На ходу был только «ситроен». У «ганомага» не было стекол, а «унимог» стоял на козлах. Я забрался в кабину «ситроена» и стал подбирать ключи. Один из них подошел, и, когда я его повернул, загорелись лампочки. На рулевом колесе была видна засохшая кровь. Тряпка на пассажирском сиденье тоже была в крови. Я сунул ее в карман. Вынимая ключ из замка зажигания, я задел тумблер на приборной доске. Сзади послышалось жужжание электромотора, и я увидел в боковом зеркале, что открываются задние двери фургона. Я вылез из кабины и пошел к заднему борту.

На этот раз я не сильно испугался. Но эффект был впечатляющим. Теперь я знал, что произошло на мосту. Весь задний борт фургона, от открытой правой до открытой левой дверцы, был затянут блестящей металлической фольгой. Смертельный триптих. Натянутая фольга была гладкой, без морщин и складок, и я увидел себя в ней, как в зеркале на нашей лестнице в субботу. Когда Мишке въехал на мост, фургон стоял с открытыми задними дверцами. Мишке, увидев внезапно появившиеся на его полосе и стремительно приближающиеся фары, рванул руль влево и уже не смог справиться с управлением. Я вспомнил крест на правой фаре его машины. Его приклеил не он, а старик Шмальц, который по этому кресту узнал в темноте о приближении жертвы и открыл задние двери кузова.

Послышался громкий стук в дверь ангара.

— Открывайте! Заводская охрана!

Наверное, Сила и Терпение заметили отблеск моего фонаря. Ангаром, судя по всему, пользовался только Шмальц, иначе бы у них были ключи. Я порадовался, что эти юные следопыты не знали фокуса с пластиковой картой. Однако я сидел внутри, как в захлопнувшейся мышеловке.

Я запомнил государственный номер фургона и увидел, что таблички с погашенным номером на скорую руку закреплены проволокой. Снаружи стучали все сильнее и нетерпеливее. Я завел мотор, подогнал машину задом с открытыми задними дверцами к воротам и остановил в метре от входа. Потом взял со стола длинный, тяжелый гаечный ключ. Один из моих преследователей бросался всем телом на дверь.

Я прижался к стене рядом с дверью. Теперь мне оставалось надеяться только на везение. За секунду до того, как охранник в очередной раз бросился на дверь, я повернул дверную ручку вниз.

Дверь распахнулась, первый охранник влетел внутрь и рухнул на землю. Второй, ворвавшись вслед за ним с пистолетом в поднятой руке, испуганно замер на месте перед своим отражением. Овчарка, натасканная на мгновенный прыжок на человека, угрожающего ее хозяину оружием, прыгнула вперед, прорвав фольгу, и взвыла от боли в кузове фургона. Первый еще лежал на земле, второй пока не понял, что произошло, и я, воспользовавшись замешательством, выскользнул наружу и помчался к реке. Я уже пересек рельсы и пробежал еще метров двадцать, когда сзади послышались звуки погони — Сила и Терпение в стремительном ритме топали своими тяжелыми ботинками по булыжной мостовой, угрожающее пыхтение овчарки быстро приближалось.

— Стой! Стой, стрелять буду!

У меня не было желания на собственной шкуре изучать правила применения огнестрельного оружия на охраняемой территории завода. От Рейна веяло холодом. Но у меня не было выбора, и я прыгнул.

Прыжок головой с разбега обеспечил мне нужную траекторию, позволившую вынырнуть из воды уже на довольно приличном расстоянии от места прыжка. Я повернул голову и увидел охранников с собакой, стоявших на причальной стенке и светивших вниз фонарем. Моя одежда мгновенно отяжелела, а течение было сильным, и я с трудом продвигался вперед.

— Герд! Герд! — услышал я сдавленный голос Филиппа, который полушепотом звал меня, дрейфуя вдоль берега в тени стенки.

— Я здесь! — также полушепотом откликнулся я.

Через несколько секунд яхта поравнялась со мной, и Филипп вытащил меня наверх. В этот момент Сила и Терпение заметили нас. Не знаю, что они могли предпринять. Открыть огонь? Филипп запустил мощный двигатель и, подняв высокую носовую волну, взял курс на середину реки. Я в изнеможении, дрожа от холода, сидел на палубе.

