В них — документы различных ведомств, министерств, ждущие согласования. Это не мои решения, не мои приказы, не моя прямая ответственность. Но за каждой строкой — сложнейшие взаимосвязи государственного управления. Секретный доклад или просьба руководителя правительства, отчёты Министерства обороны или ФСБ, финансирование государственных программ — тут может быть многое, что остаётся за кадром политических новостей. Но именно из документов этих белых папок, порой тихо проходящих мимо общественного внимания, и состоит реальная жизнь огромного государства.

На каждом таком документе — моя виза, моё поручение.

Зеленые папки. Как правило, это законы. Законы, регулирующие жизнь граждан. Подпись президента под законом — и он становится нормой для всех. На долгие годы вперёд. Возможно, на десятилетия. Дать им жизнь или наложить вето?

И принимая решения по документам из зелёных папок, я призываю на помощь весь свой человеческий опыт, своё понимание нашего времени. Порой это бывает гораздо труднее, чем принять какое-то политическое или кадровое решение.

Вот судьба лишь одной зеленой папки.

22 июля 97-го года я подписал обращение к гражданам России в связи с отклонением Федерального закона «О свободе совести и религиозных объединениях».

«Это было тяжёлое решение, — написал я в своём обращении. — Закон поддержали 370 депутатов Государственной Думы, Русская православная церковь и десять других религиозных организаций России».

… История этого закона такова. После падения СССР в новую Россию потоком хлынули миссионеры из самых разных стран мира. Среди них были мудрые, достойные люди, но были и коммерсанты от религии, были и те, кто не останавливался ни перед чем, лишь бы завладеть юными, неокрепшими душами. Религиозные секты заполонили залы пустующих кинотеатров и дворцов культуры. Псевдомиссионеры вербовали восторженных поклонников среди студентов и старших школьников, порой тоталитарные секты становились причиной многих человеческих трагедий: люди бросали свои семьи, работу, учёбу, дети уходили от родителей «в бега», начинали бродяжничать. Это был колоссальный ущерб для их духовного развития, для их психики. Я знал о подобных случаях. Знал, что православная церковь апеллирует к правительству, указывая на такие полукриминальные или просто криминальные эпизоды, и ставит вопрос о серьёзном ограничении конституционных положений о свободе совести.

Закон, принятый Думой, вводил жёсткие ограничения на пути возникновения новых религиозных объединений. Ограничения такие, что, по сути, устанавливался запрет на появление в России новых конфессий.

После принятия закона в обществе разгорелась ожесточённая дискуссия. Интеллигенция, правые партии, либералы требовали от президента отклонения закона как противоречащего основополагающей норме цивилизованного права — свободе совести. Папа римский, президент Клинтон, лидеры мировых конфессий, парламентарии практически всех стран, в конце концов, мои помощники считали, что я обязан наложить вето на принятый Думой закон.

А с другой стороны, вот что писал мне патриарх Всея Руси Алексий Второй: «Закон совершенно справедливо различает религиозные объединения по степени их присутствия в России, по численности их последователей и по времени их образования. Он создаёт серьёзные предпосылки для ограждения личности и общества от разрушительной псевдорелигиозной и псевдомиссионерской деятельности, наносящей очевидный вред духовному и физическому здоровью человека, национальной самобытности нашего народа, стабильности и гражданскому миру в России».

Такова была позиция нашей церкви.

… Тончайший, сложнейший вопрос о духовной свободе человека. Да, использовать эту свободу во вред — действительно легко. Многие десятилетия наши люди насильственно были лишены религии, и вот теперь тысячи, десятки тысяч новообращённых, плохо понимая традиции своей страны, отличия одной конфессии от другой, рванулись в заоблачную высь личного спасения. Русская православная церковь говорит: нечестно использовать их наивность, их безграмотность в религиозных вопросах, как делают это сейчас заезжие проповедники. Надо поставить хоть какой-то заслон этой безудержной эксплуатации нашего российского легковерия.

