Итак, первое, что приходится признать неверным в марксизме, это обоснование того, что хозяин, организатор дела, не нужен, можно очень хорошо обойтись без него. Второе, это моральное обоснование того, что его можно ограбить, поскольку все это вроде как бы и не его, а наворовано у рабочих. Есть и третий существенный элемент, который тоже больше представляется выдаванием желаемого за действительность, чем результатом аккуратного анализа. Это обоснование революционности рабочего класса, т. е. готовности решать спор преступными, экстремистскими методами. Из чего оно складывается?

Во-первых, из так называемой антагонистичности противоречий между рабочим и его нанимателем, по-марксистски – трудом и капиталом. Это противоречие носит приблизительно такой же характер, как между покупателем, пришедшим за покупкой, и продавцом, торгующим на рынке. Каждый заинтересован в совершении сделки, каждый хочет провести ее с выгодой для себя, но я совершенно не вижу оснований для того, чтобы одна из сторон прибегла к насильственным незаконным методам воздействия на другую сторону, хотя противоречия между ними будут существовать, пока они вступают в отношения, т. е. вечно. Следовательно, эти противоречия с полным основанием по-марксистски можно назвать антагонистическими. Во-вторых, это марксистский тезис о постоянном обнищании рабочего класса. Каких-то серьезных логических доводов в его пользу привести вообще невозможно, разве что сослаться на какие-то отрезки в истории, когда это действительно имело место. Таким образом, неверной в марксизме оказывается его квинтэссенция, теория неизбежности революционного преобразования мира. А среди некоторых предварительных результатов есть вполне корректные, которыми при случае даже можно будет воспользоваться.

Теория К. Маркса в серьезных научных кругах естественно не могла быть принята по указанным выше причинам, однако она прижилась в среде революционеров. Во-первых, она согласовывалась с их устремлениями, т. е. хорошо ложилась на подсознательные установки и потому воспринималась не достаточно критично. Во-вторых, вся эта среда состояла из людей малограмотных, в лучшем случае это были недоучившиеся студенты, выгнанные за неуспеваемость, или заочники, а в худшем рабочие, не имевшие и среднего образования. О научной культуре тут даже речь не могла идти, поэтому К. Маркс представлялся им гением. А в-третьих, этот контингент больше хотел действовать, достигать практического результата, пожинать плоды успеха, чем думать и работать.

Культурный и общеобразовательный уровень Ленина ниже, чем у К. Маркса. О его научном уровне я и не говорю. Он даже не в состоянии был понять, что такое рынок в плане саморегулирования в обществе. Заметив тенденцию к концентрации и монополизации капитала, он не сумел провести простейший анализ, позволяющий понять, насколько это разрушительно для экономики, и решил ускоренно провести эту концентрацию в масштабах всей страны, посчитав, что за этой тенденцией будущее. То, от чего весь капиталистический мир усиленно уходит путем создания антимонопольного законодательства для сохранения возможности саморегулирования, вождь мирового пролетариата, в силу полной экономической некомпетентности и общей низкой культуры, считал фактором повышения производительности труда.

Его философская социальная позиция, это вульгарный прагматизм. Весь научный философский ленинизм может быть сведен к простой формуле: смотри кому это выгодно. Если это выгодно ему, то все здорово, если нет, он начинал браниться. Поэтому большая часть его работ это злое брызганье слюной в адрес оппонентов. И это совсем не удивительно. Высшее образование у него заочное, юридическое, т. е. основной способ мышления догматический, с элементами игрового, в чем он как раз совершенно не преуспел. Особой склонности к анализу и самоанализу никогда не наблюдалось, зато потрясающе сильная воля маньяка-шизофреника, сумевшего всю свою жизнь посвятить одной цели и подчинять гипнабельных людей, увлекая их за собой. Ленинская естественнонаучная философия тоже предельно проста, и является прямым продолжением его социальной философии. Это полное оголтелое отрицание всего, что лежит за пределами самых очевидных бесспорных экспериментальных данных. Т. е. сложные психические явления, магия, религия, а отсюда и нравственность, гуманизм и прочие общечеловеческие ценности по Ленину это поповщина и мракобесие. Т. е. ленинизм – это философия неграмотных, голодных, и потому злых, тех, у кого основная забота как прокормиться, кому по жизни не до философствования. Отсюда и уровень ленинской философии.

