– Баззард-Ноб? А что это такое?

– Гора. Правда, не очень высокая. – Таунз улыбнулся. – Но тут у нас высоких гор отродясь не бывало. Она вся поросла деревьями и кустарником.

– А какие-нибудь строения на ней есть?

– Насколько я знаю, нет. Одно время ее облюбовали любители выпить на природе, но сейчас они туда не ходят. Не слишком подходящее место для пикника.

– Другими словами, местность эта совершенно безлюдна?

– Может, забредут порой охотники, но это бывает редко.

– И тем не менее там проходит железная дорога. – Глэдни постучал по плану пальцем.

Таунз кивнул.

– Я нарисовал ее просто для ориентации. Этой дорогой перестали пользоваться, когда была построена ветка до Хопкинсвилла. По-моему, поезда по ней уже лет пять, а то и больше не ходят. Там все заросло травой, и рельсов так просто не найдешь – нужно знать, где они находятся. Да, вспомнил! Там еще есть такое место, где поезд может развернуться и поехать обратно по тем же рельсам. – Таунз указал туда, где заканчивалась пунктирная линия.

– Может развернуться, говорите? – насторожился Глэдни.

– Ну да.

– Но на таком развороте обычно бывает будка стрелочника.

– Да, теперь я припоминаю, там действительно есть будка. Маленькая, не больше сарая для хранения инструментов. Сейчас она заброшена. А может, за это время уже и рассыпалась.

– Далеко отсюда это место?

– Четыре или пять миль. Я не нарисовал ее на плане, потому что забыл о ее существовании. Вот здесь она находится, в конце железной дороги. – И Таунз нарисовал маленький квадратик.

Погруженный в свои мысли, Глэдни кивнул.

– Спасибо, мистер Таунз.

– Вы думаете, он отвез мисс Хокинс туда?

– Откуда мне знать? Однако с этого места стоит начать поиски.

– Если она и в самом деле там... – Таунз нахмурился. – Может, все-таки возьмете с собой кого-нибудь?

– Нет, мистер Таунз. Если я ошибся и в этой будке никого нет, мне очень понадобится помощь утром. Так что пусть ваши люди ночью хорошенько выспятся, тогда они будут свеженькими и толку от них будет гораздо больше. Значит, по всему выходит, лучше мне отправляться искать эту будку, если она вообще существует, одному.

– Ну, как знаете. – Таунз подошел к столу и выдвинул ящик. – В таком случае вам стоит прихватить вот это.

И он протянул Глэдни револьвер, держа его так осторожно, словно опасался, что он может неожиданно выстрелить.

Глэдни протянул было руку к револьверу, но на полпути остановился и покачал головой.

– Нет, мистер Таунз. Спасибо большое, но думаю, лучше мне не брать оружия.

– Вы не умеете стрелять?

Глэдни невесело усмехнулся.

– Я был на войне, сэр. Так что я, наоборот, слишком хорошо умею стрелять. Но в этой поездке я бы предпочел обойтись без оружия.

– Как хотите, – пожал плечами Таунз. – Я и сам не особенно люблю все эти огнестрельные штуки. – Он положил револьвер в ящик стола и со стуком закрыл его.

В комнату тихо вошел тот самый старый негр, который утром выпускал лису, и остановился на пороге. Обернувшись, Таунз спросил:

– Что, Уильям?

– Мы уже оседлали лошадь для мистера Хэллорана, – сказал он.

– Хорошо. Пойдемте, мой мальчик. Я вас провожу. На улице с юго-запада дул свежий ветерок. В воздухе пахло дождем. Ни луны, ни звезд не было видно: небо затянули облака. Стояла кромешная тьма, лишь в полосе бьющего из окон света можно было что-то разглядеть.

– Кажется, будет дождь, – посмотрел в темное небо Таунз. – Все еще хотите ехать?

– Да, – решительно ответил Глэдни.

Уильям молча протянул ему пончо. Поблагодарив, Глэдни приторочил пончо к седлу.

– В лесу будет темнее, чем в преисподней, – предупредил его Таунз.

– Мне нужно лишь отыскать заброшенную железнодорожную ветку и проехать по ней до конца. Так что, как бы темно ни было, я не собьюсь с пути.

– Проехав по этой дороге с милю-другую, вы упретесь в рельсы, – пояснил Таунз, указав на едва видневшуюся тропку, тянувшуюся позади дома в южном направлении. – Только не сворачивайте с дороги, пока не доберетесь до рельсов.