Права ли наша церковь? Да, права.

Но ведь Российская Конституция — не формальный документ. В её статьях отражена вся глубина взаимоотношений человека и общества.

Имеет ли право государство вмешиваться и диктовать, во что верить, во что не верить? Нет, не имеет. В кого мы превращаем таким образом наших граждан? В послушных овец?

Право меньшинства должно быть чётко закреплено в Конституции. Право быть несогласным, право находиться в оппозиции, право выражать своё мнение. В том числе и право быть не такими, как все.

Пусть в нашей стране всего лишь несколько тысяч католиков. Но если новый закон создаёт реальные препятствия для их духовной жизни — такой закон я подписывать не могу. Я прекрасно помнил, как в советское время жестоко преследовались сектанты, как легко было ходящему не в обычную церковь, а в молельный дом стать объектом преследования КГБ. Неужели мы и сейчас будем продолжать эту практику? Нет и ещё раз нет.

Что делать мне? Подпишу закон — от нас отвернётся весь цивилизованный мир, мы опять окажемся в политической изоляции. Отклоню — сильнейший удар по Русской православной церкви, по традиционным, небогатым российским конфессиям. Западные религиозные объединения, за которыми стоят миллиарды долларов и которые немедленно, на законных основаниях, рванутся в страну, их просто уничтожат.

Решение я нашёл там, где оно обычно и находится, — посередине. Да, я отклоню закон. Но вместе с отклонением я внесу в него поправки. В поправках будет отражена суть предложений русской церкви и других традиционных конфессий — псевдорелигии и псевдомиссионеры не смогут растлевать неокрепшие души людей.

Я отклонил закон в том виде, в каком он был принят Федеральным Собранием. Направил в Совет Федерации и Государственную Думу свои предложения по совершенствованию закона. И ислам, и буддизм, и иудаизм, и другие традиционные для нашей страны религии, и представительства самых разных мировых церквей должны иметь в законе чёткую опору, государственные гарантии.

Вскоре закон был принят с президентскими поправками.

Так завершилась эта эпопея летом 1997 года.

Зелёная папка с прошениями о помиловании — самая трудная для меня. Как решать вопрос о жизни и смерти? Как одним росчерком пера определить участь человека, о которой, по большому счёту, знает только Бог?

…Комиссия по помилованию при Президенте России под руководством известного писателя Анатолия Приставкина заседала раз в неделю. По каждому случаю эксперты — юристы, психологи — выносили свой вердикт. После этого заключение комиссии попадало мне на стол.

Это были страшные, леденящие душу документы. Порой именно в их сухости, в спокойном перечислении был весь ужас.

Гражданин Б., 1971 года рождения, имеет мать, ранее не судим… Приговорён к смертной казни за убийство из автомата начальника караула лейтенанта П. и причинение тяжких телесных повреждений рядовому Д.

Я помнил этот эпизод. Эту историю. Солдат, расстрелявший своего начальника. Совсем молодой парень. Да, виновен, лишил жизни человека, молодого офицера, к тому же наверняка отца, главу семьи. Но кто знает, что там произошло, в его психике? Не выдержал испытаний? Сорвался? Какой надлом произошёл в этой неокрепшей душе? Я согласен с аргументами комиссии — помиловать. Тем более что амнистии по таким статьям у нас не бывает, а ему теперь предстоит отбыть наказание сроком пятнадцать лет.

Гражданин М., 1973 года рождения, холост, ранее не судим, приговорён к смертной казни за изнасилование и убийство девушки, а также за изнасилование трех малолетних.

Я очень долго колебался. Казалось, что оставлять жизнь такому зверю — нельзя. И все же внял доводам комиссии. Смертная казнь была заменена двадцатью пятью годами лишения свободы. И после этого было установлено, что убийство и изнасилование девушки было совершено не им. Это выяснилось в ходе расследования другого уголовного дела, когда поступило заявление о явке с повинной от гражданина К. По другим преступлениям наказание М. было определено — 15 лет лишения свободы.