвый Птица произнес что-то противное.
Каким образом? Голоса исходили из его рта, в отличие от голоса Покойника, звучавшего в моей голове.
— Может, я поторопился, когда объявил, что он мертв. Посмотрите. Теперь он дышит.
Он и вправду дышал, но только чтобы набрать воздуху, а потом бормотать и рычать на несколько голосов: они пререкались, как лучше всего использовать труп художника.
— Просто чтобы позаботиться о том, чтобы у нас больше не случалось неприятных сюрпризов: как насчет того, чтобы его связать?
— Бельевая веревка вот там.
Дин направился к кухне.
Спорящие голоса утихли. Тело Птицы начало трястись. Потом один голос завопил:
— О, дерьмо! Что это?
Раздался еще один визг, полный чистейшего ужаса.
100
Ну вот я и влип. Моя подружка-ведьма куда-то исчезла. Мой сотоварищ крепко спал. Моя верная помощница-крысодевушка была далеко отсюда. И должно было произойти что-то такое, что мне не понравится.
Оглушительный стук донесся от входной двери. Кто-то моего роста и примерно такой же красивый только что на полном ходу врезался в переднюю дверь.
Я пошел посмотреть, кто там.
Дин завопил:
— Гаррет! — как раз когда я нагнулся к глазку.
Его воплю предшествовал нечеловеческий визг — такой неистовый, что дом затрясся до самого фундамента.
Что-то рухнуло в кабинете Синдж.
Я перестал подглядывать и ринулся на кухню.
Там тоже повсюду были разбросаны вещи, но я не стал проводить инвентаризацию.
Дин и Доллар Дэн глядели в заднее окно, на то бесплодное место, где некогда был садик с травами, когда Дин был еще достаточно молод, чтобы с ним управляться.
— Да ты, должно быть, меня дурачишь, — сказал я с совершенно непроницаемым лицом и таким же непроницаемым тоном.
Самый большой в мире и, наверное, единственный сухопутный кракен метался в этом садике, размахивая суперщупальцами и приводя все в чудовищный беспорядок, безумно поглядывая желтым глазом на закуску за стеклом.
Несколько щупалец недавно были обрублены, и из них сочился ихор, или как там называется невероятная кровь монстра? Чудовище дрожало всем телом, как собака с эпилепсией, страдающая от жутких судорог.
— Соль. Она поможет. Дин. Соль. Приготовься. Используй соль, если эта тварь сумеет просунуть внутрь какую-нибудь часть своего тела.
Я сотни раз видел старика во время стрессов. Я видел его вне себя от ярости и молча кипящим от гнева, видел надутым и сердитым. Каким я только его не видел, но никогда — открыто паникующим. Сейчас я тоже не видел, чтобы он паниковал. И Доллар Дэн не паниковал, хотя крысолюди пользуются дурной славой ненадежных созданий, когда дела принимают дурной оборот.
Дин вернулся с остатками соли. Он взял два маленьких горшка и начал распределять по ним соль.
— Что Синдж сделала с семейным арсеналом, когда ты начал вводить в дом молодняк, путающийся под ногами?
Наверху имелся чулан, который некогда мог похвастаться завидной коллекцией нелегального оружия. При последней проверке там имелись две запасные колотушки, заржавленный метательный нож, две потрепанные метлы и несколько дубинок, которые на самом деле были сувенирами. Их применяли против меня, прежде чем я их отобрал.
— Синдж ничего не сделала с арсеналом. Я сделал. Пенни очаровывают острые и режущие вещи. Опасное барахло в черном деревянном сундуке под моей кроватью.
Он хотел еще что-то сказать, но время поджимало. Еще три оглушительных удара обрушились на переднюю дверь, таких мощных, что рано или поздно дверь обещала сломаться.
А потом вспыхнет пожар.
Достать барахло из-под кровати Дина было не так-то просто. Приходилось маневрировать. Сундук был шести футов в длину, двух с половиной в ширину. И восьми дюймов в высоту. И чертовски тяжелым.
— Какого черта, старик? Ты что-то от меня скрыл? — прокряхтел я.
Он и вправду скрыл. Все мое незаконное оружие находилось в сундуке, но то была лишь меньшая часть хранящегося там смертельного оружия. Где, черт побери, Дин раздобыл легкие пилумы[9] пехотинца? В сундуке их было четыре. А еще — три классических дротика, две алебарды, набор мечей (некоторые из них — мои), два прекрасной работы длинных лука, рядом с которыми лежали связки стрел. Предположительно, там же должны были храниться и тетивы. А еще в сундуке были наконечники копий и множество ножей.
9
Пилум — копье римского легионера.