Кэтрин принялась молча обдумывать услышанное, поражаясь тому, насколько точной оказалась его оценка. Она была благодарна Бэрку за признание доблести шотландцев, но его убежденность в том, что их дело обречено, глубоко встревожила ее. Этого просто не могло быть! Девушка прекрасно понимала, что восстание чревато большим риском и что в случае неудачи многие поплатились бы головой, но мужество и боевой дух восставших были так сильны, их цели столь высоки и благородны… Нет, они должны были, просто обязаны были победить! А иначе зачем она ввязалась в этот опасный спектакль, который вполне мог привести ее на эшафот?

И все же она с самого начала знала, чем рискует, но тем не менее охотно приняла предложенные условия, потому что ей казалось, что после смерти отца терять уже больше нечего. Что же изменилось с тех пор? Ничего. Просто она струсила. Уже очень-очень скоро ей предстояло предстать перед так называемым английским правосудием, и чем ближе был этот час, тем ей становилось страшнее. Надо взять себя в руки и вспомнить, что в восстании участвуют множество людей, и некоторые уже заплатили, а многим другим еще предстоит заплатить не менее высокую цену.

Ей подали заказанный портвейн, и она стала потягивать его потихоньку, прислушиваясь вполуха к разговору Бэрка с круглолицым господином. От камина исходил расслабляющий жар, вино оказалось крепким, и Кэтрин наконец-то почувствовала, как спадает напряжение. Наблюдая, как Бэрк раскуривает трубку, она вдруг засмотрелась на его сильные руки, на длинные пальцы, приминающие табак. Все ее тело внезапно отяжелело, словно к нему привесили груз. Она переводила взгляд с его мускулистых бедер на твердую линию подбородка, уже слегка оттененного пробивающейся щетиной, на гладкие, отливающие шелком волосы, зачесанные назад над высоким лбом. Сама того не желая, она вспомнила и его поцелуй, на который ее собственное тело ответило с неожиданной силой и страстью, заставшей ее врасплох. Она не знала, что и думать.

Решив больше не смотреть на него, Кэтрин закрыла глаза. Чем думать о нем, лучше вспомнить о Майкле. Какой он был сильный, красивый, светловолосый. Честные карие глаза, смеющийся рот. Но это всего лишь слова, поняла Кэтрин, виновато вздрогнув. Сколько ни старалась, она не могла вызвать в памяти его живой образ. Ей стало стыдно.

Открыв глаза, она обнаружила, что Бэрк пристально смотрит на нее, и отвернулась, покраснев и делая вид, будто ее чрезвычайно заинтересовала висевшая на стене гравюра с изображением сцены охоты. Как невыносимо стыдно признаваться даже себе самой (но признаться надо, если она хочет быть честной хотя бы перед собственной совестью), что ее влечет к этому мужчине. За последние четыре года от нее осталась одна лишь окаменевшая и пустая внутри оболочка. Она примирилась с одиночеством, с жизнью без семьи, без детей, не согретой ни единым сильным чувством, кроме неистребимой жажды мести. О, пусть это новое волнение станет знаком того, что в ее жизни и в ней самой что-то меняется и что другие мужчины, а не только он, смогут пробудить в ней чувства, взмолилась Кэтрин. Тысячи вопросов теснились у нее в голове, а боязливая душа надеялась, что никогда не узнает ответов. Ведь что бы ни случилось, не далее, как послезавтра им суждено расстаться навсегда. Она никогда его больше не увидит. И это ее устраивало как нельзя лучше, это было именно то, чего она хотела. И все же… все же…

Бэрк заказал новую порцию бренди и поинтересовался, не хочет ли она еще вина. Кэтрин решила воспользоваться случаем, чтобы уйти.

– Нет, спасибо, – ответила она, прикрывая рукой притворный зевок, – я, пожалуй, поднимусь наверх. Но ты не торопись, дорогой, выпей, если хочешь. Увидимся утром.

Поднявшись и подойдя к нему, Кэтрин нежно провела рукой по его щеке.

– Спокойной ночи, мой голубок, – проворковала она.

В его глазах появилась одобрительная улыбка. Девушка вздрогнула от неожиданности, когда он вдруг поймал ее запястье и одним плавным движением поднялся на ноги.

– Позволь мне проводить тебя до дверей, мой ангел, – заботливо предложил Бэрк.

– В этом нет нужды, милый.

– Нет-нет, я настаиваю. Ты же знаешь, у меня сердце не на месте, стоит мне только выпустить тебя из виду.

Он отвел ее к выходу, и они оказались прямо на виду у всех посетителей как большой, так и малой гостиной. Некоторые умиленно улыбались, глядя на них. Слух о том, что они новобрачные, уже облетел весь постоялый двор, и не осталось ни одного постояльца, который не был бы об этом наслышан. Бэрк прижимал ее к себе слишком близко, и Кэтрин чувствовала себя неловко, но не испытывала страха. Что, в конце концов, он может сделать у всех на глазах?