— Ты можешь сделать мне одолжение и установить, что это за кровь? — сказал я, достав из кармана испачканную в крови тряпку. — Я догадываюсь, что это нулевая группа, резус отрицательный, но мало ли…

Филипп ухмыльнулся:

— Значит, весь этот переполох из-за какой-то несчастной мокрой тряпки? Ну ладно, потом разберемся. Сначала ты спустишься вниз, примешь горячий душ и наденешь мой халат. А как только мы, я надеюсь, благополучно минуем водную полицию, я сделаю тебе грог.

Когда я вышел из душевой кабины, мы были уже в безопасности. Ни РХЗ, ни водная полиция не отправили за нами в погоню канонерскую лодку, а Филипп как раз, дойдя до Зандхофена, ^[114] поворачивал в рукав Старого Рейна. Хотя я и согрелся под душем, меня все еще трясло. Для моего возраста это, пожалуй, все же были чересчур острые ощущения. Филипп пришвартовался на прежнем месте и спустился в каюту.

— Ну ты даешь!.. — сказал он. — Натерпелся я за тебя страху! Когда я услышал, как эти типы барабанят по железу, я сразу понял, что у тебя там какие-то проблемы. Только я не знал, что мне делать. Потом увидел, как ты прыгнул в воду. Вот это класс! Снимаю шляпу.

— Да брось ты! Когда за тобой гонится натасканная служебная овчарка, уже некогда думать, не слишком ли прохладная вода. Гораздо важнее было то, что ты как раз в самый острый момент принял единственно правильное решение. Без тебя я бы точно пошел ко дну. Вопрос лишь в том — с пулей в затылке или без. Ты спас мне жизнь. Как я рад, что ты не только безнадежный бабник!

Филипп смущенно позвякивал посудой на камбузе.

— Может, ты мне теперь расскажешь, что ты там потерял, на этом РХЗ?

— Потерять я ничего не потерял, зато кое-что нашел. Кроме этой мерзкой мокрой тряпки, я нашел орудие убийства и, скорее всего, убийцу. Вот откуда эта тряпка.

За дымящимся грогом я рассказал Филиппу о фургоне в ангаре и его неожиданном специальном оборудовании.

— Но если это было так просто, сбросить твоего Мишке с моста, откуда же тогда ранения этого ветерана заводской охраны? — спросил Филипп, когда я закончил свой рассказ.

— Тебе бы надо было работать детективом. Ты быстро соображаешь. Я пока не знаю ответа на этот вопрос… Разве что… — Я вдруг вспомнил рассказ хозяйки привокзального ресторана. — Хозяйка привокзального ресторана слышала два удара через короткий промежуток времени. Теперь я понял: машина Мишке повисла на краю моста, зацепившись за ограждение, и старик Шмальц ценой невероятных физических усилий вывел ее из этого опасного равновесия над пропастью и при этом поранился. А через две недели умер от последствий этих усилий. Да, так оно, скорее всего, и было.

— Ну, в общем, все действительно сходится. И с медицинской точки зрения тоже. Один удар при столкновении с ограждением, второй — при падении на железнодорожное полотно. А что касается Шмальца, то у пожилых людей случается апоплексия, когда они не рассчитывают свои силы. Это может даже пройти незаметно, а потом отказывает сердце, не выдержав нагрузки.

Я вдруг почувствовал страшную усталость.

— И все-таки мне многое еще не ясно. Старик Шмальц ведь не сам додумался убить Мишке. И мотив мне тоже неизвестен. Филипп, отвези меня, пожалуйста, домой. Бордо мы выпьем в другой раз. Очень хотелось бы надеяться, что у тебя из-за моих приключений не будет неприятностей.

Когда мы поворачивали с Гервигштрассе на Зандхофенштрассе, мимо в направлении гавани промчалась патрульная полицейская машина с мигалкой, но без сирены. Я даже не обернулся.

Всю ночь меня била лихорадка. Утром я позвонил Бригите. Она пришла, принесла хинин от лихорадки и капли от насморка, сделала мне массаж шеи, повесила сушиться мою одежду, которую я вчера вечером бросил в прихожей, приготовила обед, который я потом должен был только разогреть, сходила в магазин, купила апельсиновый сок, глюкозу и сигареты и накормила Турбо. Все это она делала с озабоченным видом, четко и толково. Я попросил ее посидеть рядом со мной на краю кровати, но ей уже пора было идти.