Два последних случая особенно ясно показывают нам великое нравственно-воспитательное значение истинного старца. Какую надо было иметь силу и глубину веры, какую независимость и неподкупность духа, какую твердость убеждения, чтобы сломать и растопить, как воск, толстую и твердую кору гордости и сластолюбия, сковавшую сердца таких людей, как вышеупомянутые помещики! Из окружающих их лиц, из белого духовенства, конечно, никто не посмел бы и заикнуться произнести те слова, которые ничтоже сумняся высказал старец. А если бы и произнес, они произвели бы совсем не такое впечатление. В устах же старца они вызывали смягчение сердца, заставляли плакать, производили нравственное обновление, вызывали глубокий нравственный перелом.
Особенно близок был о. Леонид к простому народу, жалел его, любил и был им взаимно горячо любим и почитаем. Он всегда был осаждаем толпой крестьянок и крестьян, которые несли к нему все свои скорби и нужды.
Он, если можно так выразиться, стоял у самого народного сердца, слушал его биение, то радостное, то скорбное. И простой народ разносил молву о своем любимом старце далеко за пределами Калужской губернии.
Так же близко стоял о. Леонид и к монахиням многих женских монастырей. Под его руководством и там утвердилось старческое окормление, и многие монахини научились внимательно относиться к своей внутренней жизни.
Однако, по слову Псалмопевца, «многи скорби праведнику», и о. Леониду пришлось перенести в Оптиной пустыни немало скорбей. Нашлись иноки, которые в правиле откровения помыслов усмотрели злоупотребление Таинством Исповеди, в приеме многочисленных посетителей, особенно женского пола, увидели нарушение схимнических обетов, в помазании болящих освященным елеем ― горделивую притязательность на дар чудотворения. И вот полетели доносы и жалобы в Калугу, к тогдашнему преосвященному Николаю, а также и в консисторию. Некоторые духовники женских обителей со своей стороны жаловались, что о. Леонид своею проповедью откровения помыслов старцам и старицам умаляет авторитет духовников, заводит новшество и даже ересь.
Преосвященный, желая положить конец неудовольствиям и ропоту, приказал перевести о. Леонида со скитской пасеки в монастырь, запретив старцу принимать посетителей ― мирян, а в женских обителях началось настоящее гонение на учениц о. Леонида: многие из них были изгнаны из монастырей как еретички, другие взяты под строгий начал, лишены мантий и т. п. Самому старцу запретили носить схимническое одеяние. Тяжко скорбел старец от всех этих неприятностей, но скорбел не за себя, а за своих несчастных учениц, в которых старался письмами поддерживать бодрость духа.
И вот как раз в то время, когда о. Леониду приходилось переживать все эти испытания, Господь даровал ему и великое утешение ― найти себе близкого духовного друга и помощника в лице иеромонаха Макария (Иванова). Это был второй знаменитый оптинский старец, преемник о. Леонида и наставник о. Амвросия, почему мы и считаем нужным сообщить о нем несколько биографических сведений[36]. Отец Макарий происходил из дворян Орловской губернии и в миру именовался Михаилом Николаевичем.
Родился он в небольшом имении своего отца под Калугой. Родители его были людьми простыми, добрыми и благочестивыми. В раннем детстве на него имела большое влияние его кроткая и глубоко верующая мать. Она часто посещала с ним Калужский Лаврентиев монастырь, и беседы тогдашнего настоятеля монастыря, архимандрита Феофана, неизгладимо запечатлелись в его младенческой душе. Он так любил о. Феофана, что однажды, присутствуя с матерью за литургией, которую совершал о. Феофан, бросился к нему в алтарь через раскрытые Царские врата. Здоровье Михаила Николаевича от природы было довольно слабое, характером же он обладал впечатлительным, серьезным и глубоким, восприимчивым ко всему высокому, прекрасному и святому.