– Может быть, мне все-таки следует подняться с тобой, дорогая, и помочь тебе раздеться? Все эти крючки и пуговицы… А у тебя даже горничной нет!

Его пальцы при этом перебирали застежки на корсаже ее платья. Кэтрин почувствовала, что ей становится жарко, но ответила очень тихо и нежно:

– Да я скорее съем полную тарелку червей, сокровище мое. – И она послала ему сладчайшую улыбку.

– Ах, моя кроткая голубка, ты надрываешь мне сердце. Насколько я понимаю, ты не передумала насчет моего первоначального предложения?

– Какого предложения, розанчик?

– Как какого? От всей души предлагаю тебе проявить себя в деле, душистый марципан. Это твой последний шанс обрести свободу.

– Но, солнце мое, я же, кажется, ясно дала понять: уж пускай меня лучше повесят!

– Ну что ж, отлично. Поступай как знаешь, услада очей моих. Спокойной ночи.

– Бэрк, я тебя предупреждаю, – прошипела она, догадавшись, что он намерен делать.

Слишком поздно: его рука, лежавшая у нее на талии, обвилась вокруг нее змеей и притянула ее ближе, другой рукой он взял ее за подбородок и запрокинул ей голову, чтобы поцеловать. Кэтрин не захотела устраивать сцену при всех и вынуждена была терпеть его прикосновения, стоя с широко открытыми глазами, прямая и неподвижная, как статуя. Сперва его губы были нежны, даже игривы, но потом он еще теснее прижал ее к себе, а его рука, выпустив подбородок, скользнула ей на затылок. Пальцы вплелись ей в волосы, а поцелуй стал таким горячим и страстным, что внутри у нее что-то взорвалось. На этот раз, когда его язык проник ей в рот, она не воспротивилась: головокружительные, захватывающие дух новые ощущения поглотили ее целиком. Ее руки, судорожно упиравшиеся ему в грудь, ослабели, кулаки разжались. Какой-то неясный звук, родившийся глубоко в груди, сорвался с ее губ, колени у нее задрожали. Бэрк выбрал именно этот момент, чтобы прервать поцелуй: ему гораздо лучше, чем ей, было известно, как далеко может завести их страсть. Но Кэтрин показалось, что он самым жестоким и бессердечным образом бросил ее. Она стояла, нетвердо держась на ногах и тяжело дыша, пока кружившаяся перед глазами комната не встала наконец на место. Вокруг раздались радостные возгласы, смех и аплодисменты благодарных зрителей. Некоторые подняли бокалы в знак приветствия. От мучительного смущения Кэтрин ощутила дурноту. Бросив мгновенный страдальческий взгляд на Бэрка, она подхватила юбки и стремглав кинулась вверх по лестнице.

Он проводил ее затуманенным взглядом, борясь со всепоглощающим желанием броситься за нею следом. Кто-то дружески хлопнул его по плечу и потащил обратно к камину. Ему налили еще бренди, мужчины окружили его, осыпая поздравлениями. Бэрк стоически выслушал все добрые пожелания, хотя его мысли блуждали где-то далеко-далеко. Когда разговор принял более общий характер, он отошел немного в сторону от остальных и, вновь раскурив трубку, задумчиво уставился на огонь. Очень скоро ему пришло в голову, что между пляшущими язычками пламени и волосами Кэт, горящими на солнце, имеется разительное сходство. И почему он сразу не последовал за нею? Если бы он поднялся к ней прямо сейчас, она бы ему уступила, в этом у него не было ни малейших сомнений. Она не упускала ни единой возможности осыпать его бранью и твердила, что презирает его, но собственное тело было ей не подвластно: она не могла скрыть, что он вызывает в ней ответное чувство. Приятно было сознавать, что она хочет его почти так же сильно, как он ее. Что же его удерживало? Скорее всего она была именно такой, какой хотела казаться: в лучшем случае, сбившейся с пути испорченной девчонкой, в худшем – настоящей законченной шлюхой. Ведь она согласилась спать с омерзительным Молем, стала его любовницей, потому что он оказался богаче ее прежнего покровителя, карточного игрока. Так откуда же все эти колебания, какой от них прок? Бэрк не находил ответа на этот вопрос. Он знал только, что не сможет ничего сделать, пока она сама не попросит. Шлюха она или нет, ему не хотелось пользоваться своим преимуществом в минуту ее слабости. Он понимал, что ведет себя как последний дурак, чего с ним никогда раньше не бывало. А хуже всего то, что другого шанса остаться наедине у них, пожалуй, не будет.