Эмма подождала, пока очередной прохожий не отойдет на достаточное расстояние, и спросила:

– Значит, американцы в курсе?

– В курсе… конечно… Они продержали Тома чуть ли не целый день – все расспрашивали, – поэтому ему вчера больше не пришлось ловить рыбу. И сегодня утром в лавке ты свежей рыбы не найдешь. Можешь зайти, он сам тебе расскажет. Эмма покачала головой.

– Пожалуй, не стоит, – сказала она и добавила: – А в новостях ничего не сообщили.

– Так и должно быть. Пока все это неофициальные сведения. Я узнал об этом только потому, что зашел в лавку за своими водорослями. – Он показал набитую сумку.

Невероятно, но он еще раз подмигнул Эмме, закинул сумку на плечо и перешел улицу, направляясь в скобяную лавку. Сквозь витрину Эмма украдкой заглянула в рыбный магазин. На прилавке была разложена сушеная селедка и соленая треска, а сам Том Бейт стоял, разглядывая Эмму. Он улыбался.

– Соблазнишься чем-нибудь сегодня, дорогая? – крикнул он.

– Нет. Нет, спасибо, – ответила Эмма.

Она подошла к супермаркету. Бабушка продвинулась в очереди и стояла уже почти у дверей. Она беседовала с женой управляющего банком.

– Они назовут новые деньги дукатами, – рассказывала Мад, повернувшись вполоборота к собеседнице, – исторические ассоциации и все такое, что-то вроде дублонов. Будут ли дукаты основываться на долларе, сын не сказал. По-моему, он улетел это выяснять в Бразилию. Ваш муж должен знать. Я хочу сказать, про дукаты.

– Он мне ничего не говорил, – ответила озадаченная соседка по очереди.

– Ну что ж, – Мад пожала плечами, – еще, наверно, рано об этом говорить. Мой сын работает в коммерческом банке, они всегда узнают обо всем первыми.

Люди в очереди прислушивались.

– Никогда не слышала о дукатах, – шепнула одна женщина другой, – и о дублонах. Вот как плохо, помнишь, как мы привыкали к десятичным деньгам[19]

– Пенсионерам тяжело придется, – пробурчал какой-то старик.

– Ничего, – улыбнулась Мад, – теперь началось нормирование продуктов, нам с вами апельсиновый сок полагается вполцены, как детям.

Они прошли в двери магазина. Внутри толкотня, сущий бедлам. Продавцы пребывали в смятении. На прилавках стояли таблички с надписями: «Извините, сыра, ветчины, яиц нет». Покупатели кидали в корзины консервы с надписями «отпуск не ограничен», но все консервы подорожали.

– Нам это не нужно, – сказал Мад. – Это старые запасы выставили, чтобы люди расхватывали.

Продавца за прилавком прямо передернуло.

– Уверяю вас, мадам, это не так. Поймите, новые правила отпуска мешают нам даже больше, чем покупателям. Нормирование продуктов ввели так поспешно, что мы прямо не знаем, что делать. Новых продуктов пока еще не поступало, и мы не знаем, когда их и ждать.

Мад проталкивалась дальше, внучка за ней, и наконец они вышли из магазина со странным набором покупок, начиная с дюжины бледных отбивных и нескольких фунтов колбасы и кончая рулонами туалетной бумаги и несколькими бутылками апельсинового сквоша.

– Дорогая, мне кажется, у Дотти в списке ничего этого нет, – заметила Эмма.

– Неважно, – сказала Мад, – пригодится. И не стоит тайно припрятывать еду. Еще с войны помню, что те, кто скрывал еду, считались отщепенцами. А рыба есть?

– Нет рыбы, – Эмма оглянулась по сторонам. У супермаркета все еще стояла очередь. Придется соврать, подумала Эмма. – Лавка закрыта. Тома Бейта нет. – Тут Эмма вспомнила, что им придется идти к машине мимо лавки. – Знаешь, – торопливо произнесла она, – ты иди в аптеку, а я подгоню туда машину и заберу тебя.

– Но мне в аптеке ничего не нужно, – запротестовала Мад.

– У мальчишек кончается зубная паста. И у меня тоже. Да и мыло там лучше, чем в супермаркете.

Эмма подогнала машину к аптеке и забрала Мал; у шлагбаума они остановились на очередную проверку пропусков. Мистер Либби, хозяин «Приюта моряка», беседовал с постовым, морским пехотинцем. После того как были закончены все формальности, мистер Либби нагнул голову к машине.

– Доброе утро, – сказал он. – У меня для вас кое-что есть. Замечу, что я предлагаю далеко не каждому. – Он говорил доверительным тоном. – Заместитель командующего лагерем исключительно любезный джентльмен. Скажу вам, если для них постараешься, то они в долгу не останутся. – Он огляделся по сторонам. – Хотите ящик калифорнийского вина? – прошептал он.

– Извините, – сказала Мад, – но это не в моих принципах.

