— Да ладно вам! — досадливо отмахнулся Ванька, — Раз в райвоенкомате признали годным, значит, всё у меня на месте, включая и то, чего, по вашему мнению, у меня нет. Так что же нам с вами, а точнее, с ними, делать? Драться будем или бежать? Только думайте скорее, товарищи эгрегории, а то они нервничать начинают. Как бы с ними чего не случилось!

— Заботливый ты наш! — проворчал Михаил, — когда это русский солдат от врага драпал? Нет, ну всякое бывало, конечно, но чтобы вот так, взять ноги в руки и убежать даже без боя? Правильно, Ванюша, вот эти мы сейчас и займёмся, потому как твои физические кондиции пока ещё далеки даже до этих заигравшихся в гестапо каратистов!

— Подождите, мужики, — вмешался вдруг всё ещё внимательно прислушивавшийся к чему-то Марк, — Там в кустах остался ещё кто-то. И этот кто-то, если я правильно распознал эти подозрительные звуки, собирается снимать нас на любительскую киноплёнку!

— Вот даже как! — искренне восхитился Михаил, — Тогда по ходу дела, мужики, нас либо хотят подставить по-крупному, либо я ничего не смыслю в колбасных обрезках, пардон, в провокациях! А ну-ка, Вань, заводи нашу любимую «Цыганочку» с моим выходом! Драку заказывали? Будет вам драка! Правда, как в индийском кино, но уж не обессудьте…

— Гриша, Гришенька, Григорий, — как-то обречённо вздохнув, тут же с демонстративно послушным видом затараторил Ванька с недавних пор слегка зарифмованный вариант своего шаманского речитатива, — Гриня, Григорьюшка, Гришоня…

Впрочем, бурлящий в Ванькиной крови адреналин, избыток которого Петрович просто так и не успел полностью нейтрализовать, сыграл с Ванькой не очень остроумную шутку, так как плохо контролируя себя, весь свой шаманский рэп он протараторил вслух. Остроумия же этой несмешной шутке молодых, но ещё очень глупых надпочечников не хватило по той простой причине, что по неудачному стечению обстоятельств щекастого дружинника, как оказалось, тоже звали Григорием, из-за чего тот почему-то жутко комплексовал…

— Но ты, шкилябра колхозная! — неистово завопил щекастый, — Члена ОКОДа дразнить! — и, ломая подельникам весь сценарий хитро закрученной провокации, с истошным «киай» со всей своей молодецкой дури зарядил в сторону Ванькиной челюсти довольно красивый и безупречно выполненный «маваси».

— Фигасе! — только и успел восхититься капитан спецназа, с трудом успевая подставить Ванькин подбородок с шуршащим свистом распрямившейся ноге щекастого дружинника ровно настолько, чтобы её обутая в кеды пятка всего лишь едва коснулась его.

— Чего это он? — недоумённо спросил щекастый, провожая взглядом улетающего куда-то в противоположные кусты Ваньку, — Я же даже, вроде бы, и не задел этого малахольного!

— О-о-о! — картинно застонал Ванька в Михином исполнении, с напускными трудностями выбираясь из, надо бы откровенно сказать, довольно таки чахлых кустиков и вновь тяжело вставая перед комсомольскими дружинниками, — О-о-о! Что-о-о я-а-а вам сде-е-ела-а-ал?!

— Так я не понял, — не выдержал уже всегда самый выдержанный Петрович, — Кого там наш Миха снаружи пытается изобразить в таких творческих муках? Пострадавшего от главного злодея звезду индийского кинематографа или какого-то несчастного зомби из «Ночи живых мертвецов»[iii] Джорджа Ромеро?

Есть на свете такой род даже не людей, а людишек, которые как презренные шакалы или гиены почти всегда набрасываются на своего даже более сильного с виду противника, но лишь тогда и только тогда, когда звериным чутьём почувствуют возникшую в нём вдруг по каким-либо причинам подступившую слабость.

Вероятно, к такому типу людишек относился и визгливый окодэшник по кличке Гебельс, не сумевший, а может быть, даже и не пытавшийся удержаться от искушения ударить едва стоявшего перед ним «обидчика», явно не способного достойно ответить ему тем же.

В отличие от нанесённого щекастым Гришаней более квалифицированного первого удара, прилетевшая от визгливого Гебельса безграмотная плюха, особых проблем у Михаила уже практически не вызвала, хотя и заставила за ней немного погоняться, дабы максимально точно и мягко подставиться и под этот неуклюжий удар.

