Здесь, в комнате № 312, было очень красиво, все дышало плодородием, изобилием, все полнилось звуками музыки и сладостью благовоний. Найдется здесь уголок и для ребенка; в конце концов, он может спать рядом с Клер — если люди любят друг друга, то им нужно совсем немного места. В некоторых странах целая семья порой живет в одной комнате, причем еще меньше этой. Все будет в порядке, не стоит волноваться… Певун Джо выдал еще одну трель в знак согласия. Птички знают, что к чему, это давно доказано.

Итак, здесь будет ребенок, здесь будет любовь… Клер вдруг почудилось, что ее ноздри уловили аромат младенца… Неужели тот случай в очереди во фруктовую лавку произошел так недавно? Да, в этом году, прекрасным майским днем, незнакомая женщина предложила Клер подержать своего ребенка, почувствовав, что той очень этого хочется. Тогда-то Клер и прикоснулась губами к маленькой головенке… Быть может, именно та случайная радость помогла ей подготовиться к решающей ночи? О, младенческий аромат — говорят, это особая генетическая уловка, заставляющая нас любить их. Клер засмеялась: что ж, сработало. Стоило ей вдохнуть запах чужого малыша, как она решила обзавестись собственным. Теперь дитя у нее внутри, и это лучший из ее секретов, готовый вот-вот выйти наружу.

Клер натянула шерстяные рейтузы со смешным мешочком на животе, к которому никак не могла привыкнуть, да, в общем-то, и не собиралась привыкать: скоро она снова наденет свои обычные вещи. Потом для большего тепла она влезла в спортивные штаны и натянула лыжный свитер, купленный во время одной из многочисленных поездок в Исландию. Этой зимой вошли в моду вязаные шапочки с фольклорными мотивами, а Клер носила такую шапочку уже несколько лет. Она спрятала длинные рыжие волосы под шапку, обмоталась шарфом и надела еще один свитер. Затем просунула руки в лямки рюкзака — он был тяжелый, поскольку в нем лежали замок для велосипеда, кошелек с мелочью и кое-какие пустячки для Джесси.

Клер не признавала пальто — такая одежда тянула ее к земле. Чаще всего она передвигалась по городу на велосипеде, а в пальто далеко не уедешь.

Оставалось ответить на один немаловажный вопрос: рискнет ли она отправиться в Нохо на велике? Клер сознавала, что ее «байкерские деньки» позади, ведь она с каждым днем становится все более и более неуклюжей. Она понимала, что уже на этой неделе ей придется отказаться от велосипедных прогулок и отложить их до лучших времен — до того момента, когда родится ребенок.

Но, может, прокатиться еще разок — последний раз перед родами? Ей было все труднее удерживать равновесие, но сегодня она хотела прибыть на вечеринку, как говорится, во всем блеске, показав подругам, что она — все та же Клер, а не какая-то грузная унылая клуша. К тому же добираться на велосипеде проще, дешевле, быстрее… и потом, Клер просто обожала свой велик. К счастью, снегоуборочные машины уже выполнили свою работу, так что путь был свободен.

Как только началась «осада „Тереза-хауса“», Клер забрала велосипед из общей кладовки: он бы непременно исчез, если бы она его там оставила. Велосипед у нее был не какой-нибудь, а творение фирмы «Пежо», подарок одного бывшего ухажера.

На прошлой неделе, когда Клер катила на своем велике, ее окликнули дети: «Эй, где вы раздобыли этот драндулет?» Клер засмеялась: она-то считала велосипед «новым», сработанным по последнему слову техники. В тот момент она почувствовала себя Рипом Ван Винклем,[66] только что узнавшим о существовании некоего Нового Мира. Клер лишь недавно обзавелась компьютером и рискнула пуститься в плавание по киберпространству. Первые опыты ей понравилось, и у нее сразу же появились новые друзья в двенадцати странах. К тому же благодаря интернету у Клер резко уменьшилось количество телефонных счетов, а ведь еще пару месяцев назад долг за международные разговоры превышал ее месячный доход. Причиной тому была одна ее «вредная» привычка: чем дальше жил друг, тем дольше Клер с ним беседовала. Она могла часами трепаться с кем-то из Новой Гвинеи или Египта, но ей хватало нескольких минут на разговор с человеком, живущим на Двадцать восьмой улице.