Мистер Либби выпучил глаза.

– Никакого обмана. Обещаю вам. Вино на борту корабля. И налогов платить не надо. Мы будем импортировать это вино в больших количествах, а это первая партия. Вино намного слаще, чем французское, что вы обычно берете.

– Мистер Либби, – сказала Мад. – Я скорее буду пить воду из корыта, чем это калифорнийское вино. Поехали, Эмма. – Машина рванулась. Мад обратилась к внучке: – Я абсолютно серьезно. Калифорнийское вино, держи карман шире! Так что Вик был прав. Что еще нас заставят покупать, вот что интересно. Одноразовые пакетики с чаем, я полагаю… и этих жутких морских моллюсков.

Машина уже была в гараже, когда Эмма повернулась к бабушке и сказала:

– В Полдри я встретила мистера Уиллиса. Они нашли капрала Вэгга.

Мад молчала. Выбравшись из машины, спросила:

– Где?

– На Келливардском утесе. Вчера. Его нашел Том Бейт на своей лодке. Вот почему я не хотела, чтобы ты заходила в лавку. – Она рассказала бабушке все известные ей подробности.

Мад собирала покупки.

– Несомненно, они провели вскрытие, – сказала она. – Интересно, что последует дальше – если бы он был наш, провели бы следствие, а раз он не наш, кто знает.

– Не знаю, – ответила Эмма, – и спросить нам не у кого.

– В таком случае остается только ждать. И слушать радио.

Эмма не могла понять, к лучшему или к худшему, что тело обнаружено. В итоге будет хуже. Пока капрала искали, допускали еще мысль, что он где-то скрывается – убежал и спрятался, – Эмма же и все остальные, кто знал правду, могли надеяться, что бушевавший в пятницу и субботу шторм унес бы труп далеко в пролив и прошли бы дни, а может и недели, пока его прибило бы к берегу, а этого могло и не произойти, или тело уже невозможно бы было опознать. Но что теперь об этом. Труп забросило в расщелину в Келливардском утесе. Эмма вспомнила, сколько раз она ходила там с мальчишками во время отлива – риф целиком обнажался только в конце весны, и они могли бродить вокруг него, высматривая креветок. Эмму передернуло. Никогда больше она не сможет сделать это снова.

Дотти встретила их сообщением, что во время их отсутствия звонил Папа.

– Он очень спешил, Мадам, уезжал в аэропорт. Сначала в Нью-Йорк, потом в Рио. У секретарши есть адреса. Мне показалось, что он расстроился из-за того, что не мог поговорить с вами.

Мад развела руками:

– Не надо было мне ехать. По крайней мере, хотя бы голос его услышала.

Похоже, она упала духом, – вовсе не в ее стиле. Эмма выгрузила все свертки на кухонный стол и сказала бабушке:

– Что значит, услышала бы его голос?

– То и значит. Эмму охватила паника:

– Ты не думаешь, что он попадет в авиакатастрофу, или самолет угонят, или еще что-нибудь ужасное?

– Нет, милая, конечно, нет. Не бери в голову глупости.

Эмма представила себя сидящей рядом с Папой в лайнере, летящем в Нью-Йорк. Она была бы избавлена от расследований и всей этой суматохи, творящейся здесь, дома. Папа бы носился с ней, баловал, гордо представлял ее как «внезапно выросшую дочь». Нью-Йорк, Рио, кругом удивительное, новое, но, главное, спокойное и безопасное, никакой ответственности, кроме разве что польстить его гордости и выглядеть как можно лучше. Вместо всего этого она дома, как в осаде. Мад почти восемьдесят, мальчишки тоже не самостоятельны, и каждый новый день все более зловещ, несет в себе угрозу.

Она вышла прогуляться по полю и вниз к скалам – только для того, чтобы разбередить в себе чувство страха и отверженности, которое, как она была уверена, пробудит в ней вид Келливардского утеса. Море было безмятежно. Ничего похожего на бурлящий котел, каким бухта была в субботу. Нет ни волн, ни катящихся гребней. Илистая поверхность Келливардо горбилась над спокойными водами, а сломанная пополам мачта напоминала согбенную человеческую фигуру. На горизонте, где-то у Додмана, виднелся далекий силуэт приближающегося военного корабля. Эмма стояла и смотрела, как все яснее вырисовывается его серый силуэт. Военный корабль возвращался, чтобы снова бросить в бухте якорь. Поможет ли это прояснить ситуацию, хотя бы в отношении их самих, или будет только хуже? Полковник Чизмен относился к ним с большим пониманием, чем его заместитель, но теперь, когда обнаружен труп капрала, он может изменить свое отношение. А Уолли Шермен? Изменился ли и он? Она повернула назад и снова выбралась на поле. Сколько часов занял бы перелет через Атлантику вместе с Папой? Приземлился ли уже самолет, встречают ли Папу друзья-бизнесмены в зале для особо важных персон?