Всякий, кто впервые сталкивался с Диллером, невольно обращал внимание на его глаза. Ясные, спокойные, они подкупали кажущейся бесхитростностью. Взгляд его был внимательным, всегда исполненным мысли и понимания. И трудно представить, что именно это выражение лучше всего маскировало истинные чувства и намерения предпринимателя. Даже в минуты, когда принимались решения биться не на жизнь, а на смерть, Диллер не изменял себе, его глаза светились подкупающей простотой.

И в этот раз, когда угроза неприятностей, судя по подслушанному разговору, далеко не пустяковых, нависла над делом, Диллер не изменил себе. Увидев вошедшего в кабинет художника, он заулыбался.

— Доброе утро, Стоун! — Диллер даже сумел показать свои зубы чуть больше обычного, изобразив на лице подобие радостной и весьма искренней улыбки. — Рисуйте. А я буду говорить по телефону. Вам это не помешает.

Это, конечно, мешало, но послушать, о чем пойдет разговор, Андрею очень хотелось.

Диллер подвинулся к столу, набрал номер.

— Телевизия? Очень приятно. Это Диллер… Голос у него был спокойный, но очень твердый.

— Да, мистер Рескин. Я сам буду представлять нашу сторону. Да, сам. Разве это не демократично? Вы о рейтинге передачи? С этим, я думаю, у вас проблем не будет. Мое личное участие в ток-шоу скорее привлечет интерес зрителей, чем отпугнет их. Генри Диллер против сукина сына Дика Функе. Простите, для вас Дик может быть кем угодно, а для меня всего только сукин сын. Рекламируйте передачу как хотите. Условий мы не ставим. Пусть Функе выкладывает все, чем располагает. Именно все. Правда, есть одно условие. Никаких ссылок на конвенции и международные последствия. Мы с этим категорически не согласны. Нет, мистер Рескин, нет. Дело идет не обо мне, а о чести нации, и сеять подозрения в мире просто не патриотично. Не надо неприятности одного из тысяч предприятий превращать в международный скандал. Да, если Функе начнет разговор об этом, я сумею ответить. Но учтите, потом мы сразу снимем нашу рекламу с вашей системы. Вы правильно поняли. Именно всю. Я думаю, в отношении компании «XX век» то же сделают и некоторые другие. Именно из солидарности. Нет, это не мое мнение. В таких играх я не блефую. Так что давайте ладить. Значит, ссылок на конвенции не будет? Тогда назначайте время.

Диллер швырнул трубку. Повернулся к Андрею. Деловито спросил:

— Вы разбираетесь в химии?

— Да, — ответил Андрей серьезно. — И кажется, неплохо.

— Тогда извините, Чарли, сегодня я крайне занят. У меня несколько телефонных разговоров, и я уезжаю. Продолжим, когда немного освобожусь. Договорились?

Андрей кивком подтвердил согласие. Было ли промахом с его стороны признание в знании химии? Вряд ли. Диллер и без этого ответа в его присутствии о делах предприятий говорить не стал бы. Так что честность в мелочах только на пользу.

Вошел Мейхью, остановился, не зная, может ли прервать сеанс.

— Проводите мистера Стоуна, — предложил ему Диллер.

Коротышка вопросительно вскинул брови. Диллер успокаивающе кивнулему:

— Все будет в порядке. Все. Я поставлю этого Функе на место. Пусть для него станет уроком, как связываться с нами.

Выйдя из кабинета Диллера, Андрей задержался у окна на втором этаже. Отсюда открывался прекрасный вид на парк виллы Ринг. Парк аккуратный, постоянно опекаемый и сберегаемый отрядом садовников. Зеленая лужайка перед домом, аллея розовых кустов, ведущая к стеклянному зданию оранжереи, строй могучих дубов на границе территории неподалеку от магистрального шоссе. На западе виднелась часть строго охраняемой зоны, где располагалась святая святых — лаборатория Диллера. Восточная часть парка выглядела как дремучий лес, опутанный лианами, сырой и душный. Это место чем-то напоминало Андрею лес, в котором он провел без малого девять месяцев, проходя курс углубленной специальной подготовки.