После победы большевиков, когда у них появилась возможность привлечь к работе над марксистско-ленинской философией действительно умных и грамотных людей, создалась реальная возможность спасти учение, сделать его жизнеспособным, сохранив при этом догмы. Однако после победы 1917 года марксизм-ленинизм поднимается в виде революционного знамени над головой и доступ к нему тщательно охраняется придворной околонаучной братией, опирающейся на государственный репрессивный аппарат. Поскольку это знамя являлось существенным элементом политики, то нормальная научная критика по отношению к нему была невозможна, по крайней мере опасна для жизни, и все штатные придворные должности, дающие доступ к этому знамени, распределены между революционерами – недоучками. Поэтому изначально слабое учение застывает в виде догмы, остающимся таким и по сей день.

И для простых людей, и правящей верхушки это догматическое учение превращается в критерий проверки «свой-чужой». Если говоришь «правильными» лозунгами и штампами, то ты свой, а если не скрываешь своего отрицательного или хотя бы критического отношения к учению, то ты явный враг народа. Таким образом Марксизм-ленинизм становится не просто учением, а превращается в принцип этнического деления на «свой-чужой». По этому принципу идет отбор, физически уничтожаются «неверные». Реально что-то делать в соответствии с этим учением было невозможно, а транслировать его лозунги и штампы становится атрибутом лояльности к системе, поэтому в государстве начинает работать двойной стандарт.

Марксизм ко всем религиям относился отрицательно, но без особой неприязни и агрессивности, просто, как многие научные системы своего времени к догматическим. Ленинизм же в своей неприязни переходит в неприкрытую ненависть. Причин для этого было много. Во-первых, гуманистические Христианские заповеди – преграда на пути революции и террора, во-вторых, религия такой элемент надстройки, который всегда заботится о стабилизации общества, и поддерживает практически любую власть, в третьих, это идеологический противник, который влияет на умы именно простого малограмотного народа и т. д. Поэтому марксизм-ленинизм всегда был в конфронтации со всеми религиозными системами, активно борясь с ними. Но любая религия содержит в себе существенный социальный элемент это морально-этические нормы. Отвергнув все религии, марксизм-ленинизм вынужден был нравственный вакуум заполнить своей системой, позаимствованной в Христианстве, которую назвали Моральным кодексом строителя коммунизма.

Весь разобранный выше спектр свойств марксизма-ленинизма позволяет в социальном плане поставить его в один ряд с религиями. Господствующий принцип мышления – догматический. Подобно любой религии он включил в себя морально-этические нормы. Как и любая религия он стал важным критерием этнического деления по принципу «свой-чужой». Как и большинство религий мира он фанатично агрессивен по отношению к иным религиям. Каждая религия заботится о создании возможности для паствы отправлять свой культ. Коммунистическая религия в этом плане тоже ни чем не отличается, кроме более тоталитарного подхода. Вместо постройки молельных домов, она вынесла отправление своих культов на производство, куда заблаговременно загнала всех потенциальных прихожан, а надзирать за ними приставила производственные партийные организации. Коммунистическая религия вмешивалась во все, преобладала над экономикой, политикой, культурой, литературой и искусством, наукой, личной жизнью людей и т. д. После победы Октябрьской революции Россия фактически перестала быть светским и стала религиозным государством. Именно такой противник оказался не по зубам нацистской Германии. Высокая национал социалистическая нравственность столкнулась с еще более высокой нравственностью религиозного государства.