– Еще раз спасибо, – поблагодарил Глэдни и повернулся к лошади. Она показалась ему потолще и повыше той, на которой он ездил утром, и стоило Глэдни ухватиться за луку седла, чтобы вскочить на нее, как животное отпрянуло в сторону.

– Лобо бывает немного пуглив...

– Так его зовут Лобо? Неуклюжий? – испуганно спросил Глэдни.

– Имя еще ни о чем не говорит, – хмыкнул Таунз. – Поверьте мне, оно ему совершенно не подходит. Это хорошее животное и очень выносливое. Такое впечатление, что Лобо никогда не устает.

– Рад это слышать, – сухо заметил Глэдни.

Набрав побольше воздуха, он одним махом вскочил в седло. Почувствовав на своей спине тяжесть незнакомого человека, Лобо замер, приготовившись встать на дыбы, но передумал и закружил на месте.

– Лобо! – укоризненно воскликнул Таунз. – Будь хорошим мальчиком, успокойся!

Глэдни без особой уверенности потрепал лошадь по шее, однако Лобо, как ни странно, успокоился. С облегчением вздохнув, Глэдни взял вожжи.

– Удачи вам, мой мальчик, – напутствовал его Таунз.

Не отрывая взгляда от склоненной головы Лобо, Глэдни помахал рукой и пришпорил лошадь. Животное послушно пустилось вскачь по дороге, о которой говорил Таунз.

Все то время, пока Глэдни добирался до заброшенной железнодорожной ветки, дождь лил не переставая. Натянув поводья, чтобы остановить лошадь, Глэдни отвязал от седла пончо и надел его, стараясь двигаться как можно осторожнее, чтобы не напугать Лобо. Добравшись до железной дороги, он заставил лошадь взойти на насыпь и идти между рельсами.

Дождь припустил не на шутку. Это был даже не дождь, а самая настоящая гроза. Небо то и дело прорезали зигзагообразные молнии. Раздавались оглушительные, словно артиллерийская канонада, раскаты грома. Глэдни боялся, что Лобо испугается грома и молний, однако лошадь оставалась безучастна к разыгравшейся стихии.

Во время войны солдаты из отряда Глэдни всегда старались при грозе держаться подальше от железной дороги: ведь железные рельсы притягивают молнии, как заметил однажды сержант из его отряда, «быстрее, чем собака виляет хвостом».

И тем не менее Глэдни понимал, что у него нет выбора. Если он съедет на землю, то наверняка собьется с пути.

Похоже, Лобо инстинктивно чувствовал опасность, таящуюся в рельсах, потому что постоянно пытался с них сойти. Но Глэдни все время был настороже и не давал ему этого сделать. Между человеком и животным шла постоянная борьба, и Глэдни уже начал от этой борьбы уставать.

А дождь все лил и лил. Он стекал холодными струями по лицу Глэдни, заползал за складки его пончо, сердито барабанил по полотну железной дороги и по гнувшимся под яростным ветром деревьям. Яркие молнии вспарывали черное полотно неба, освещая все вокруг мертвенно-бледным светом. Вслед за сверканием молнии тотчас же раздавался пронзительный удар грома. Этот зловещий звук эхом прокатывался по долинам и постепенно затихал вдали.

Ребекка вся продрогла и промокла, но сильнее, чем холод и сырость, ее мучил страх. Ей было так страшно, что те неудобства, которые она сейчас испытывала, казались ей сущими пустяками. Дождь проникал сквозь щели и дыры утлой хибары, и по полу уже растеклась лужа. Тюфяк, на котором лежала Ребекка, был высотой около шести дюймов, а вода поднялась дюйма на два и пока что до Ребекки не доставала. Однако крыша была дырявой, и сверху лило немилосердно. Ребекка дрожала от холода и чувствовала себя совершенно несчастной.

– Мистер Мерси, пожалуйста, отпустите меня, – в очередной раз взмолилась она.

Но мистер Мерси по-прежнему не проронил ни слова. Он не шевелясь сидел у дальней стенки хибары на перевернутом ящике.

Мистер Мерси не стал насиловать Ребекку. Пока. Он смотрел на нее весь день до самого вечера своими мертвыми глазами, и у Ребекки от страха мурашки бежали по коже и к горлу подступала такая тошнота, что ей казалось, еще минута – и ее вывернет наизнанку.