Однако же, на этот раз, капитан не менее зрелищно ухитрился отлететь в другую сторону и каким-то неведомым для обоих его противников образом закатиться за наблюдательный куст, откуда тут же послышались уже совсем другие подозрительные звуки.

— Порядочек! — с видом объевшегося тридцатипроцентной сметаны кота довольно сказал вышедший из-за куста абсолютно невредимый Михаил Ванькиными устами, — Товарищи окодэшники, там я себе рояль в кустах нашёл с каким-то дрыхнущим организмом, так я хабар предлагаю поделить по-братски. В общем, камеру с кассетником мне, организм, так уж и быть, вам! Что? Так не пойдёт? Ну извините, кто первый встал, того и тапки!

Вместо ответа, визгливый и щекастый молча переглянулись и, не сговариваясь, кинулись на Ваньку. Тот слегка присел, скользнул навстречу более слабому визгливому, поднырнул под гьяку-цуки и одним слитным движением бросил его через себя навстречу щекастому.

Щекастый же, для спортсмена оказавшийся и в самом деле довольно неплохим бойцом, среагировал достаточно грамотно, но для капитана, не ожидавшего от каратиста такой подлянки как применение приёмов из арсенала ушу, совершенно неожиданно, поскольку, уклоняясь от летящего на него визгуна, присел с опорой на руки и молниеносным росчерком технично провёл нижнюю подсечку «хоу сао туй».

— Ах ты, Джеки Чайник электротехнический! — возмутился оскорблённый в своих лучших чувствах Михаил, уходя стремительным домкра…, простите, перекатом после позорного для офицера спецназа приземления на пятую точку от почти детсадовского приёмчика.

Не вставая с земли, тут же резко крутанулся на спине и, используя в качестве противовеса ушедшую в сторону левую ногу, правой ногой подсёк подскочившего к нему щекастого не менее классическими нижними «ножницами».

— Короче, товарищи, которые так себе мне товарищи, — начал свою обличительную речь Михаил, стоя над связанными их же кожаными ремнями комсомольскими оборотнями без погон, — Принцип демократического централизма, вполне возможно, вещ хорошая, но вы знаете, не скажу почему, но меня всякий раз мутит при одном только слове «демократия». Когда я слышу слово «демократия», я снимаю с предохранителя свой, кхм, с катушек, в общем, слетаю. Так что, вы уж извините меня, всего такого колхозного, ибо, слава богу, не дошла ещё до нас ваша демократия и, надеюсь, никогда не дойдёт! Район у нас самый отдалённый в Новосибирской области. Что? Подчинение меньшинства большинству? Ну, это вы лучше пиндосам, пардон, американцам скажите лет так через тридцать — сорок. Но, господи, что я говорю, к этому времени вы, как и большинство нынешней комсомольской номенклатуры будете им одно место вылизывать и повизгивать при этом от удовольствия.

— Ну а что ты тогда скажешь про диктатуру пролетариата, если тебе так не нравится наша комсомольская демократия? — с вызовом спросил хмуро глядящий на него щекастый.

— Не стоит ловить меня на словах, толстый! — кинул на него насмешливый взгляд Михаил откуда-то из глубины Ванькиных глаз, — Именно про комсомольскую демократию я даже и не заикался! Ну а по поводу диктатуры… Кстати, ты знаешь, чем отличается диктатура от демократии? Только местом, которое занимают дураки. При демократии дураки имеют право голосовать, при диктатуре — править. Это не я сказал, а один британский философ по имени Бертран Рассел. Тот самый, который встречался с Лениным и писал потом, что наш век войдет в историю веком Ленина и Эйнштейна. Так что сто раз подумай, прежде чем стучать на меня в связи с этими словами о диктатуре, демократии и дураках.

— Стукачом никогда не был! — с ненавистью выплюнул ему в лицо щекастый, безуспешно пытаясь высвободить связанные «ласточкой» руки и ноги, — Развяжи немедленно, гнида!

— Ты б лучше не дёргался, толстый! — любезно предупредил того Михаил, — Ремни только себе ещё туже затянешь. Я сейчас уйду, а вы зубами друг друга развяжете, голубочки мои сизокрылые! И вот ещё что, провокаторы хреновы, вашу технику я конфискую в пользу… Короче, просто конфискую, как орудие во всех отношениях преступного замысла.