Он очень любил природу, любил музыку и пение, сам играл на скрипке и пел[37]. Он получил образование сначала в приходском училище, а потом дома, под руководством приглашенного учителя. Когда ему исполнилось четырнадцать лет, его определили на службу бухгалтером в Льговское уездное казначейство; эту должность он занимал четыре года. В 1806 году умер отец Михаила Николаевича, и он вышел в отставку, чтобы заниматься хозяйством в деревне и принять на свое попечение младших братьев и сестер. Хозяйство у него не ладилось. Он был очень добр и не умел никому ни в чем отказывать. Он готов был все свое имущество раздать просящим. В то же время он увлекался чтением Священного Писания и книг духовного содержания. Братья уговаривали его жениться. Он не отказывался решительно, но когда родители избранной им девушки ответили, что она еще молода, и они еще подумают, Михаил Николаевич очень обрадовался этому ответу и совсем перестал думать о женитьбе.
6 октября 1810 года, когда ему было 22 года, он отправился на богомолье в Богородицкую Площанскую пустынь Орловской губернии и оттуда домой уже не возвратился. Он нашел свое настоящее место. Площанская пустынь произвела на него неотразимое впечатление. По его словам, когда он вошел в монастырь, он сам не знал, где находится, «на земле или на небе, и все монашествующие казались ему, как Ангелы Божии». Оставшись в обители, он ревностно принялся за иноческие труды. Первым его наставником в иноческой жизни был строгий подвижник Иона, под руководством которого он провел шесть лет. В 1815 году Михаил Николаевич был пострижен в мантию и получил новое имя ― Макария.
В этом же году в Площанскую пустынь прибыл на жительство один из учеников старца Паисия схимонах Афанасий, имевший большое влияние на дальнейшую духовную жизнь о. Макария. По собственному свидетельству о. Макария, о. Афанасий не отличался начитанностью, но он весь был напоен духом старца Паисия и заветы его претворил в свою плоть и кровь. Отец Афанасий был весьма простодушен, исполнен умиления, искренности и сердечной теплоты. Он был кроток, снисходителен, сострадателен, любовен. Он не мог видеть нуждающегося, чтобы сейчас же не помочь ему. Любил принимать странников и снабжал их необходимым на дорогу, при этом говорил: «Нам присылают, а они где возьмут». С посетителями разговаривал очень охотно, и притом не от книг, а по опыту сердца, умудренного руководством старца Паисия. Любил говорить о Царствии Небесном, о будущей муке, о милосердии к бедным, о том, что настоящая жизнь должна служить подготовлением к будущей. Все это он говорил с такою задушевностью, с таким смирением, что трогательно было смотреть на него, и слова его невольно проникали до глубины души. Такого именно наставника давно жаждало смиренное и кроткое сердце о. Макария. Он поспешил сойтись с о. Афанасием и крепко к нему привязался преданною сыновнею любовию. Наконец в 1817 году он совсем переселился, по благословению настоятеля, в келлию старца и с этих пор оставался при нем неотлучно, ухаживал за ним и поучался от него до самой его кончины, последовавшей в 1825 году. Помимо личного глубокого влияния и рассказов о старце Паисии и о других великих подвижниках, о. Афанасий имел для о. Макария громадное значение еще и тем, что он привез с собою в Площанскую обитель много рукописных списков переводов святоотеческих творений, сделанных старцем Паисием.
Читая с глубоким интересом и вниманием эти рукописи, о. Макарий постепенно все более и более проникался их духом. С этих именно пор о. Макарий стал духовно складываться в того великого старца-наставника и знатока внутренней жизни, каким он явился потом в Оптиной пустыни. Рукописные переводы старца Паисия бережно были сохранены о. Макарием и впоследствии были им напечатаны, о чем подробно будет сказано ниже. Читая переводы святоотеческих творений старца Паисия, о. Макарий особенное внимание обратил на учение св. отцов об умной или сердечной молитве Иисусовой, т. е. о постоянном сердечном молитвенном хранении имени Господа Иисуса Христа. Отцу Макарию очень хотелось научиться этому высокому духовному деланию.