Она повезла велосипед по коридору, старательно обходя лужи краски и прочие следы «обновления». Хотя «КАКА-Корпорейшн» решила сохранить три нижних этажа, бывших постояльцев никто не уговаривал остаться. Тяжелая рука «ремонта по-хорватски» вовсю размахивала отбойным молотком, а потому две кларнетистки и художница предпочли съехать. Возможно, Клер стоило последовать их примеру и отправиться во Флоренцию или Будапешт, или другой европейский город, где ей случалось здорово проводить время с друзьями.

Возможно, Нью-Йорк заканчивал свое существование, разрушаясь или, по крайней мере, меняясь до неузнаваемости. А может, он просто перестал быть городом Клер, прожившей здесь, на углу Пятьдесят шестой улицы и Девятой авеню, двадцать лет (она бежала сюда из городка Старуха, штат Пенсильвания, когда ей исполнилось шестнадцать). В последнее время город, похоже, ускорил свои шаги и промчался мимо Клер. Жить здесь стало неуютно, да и мало кому по карману.

Вероятно, Клер следовало уехать за границу и родить ребенка в стране с более глубокой культурой, да и, чего уж там, более совершенной системой здравоохранения. У нее были друзья в Италии и Швеции, Греции и Израиле. Клер знала, что может сесть на самолет хоть сегодня, она ведь с такой легкостью совершала перелеты с друзьями и даже возлюбленными. Она побывала во многих странах и, как говорится, налетала целые мили.

Клер вошла в лифт. Стенки кабины завешены грязными тряпками, отчего лифт тоже выглядел жертвой ремонтного насилия. Более того, его слегка перекосило, и он замер на несколько дюймов выше этажа. Неудивительно, что старые постояльцы покидают «Тереза-хаус»: кому же охота в один прекрасный день свалиться в шахту лифта благодаря заботам «КАКА-Корпорейшн»?

«Но мне было бы так жаль этой комнаты, этой ванны», — думала Клер, провозя свой велосипед по вестибюлю. Эх, такое хорошее было место… Теперь некогда изящный вестибюль располовинят и часть пространства отдадут медицинским офисам с первого этажа. Клер обошла еще одну поверженную ванну, лежащую на боку около грузового лифта.

Не надо об этом думать… сегодня вечеринка, на ней и следует сосредоточиться… пошутить-посмеяться со старыми подругами. Твердо решив держать себя в руках, Клер вывезла велосипед на улицу.

Под старой рваной вывеской-растяжкой, на которой все еще можно было прочесть: «Женское общежитие „Тереза-хаус“», Клер без особого труда запрыгнула на велик, чуть помедлила, обретая равновесие (это было немного сложнее), а потом поехала по Девятой авеню, бодро крутя педали.

Воздух был такой морозный, что казался невидимой стеной. Клер сделала вдох и ощутила покалывание в дыхательных путях — это зима хлынула в легкие… Ветер хлестал ей в лицо, будто пытаясь остановить ее. Она почувствовала, что щеки у нее запылали, а потом кожа словно бы затвердела и онемела.

Клер не дрожала — тепло, поднимавшееся из самой сердцевины ее существа, из той глубины, где созревал ребенок, согревало ее до самых кончиков пальцев, вцепившихся в руль. Она стала сильнее жать на педали и вскоре уже во весь опор мчалась навстречу ветру.

Проезжая мимо фруктовой лавки с пророческим названием «Райский сад», Клер чуть помедлила. Ее беременности могло не быть, если бы не две таинственные встречи, произошедшие с ней именно здесь, на местном фруктовом и цветочном рынке, в тот незабываемый майский день.

День был не только воскресный, но и праздничный — День матери. Впрочем, Клер вовсе не считала его праздничным. Ее мама умерла, когда Клер было всего два года, и у девочки остались только обрывки воспоминаний: ароматы пудры и туалетной воды, прикосновение шелковистых губ перед сном… Если у Клер и были какие-то ассоциации с Днем матери, то скорее неприятные. Отец женился во второй раз, причем с оскорбительной поспешностью — всего через четыре недели после смерти первой жены. Его избранницей стала женщина по имени Герда, больше всего напоминавшая ведьму из сказок братьев Гримм. Она идеально подходила на роль злой мачехи. Клер подозревала, что отец женился снова, потому что не мог позволить себе платную няньку, а сам целыми днями пропадал в сталелитейном цехе. Вот поэтому Герда, появившаяся у них сначала в качестве дешевой домоправительницы, вскоре стала для отца Клер «бесплатной» женой. В результате пришлось расплачиваться с ней своей собственной жизнью и жизнью дочери.