На религию, как основного носителя старого этнического принципа, оказывается мощное давление. Начало изменений положено расколом, тем, что устранено духовенство, не идущее на компромисс и поставлено новое, готовое к изменениям. С Запада приходит новый идеологический материал, в частности Евангелие. Они внешне не противоречат старому русскому Христианству, поэтому изменения проходят без глобальных потрясений, для нас, живущих три века спустя, практически незаметно, хотя локальных проблем в свое время, видимо, было немало.

Конец восемнадцатого – начало девятнадцатого века ознаменовано тем, что из памяти народной стерты следы старой русской империи и прежних имперских традиций. Аристократический этнос стал един. К середине девятнадцатого века он уже более полагает себя русским, чем западноевропейским, сложилась своя русская культура. Уже возникла общая русская послереформационная героическая история этого и русского народного этноса. В принципе созрели культурно-этнические условия для их объединения. Все дело было за системой управления обществом. Она возникла как экстремальная управленческая система для подавления побежденного этноса (простолюдинов и старой аристократии). Пока существовало какое-то противостояние этносов, эта система действовала и отвечала задачам ее породившим. Отмена крепостного права фактически совершает объединение этносов в единый русский, с пока еще разобщенными культурами и огромным правовым разрывом. Последующие полвека частично стирают культурную грань между частями единого этноса, развитие купечества и буржуазии, рост числа разночинцев, одновременная деградация дворянства приводит к частичному стиранию и правовой грани, однако чиновничья бюрократическая система управления обществом, как остаток прежнего аристократического, иноземного этноса, сохраняется в неизменном виде.

Перегрузка, вызванная содержанием этой чиновничьей бюрократической машины, обостренная войной, толкает Россию в новую смуту. Победа большевиков и приостановление процесса разворовывания страны чиновниками, был вполне закономерный итог небывалого разгула жидовства, захлестнувшего страну. Получив ничем не ограниченную власть, большевики взялись за глобальные изменения в России. На месте двух, почти объединившихся этносов, возник новый, коммунистический, сметающий остатки своих предшественников. По всей стране уничтожались национальные и православные культурные традиции, насаждались новые, коммунистические. Для внедрения этой программы в жизнь страна была превращена в религиозное государство с главенством коммунистической религии над всеми иными сторонами жизни, включая экономику и политику. Коммунистическое общество, ограничившее эгоизм, повысило нравственность до очень высокого уровня, вернув обществу утраченную устойчивость. Именно такой противник оказался не по силам нацистской Германии. Высокая немецкая национал социалистическая нравственность столкнулась с религиозным государством, с еще большей нравственностью. Немецкую смуту обломала Россия.

Таким образом русская нация самая древняя из всех наций планеты. Она больше других сделала для создания мировой цивилизации, у нее самая длительная и тяжелая судьба. В ней возникали различные этносы, оставляя свой неизгладимый след в истории и культуре. На протяжении веков Россия остается древним нравственным полюсом планеты. Внешние обстоятельства могут этот полюс частично подавлять, но когда возникает критическая ситуация, в мире, как правило, не находится силы, способной этому полюсу противостоять. А отсюда происходит самая страшная беда этой нации, внутренние смуты. Какой бы силы смута не была в другой нации, ее способно относительно быстро погасить окружающее мировое сообщество и вернуть нацию к нормальной жизни. Смуты на Руси это страшно, серьезно, и очень надолго, поскольку русская смута может быть преодолена только внутренними силами. Россия проходит каждую свою смуту от ее зарождения до полного логического завершения. За периодом упадка, отставания, вновь следует подъем, который выводит Россию на первые рубежи в мире, и за все эти упадки, кровавые междоусобицы, и подъемы, достигаемые сверх напряжением сил, платит русский народ.