Всего через двенадцать недель после того, как с ним перестали говорить по-русски, Андрей, к своему удивлению, уже не тонул в стихии чужого языка. Ежедневно по восемь часов с ним работали талантливые учителя, которых он ни разу так и не увидел в лицо, как и они не увидели своего способного ученика. Однако это обстоятельство не мешало наставникам со всей свирепостью драть с обучаемого лыко.

Учителей было двое — мужчина и женщина. Они не преподавали правил грамматики, которыми мучают учеников средних школ. До определенного возраста дети учатся говорить стихийно, а иногда вырастают, не узнав тайн морфологии и синтаксиса. Именно по этому методу учился говорить и Андрей. Он купался в звуках чужого языка с утра до вечера. Преподаватели делили это время на две смены, изнуряя ученика до тех пор, пока он мог шевелить языком.

Трудно сказать, кто и как определил, что Андрей овладел необходимым минимумом, но Корицкий однажды сказал:

— Теперь, молодой человек, пора заняться главным. Будем менять ваш облик. Завтра мы уезжаем из города, и вы окажетесь Чарльзом Стоуном. Новое имя станет вашим на большую часть оставшейся жизни. Придется к нему привыкать. Для всех остальных, кроме меня, вы в этот период будете Джеймсом Райтом.

Андрей обречено улыбнулся.

— Скоро у меня набок съедет крыша. Николай Лукин, Райт, Стоун… С ума сойти!

— Ничего у вас никуда не поедет,. — всерьез успокоил его Корицкий. — Наш психолог считает, что вы в порядке. Главное — поменять привычки.

— Это очень нужно?

— Просто необходимо. Привычка — вторая натура. И это, мистер Стоун, не обычная умная фраза. Это гениальное открытие психологии. Люди в повседневной жизни на шестьдесят процентов живут привычками. Переходим улицу — взгляд налево, потом направо. Обручальное кольцо русская замужняя женщина носит на правой руке. Православные верующие, заходя в церковь, кладут крест справа налево. Все это совершается автоматически, вне волевого усилия и всякого контроля. Попадите в Англию, и каждая ваша привычка заорет, вот он, чужак! Глядите! Потому что островитянин, прежде чем перейти дорогу, смотрит направо, потом налево. Верующие в храмах кладут крест слева направо. Обручальные кольца носят на левой руке…

— Я понял.

— Понять мало. Предстоит себя поломать. Забыть старые привычки, обрести новые. Сделать это непросто. Сознанием привычки контролировать очень трудно. Поэтому придется погрузиться в среду, которая будет выдавливать из вас прошлые навыки. Безжалостно. Без остатка.

— И многое придется выдавливать? — Андрей явно иронизировал. Проблема явно не казалась ему серьезной.

— Почти все.

— Так уж!

— Да, кстати, мистер Стоун, какой размер обуви вы носите?

— Сорок второй.

— Хорошо, завтра же зайдем в магазин, и вы попросите себе новые ботинки. Только наблюдайте, какие глаза будут у продавца, которому вы назовете свой размер.

— Мы поедем за границу?

— Почти. Ею для вас станет учебный центр. В наших разговорах он будет проходить как Питомник и там мы будем жить до окончания подготовки.

На другой день ранним утром они оставили город. Через три часа езды по магистральному шоссе свернули на бетонку. Въезд на эту дорогу закрывал запрещающий знак. По сторонам дороги тянулся темный заболоченный лес. В его глубине путь машине перегородил бетонный забор.

Ворота перед ними открылись без задержки, ни нудной процедуры проверки пропусков, осмотра машины. На въезде Андрей бросил взгляд по сторонам и увидел, что за забором оборудованы еще две системы заграждений: электронная и электротехническая. Питомник охранялся серьезно.

Миновав небольшую березовую рощу, машина въехала на широкое поле. Его в разных направлениях пересекали асфальтированные дороги, оборудованные городским освещением и даже светофорами на перекрестках. В отдалении друг от друга возвышались несколько трех — и пятиэтажных домов с балконами и лоджиями. Это придавало городку вид фешенебельного санатория. Еще больше усиливал впечатление большой пруд, по берегам которого росли вековые ветлы.