Предыдущее изложение должно было привести читателя к мысли, что максимальные свободы, эгоизм и предельная безнравственность при дележе общественного богатства, это объективно наилучшие условия для прогресса экономического, технического, культурного. В частности установление более жесткой власти, повышение нравственности в сообществе, приводит к техническому, экономическому торможению. Однако, если взглянуть на мировую цивилизацию глобально, то картина получится далеко не столь однозначной. Возьмем к примеру расцвет Константинополя в древности. Экономических механизмов для распространения его высокой культуры на более отсталые отдаленные районы нет. У купцов нет экономического интереса отправляться далеко, в малоразвитые районы, поэтому цивилизация в них должна сама достигать относительно высокого уровня и только после этого туда устремится купец. Но даже если цивилизация там появится, то торговля с жидом будет далеко не равноправной, а тормозящей развитие слаборазвитого района, в то время как в экономической столице мира богатство будет еще больше возрастать, способствуя дальнейшему разрыву в экономическом развитии.

С этой точки зрения высоконравственный этнос, организованный иной связующей идеей, кроме голой корысти, и скрепленный внутриэтническим единством, оказывается очень полезным для распространения культуры по отсталым районам, чем сильно, вероятно во многие разы, ускоряет развитие всей цивилизации. Кроме этого он выравнивает уровни развития разных районов, что обостряет конкуренцию, обогащает цивилизацию новыми техническими и культурными элементами. При этом выравнивание осуществляется различными, далеко не тривиальными способами. К примеру, введение более нравственного порядка в Константинополе во время Крестового похода ускорило развитие отсталых до того северных районов Европы, которые полтора века спустя стали экономическим центром всего мира. Повышение нравственности системы ведет с одной стороны к торможению технического прогресса, с другой повышает устойчивость сообщества, способность обороняться от внешнего нападения в том числе и экономического.

Эти же два полюса можно выделить и в человеческой природе, что как следствие проявляется в этнических мировых тенденциях. Первым основным стимулом человеческой деятельности является личный эгоизм. Это существенный элемент человеческой сущности, проистекающий из его биологической природы, созданной естественным отбором. В социальном мире это человеческое свойство превращается в набор корыстных эгоистических устремлений социального порядка, жажда богатства, властолюбие, честолюбие и т. д. При фазе развития человеческой цивилизации, когда природных ресурсов еще на всех хватает, и следовательно, не возникает экономической необходимости сокращения населения, человеческая цивилизация, естественно, должна была пойти по такому пути развития, когда основным мотивом человеческих взаимоотношений должно было стать добровольное непротивление сторон, т. е. взаимный обоюдовыгодный интерес.

Это вообще-то не аксиома. К примеру, при острой нехватке природных ресурсов характер отношений в цивилизации может поменяться, и в более позднее время такая тенденция уже наметилась. Поэтому в частности надо бы очень ценить то, что нам осталось от предков, огромные природные территории, которые в самом недалеком будущем станут основным богатством в мире, и по возможности их сохранить. На этапе становления цивилизации природные ресурсы на душу населения были практически неограничены, поэтому цивилизация должна была зарождаться мирно. В частности, по этой причине я и отметал любые модели первичных сообществ, основанных на прямом насилии. Пока есть пустующие территории, никто не пойдет на менее благоприятный вариант подчинения другому, чем к примеру, спокойная жизнь в одиночку вдали от человеческого сообщества. А это значит, что рабовладельческое общество в этот период невозможно. Естественно, какое-то количество рабов могло быть, но только в таких видах деятельности, где мог быть исключен побег или восстание, как на галере или в каменоломне, чтобы не требовалось большое количество охраны, и вся схема оказывалась экономически оправданной. А таких видов деятельности не так уж много, и основные виды производства того периода, земледелие и скотоводство, к ним не принадлежат. По этой же причине я и исключаю варианты появления государственности за счет прямого стихийного захвата группой людей власти в малом сообществе, не имеющем потребности в такой власти. Как временное явление это может случиться, но такую власть ждет либо бунт, в ходе которого ее перебьют в случае ее малочисленности, либо слишком большие налоги на население, которые разорят его, и сообщество зачахнет и распадется. И только при значительном увеличении сообщества наступает качественный переход, который позволяет власти, которую не любят, оставаться относительно малочисленной, т. е. сравнительно дешевой, и одновременно не позволять организовать бунт против себя всего населения.